И в самом деле, как только Эссола последовал совету своего двоюродного брага, колдун, как выяснилось, обладавший прекрасной памятью, в подробностях рассказал им, что мать молодой женщины, его давнишняя приятельница, прежде чем оставить свою дочь с ним наедине, отвела его в сторонку и попросила: «Уговори ее ничего не менять в своей жизни, не бросать мужа и ребенка, который должен родиться. Я столько лет готовила эту свадьбу, столько сил на это положила. А теперь она хочет разрушить семью. Два таких удара моя душа просто не вынесет. Ведь и старший-то мой, которого лишь благодаря моей настойчивости и обходительности удалось пристроить к человеку солидному, сбежал, и мне пришлось изворачиваться. Я нарушила клятву верности, которую дала от его имени».
— Значит, Перпетуя собиралась уйти от мужа? — спросил Эссола.
— Конечно. Она попыталась связаться со своей старшей сестрой, поселившейся в Фор-Негре, но квартал, где та жила, сгорел дотла, и никто не знал, остался ли гам кто в живых. Так что и она не знала, где ей искать сестру.
Старый шарлатан разыграл комедию: чтобы запугать будущую мать, которая и сама-то еще была ребенком, он наплел ей всяких страшных небылиц.
«Милая моя Перпетуя! — думал Эссола на обратном пути. — Дорогая сестренка, тебя мучили, запугивали, но ты так и не покорилась!»
Когда пришло время собираться в Ойоло, Эссола, который уже привык к тому, что двоюродный брат постоянно рядом с ним, не мог скрыть своей радости, услышав, что тот снова хочет сопровождать его.
— О работе в поле, которая не дает покоя моей жене, не печалься, — сказал он Эссоле. — Я договорился с шурином, младшим братом Катри. Этот парень никаким трудом не гнушается. Он сделает все, что надо, и ничуть не хуже, а может быть, даже лучше меня, хотя, конечно, не бескорыстно.
— Да ты, я вижу, не скупишься на колкости в адрес родственников твоей жены. Почему? Ведь на самом-то деле ты с ними в наилучших отношениях. Ты делаешь это для вида? Потому что другим это нравится? Еще одна местная традиция, о которой я прежде не знал…
— Для вида, для вида… легко сказать. Да они меня разорили, они у меня отняли все до последнего гроша, не пожалели ни меня, ни собственную дочь. А ведь мы только-только начинали жить, надо было обзаводиться хозяйством, а у нас даже прикрыться нечем было. Конечно, я их люблю, но бывают дни, когда мне хочется отдубасить их!
— Ну и странный обычай! Неужели ты сам не видишь, что некоторые наши обычаи просто отвратительны?
Прошло более восьми лет после провозглашения независимости, а Ойоло, казалось бы крупнейший после столицы город, настоящим городом так и не стал, и квартал Зомботаун, где жила Перпетуя, был самой обыкновенной африканской деревушкой, которую, подобно многим другим, присоединили во времена колонизации к городской коммуне и превратили в негритянское предместье города, остававшегося по-прежнему европейским.
Когда братья добрались до места, их ждала неприятная неожиданность. Эдуард, который, подобно всем чиновникам своего квартала, вернулся с работы вскоре после полудня, увидев путешественников, расположившихся у него в доме и державших на коленях двух ребятишек Перпетуи, повел себя вызывающе. Мало того что он отказался подать руку ближайшим родственникам своей покойной жены, он позволил себе еще наглость заявить, что им не следовало врываться к нему в дом без всякого предупреждения и что, как бы там ни было, теперь, когда Перпетуя умерла, он, Эдуард, считает себя ни с кем из ее родных ничем не связанным. Это был неслыханный скандал, даже по мнению обитателей Зомботауна, а уж они-то успели свыкнуться со странностями Эдуарда. Таким образом, Эссолу и его двоюродного брата попросту выставили за дверь, но они удалились, не теряя чувства собственного достоинства. Их тут же окружила толпа мужчин, женщин и ребятишек, которые высыпали вдруг отовсюду, чтобы получше разглядеть незнакомцев. А ведь им нелегко было скрыть свое замешательство, когда они оказались в таком странном положении. Как тут быть? Куда податься? Во время путешествия братьям и в голову не приходило, что им откажут в пристанище, не говоря уже об уважении или пропитании.
Построенные поодаль от дороги — словно в какой-нибудь глухой деревушке — дома вытянулись по обеим сторонам шоссе. Тротуаров не было, так что между шоссе и домами образовались две довольно широкие пустые полосы, и если их выровнять, то можно было бы придать дороге вид авеню, но пока эти пустыри оставались заросшими травой и покрытыми рытвинами и ухабами, напоминая Амугу привычную обстановку родной деревни. Ботинки, брюки, небрежно закатанные рукава рубашки, голова, украшенная шляпой (сохранившейся, очевидно, еще со времен венчания) или во всяком случае тем, что от нее осталось, — все это придавало Амугу вид весьма достойного горожанина, и он сохранял не только свою обычную невозмутимость, но и юмор. Пока они шли через пустырь, тянувшийся вдоль шоссе, несколько смущенные тем, что множество людей стали свидетелями нанесенного им оскорбления, Амугу не уставал отпускать замечания, весьма уместные, как ему казалось, в данных обстоятельствах:
— Ну стоит ли винить этого человека? Сколько раз я сам мечтал вот так же выставить родственников моей жены вместо того, чтобы терпеть их у себя в доме и позволять обирать себя! И подумать только — такая неудача постигла нас всего несколько дней спустя после нашего триумфа в Нгва-Экелё! Что поделаешь — сначала победа, потом поражение. Не унывай, братец. Давай-ка лучше подумаем, неужели у нас не отыщется какого-нибудь родича в этом проклятом городишке? Неужели в этом океане не найдется нескольких капель родственной крови? Послушай, ведь ты столько лет учился в Ойоло… Разве нет? Ах да, ты учился в Фор-Негре, я и забыл. Но неужели все-таки у тебя здесь нет ни одного дружка? А ведь нам во что бы то ни стало надо отыскать кров до наступления ночи. С едой-то как-нибудь образуется. А вот что касается нашего расследования, го для просветления мыслей мне необходимо выпить несколько стаканчиков «каркары» или чего-нибудь, что заменяет ее здесь, ведь говорят, будто ее потребление, точно так же как и продажа, строго карается законом.
— Господа, зайдите отдохнуть ко мне, — торжественно произнес весьма почтенного вида мужчина, приблизившийся к двум братьям.
В доме гостеприимного хозяина, как видно посланного им провидением, они увидели женщину, хлопотавшую у стола. Она убрала посуду, оставшуюся после обеда, стряхнула скатерть, потом положила два прибора и поставила две бутылки пива. Тем временем хозяин шепнул что-то на ухо девочке, которая, спеша выполнить указания отца, бросилась на улицу. Женщина ненадолго вышла, затем появилась снова, неся блюдо с рисом и вяленой рыбой, от которого вкусно пахло арахисовым соусом.
— Садитесь к столу, — пригласила женщина, — и извините нас за скромное угощение. Вы застали нас врасплох. Подкрепитесь пока хоть немного. А потом мы приготовим что-нибудь получше. Мы так любили бедняжку Перпетую.
А хозяин добавил:
— Мы слышали ваш разговор с Эдуардом. Вы ведь братья Перпетуи?
— Он брат Перпетуи, — ответил Амугу, указав на Эссолу, он почувствовал себя гораздо увереннее, как только принялся за еду. — А я их двоюродный брат. Но у нас что родной, что двоюродный — все едино.
— В наших краях тоже так, — заверил его хозяин. — Да я с первого взгляда понял, что это ее брат, ведь Перпетуя была так похожа на этого молодого человека. Стало быть, у Перпетуи двое братьев?
— Так оно и есть, — подтвердил Амугу. — А где же тебе довелось видеть другого ее брата? Может, ты был на ее свадьбе?
— Какое там, они почти никого отсюда и не приглашали; Эдуард очень скуп. За несколько месяцев до того, как Перпетуя умерла, ее брат, Мартин, приезжал погостить к ним сюда, он прожил у них недели две или чуточку больше. Поначалу он как будто ладил с зятем. Они ходили по ресторанам, барам, дансингам. их повсюду видели вместе, и всегда в обнимку. Потом пошли ссоры, да такие, что было слышно во всем квартале, а под конец Эдуард с Мартином совсем разругались, и гость уехал, вернее, сбежал. По-моему, здесь есть какая-то связь — между ссорой с Мартином и сегодняшним скандалом.
Двоюродные братья в замешательстве взглянули друг на друга.
— Клянусь тебе, я ничего об этом не знал, — сказал Амугу Эссоле. — Я помню, что Мартин и в самом деле куда-то на некоторое время пропадал, но ведь с ним это так часто случается. Не думаешь ли ты, что он посвящает меня в свои похождения!
— Что и говорить, Перпетуе не повезло, — продолжал хозяин. — Родные бросили ее на произвол судьбы. Как могло случиться, что такая чудесная девушка попала во власть одержимого? Вот этого я никак не мог взять в толк до тех самых пор, пока не увидел Мартина — тоже бесноватого. Вот тогда-то я и подумал, что это несчастное дитя или кто-нибудь другой из ее рода, должно быть, прогневили самого господа бога. И я тогда же решил оставить своим детям наказ перед смертью: «Не сметь продавать своих сестер и дочерей. Ибо, если девочку обменяешь на золото, кто же поможет ей потом, когда она будет нуждаться в защите?» Я послал дочь сообщить о вашем приезде человеку, который возблагодарит небо за то, что встретился с вами. И знайте, что если бы Перпетую можно было спасти, она была бы спасена. Мы все здесь очень любили ее. Бедняжка Перпетуя!
