– Так и ты погаснешь, – говорит дед Антонио и прижимает львенка к себе.
– Я не буду больше курить, не буду!
Львенок, львенок… Господи, сохрани его и помилуй, да святится имя Твое, да приидет царствие Твое!
До Бога высоко, до царя далёко…
Откуда-то Лев достал книжку Маневича «Иллюзия и действительность». Он читает ее! Он погибнет. Опять Маневич. Опять на пути встает Маневич. Тогда тоже все начиналось с Маневича. «Маневич, искусствовед. История советского цирка. А это, стало быть…» – «Джулия Давнини. Современность советского цирка… e proprio fortunato Lei!»
Они никогда не говорили о Маневиче вслух. Только глазами: «Ты была у Маневича?» – «Да. Он единственный, кто меня понимает». – «Это неправда, Джулия. Он тоже не понимает тебя. Ты же сама знаешь». – «Знаю. Но Маневич считает меня легендой советского цирка!» – «Это тоже неправда, Джулия. Ты же знаешь, что ты не легенда советского цирка». – «Знаю. Но Маневич говорит, что легенда!»
Теперь Маневич взялся за львенка: погубить и его. Своей поганой книжкой – единственной написанной Маневичем за всю жизнь. И переиздаваемой, переиздаваемой, переиздаваемой! «Иллюзия и действительность»… надо же уметь так подло назвать! Так противопоставить! Так разделить, так развести – на-ве-ки! Мальчику двенадцать лет… – ему нельзя, ему рано различать иллюзию и действительность. У него еще будет время, потом, когда его ткнут носом: здесь, дескать, действительность, а во-о-он там – иллюзия, не путай их, дурачок! Не принимай одно за другое. Не з-а-б-л-у-ж-д-а-й-с-я!
Ловкость рук – и никакого мошенничества… м-да. Мальчик, конечно, поверит Маневичу: Маневичу просто поверить. Для того и существуют маневичи, чтобы змеи и львы верили им. Мальчик, не читай книг маневичей!
– Почему, дед Антонио? Интересно же! Вот, смотри… – Лев вынимает из уха теннисный шарик. – Хорошо?
– Плохо, львенок!
– Почему – плохо, дед Антонио? Уже же почти хорошо!..
Как объяснишь? Скажешь, что шарик был в руке – все время только в руке и никогда – в ухе? И что сам Лев прекрасно знает это? Знает – и не заблуждается. А должен – з-а-б-л-у-ж-д-а-т-ь-с-я!
– Я потренируюсь, дед Антонио…
– Бесполезно, львенок… Ты не с того начинаешь. Да и не надо тебе иллюзионистом быть… зачем? Может быть, я читал тебе мало сказок.
– А почему ты больше не выступаешь, дед Антонио? Тут сказано, что старые фокусы изжили себя – и пора раскрыть их секреты!
Гадость, гадость. Старые фокусы изжили себя! Что знает о «старых фокусах» Маневич – с его короткой памятью историка советского цирка? Самый старый фокус для него тысяча девятьсот семнадцатым годом датируется… Знает ли он, сколько фокусу вообще тысячелетий от роду? Знает ли он, что фокусы испокон веков людям жизнь спасали? Что не будь их – не было бы, очень возможно, и самого Маневича: не от кого было бы ему родиться! Сути фокуса – его тайной, его со-блаз-ни-тель-ной сути не понимает Маневич… И не поймет: ее не понять – не умея. А не умеешь – стало быть, и не знаешь, что фокус – механизм выживания: выживания человечества.
– Дед Антонио, почему ты никогда не придумал ничего посвежее? Тут сказано, что можно комбинировать старые фокусы – и получатся новые.
Комбинировать… Фокус – субстанция чистая, Маневич! Его нельзя ни с чем комбинировать: он – прост. Он прост, и проста вера в него. Детская вера в чудеса, Маневич, помнишь такую? Забыл. Она у всех одна и та же. Она не может изжить себя. И потому не могут изжить себя фокусы. И потому не надо изобретать новых. Новых фокусов не бывает вообще! Если фокус новый – он трюк… надо же различать такие вещи, Маневич, Маневич! Надо понимать различать фокус и трюк. А вот иллюзию и действительность – их понимать-различать не надо. Действительность иллюзорна – и везде сплошные иллюзии, мальчик! Верь всему, пока тебе мало лет, а что к чему – разберешься потом.
– Дед Антонио, видишь: я привязываю один платок к другому – видишь? А теперь – раз, два, три – платки разъединились сами!
– Они, львенок, и не были связаны…
Они не были связаны, ибо единственно возможный тип связи – тонкую связь между иллюзией и действительностью – разрушил для тебя Маневич. Он научил тебя шагать из действительности в иллюзию и из иллюзии в действительность: туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда! Ты везде свой и нигде не свой. Тебя отторгает действительность – и иллюзия отторгает тебя, ты никому не нужен…
Но ты нужен мне – пока я жив! И я не отдам тебя Маневичу. Где-то у меня тут старая записная книжка с его телефоном…
– Алло. Это Антон Петрович Фертов. Я хочу сказать Вам, что Вам прямая дорога в преисподнюю.
– Нам туда вместе, Антон Петрович.
И – частые гудки. Боится Маневич. Огрызается, а сам боится.
– Дед Антонио, кого ты послал в преисподнюю?
– Одного беса. Который превращает искусство в службу быта.
– Как это?
– Да уж не знаю: исхитряется как-то.
– А посмотри, лучше я теперь шарик из уха вынимаю?
– Так же плохо, львенок. Не было у тебя шарика в ухе.
– Конечно, не было!
– А должен был быть… Для тебя – должен был быть.
– Я не понимаю, дед Антонио!
Он не понимает.
– Что, заметно было?
– Очень заметно.
Все очень заметно. Все их хитрости шиты белыми нитками. Они сами себе не верят, а хотят, чтобы им другие поверили! Нет уж, врач, исцелись сам… Но надо убить Маневича. Надо убить его навсегда – чем-нибудь таким, от чего он уже не поднимется. А-ты-сделай-фокус, – говорил маленький Лев и верил. Может, действительно – сделать фокус? Единственный настоящий фокус в своей жизни! Перемешать иллюзию и действительность, растолочь их, сделать пюре… и накормить им Маневича – пусть попробует пе-ре-ва-рить. Ох… прости меня, Господи! Дух целомудрия и смиренномудрия даруй мне, рабу Твоему…
– Дед Антонио, а ты читал эту книжку?
– Нет. И тебе не советую.
– Но ты же не учишь меня!..
– Я учу. Я незаметно учу.
– Учишь быть фокусником?
– Учуне быть фокусником! Что касается книжки твоей – вранье там одно.
– Не читал, а говоришь! Почитай сначала.
И правда – почитать? Посмотреть, какие он фокусы испоганил…
Так, с шариками, с платками… А тут – карточные фокусы: Бог с ними, они для эстрады. Но вот эту группу – жалко: старые милые шалости индийские… сволочь Маневич! Какой же это год переиздания? Нынешний! Прямо ведь в ногу со временем шагает Маневич.
– Да, слушаю Вас. Здравствуйте, Ниночка! На один сезон? На ближайший? Нет, на ближайший-то определенно нет. Ну… не знаю. Без выездных, понятно. М-м-м… я, пожалуй, подумаю, ладно? И сам тогда позвоню. Константинванычу поклон. До свидания.
До свидания, до свидания!
Прощайте.
Фокусы изжили себя… не видать вам больше Антонио Феери. Он тоже себя изжил. Пусть Маневич фокусничает. Хватит ему тайком фокусничать – пусть теперь на глазах у всего честного народа!
– Вот тут… дед Антонио: я не понимаю, где правую руку держать.
– Слушай меня, львенок. Не так этому всему учатся – тот фокус попробовав, другой… Одно движение – полдвижения, четверть! – месяцами, годами отрабатывают и даже потом тренировки не прекращают никогда… а голова – пустая. Я тебе, по совести сказать, такой жизни не хочу… ты бы и сам не захотел, если б только представлял себе ее как следует: скучная она, тупая. Да и руки у тебя не те, прости меня… Не ручной ты львенок.
– А какой – дикий?
– Не знаю. Знаю, что не ручной, но вот какой – не знаю. Загадочный ты. Но в любом случае фокусничать тебе незачем – по-другому тебе лучше жить. Жить, жить… – и много чего прожить.
– Зачем?
А и в самом деле… зачем! Миллионы маневичей ничего не проживали – сразу в искусство: скок! Потому и думают, что искусство – это искусство жить. И живут себе… искусно. Искусно и припеваючи. И различают между искусством-жить и действительностью-жить, которые, конечно же, разные: пропасть меж ними! Искусная жизнь – и безыскусная… Что с того толку, что он, Антон Петрович Фертов, безыскусную свою жизнь почти прожил? Он-то сам даже и не понимал: где оно в ней, жизни его, это искусство? Все сплелось как-то… слилось. Не было разницы между вот этой вот квартирой и манежем – никогда не было! Но потом пришел мальчик Лев и построил мост… мостик. Шаткий мостик – имени деда Антонио. И пошел по мостику: от Антона Петровича Фертова к Антонио Феери. Мальчик боится, да идет. А мостик-то старый… качается!
– Дед Антонио, вот тут еще непонятно! Ты спишь?
Я не сплю, львенок. Я мостик. Я тебя держу, мне спать нельзя. А то Маневич ухватит тебя за бочок и утащит во лесок. Я не сплю. Я не сплю.
Он так и заснул в кресле. Но утром – при полном параде – уже будил Льва. Глаза у того были красные, и дед Антонио чертыхнулся: вчера за разговорами опять забыл напомнить внуку, что капли-то в глаза перед сном закапывать все-таки надо! Вот уж сколько лет знает Лев, что это его спанье с открытыми глазами роговицу сушит, роговица мутнеет… возникает ксероз, – а все не привыкнет никак к каплям, бестолочь. Между тем обещанные офтальмологом резь в глазах и светобоязнь уже налицо…
