- Так они были недовольны им? - спросил Дан.
- Так же довольны, как волки в клетке, когда среди них появляется укротитель. Если бы он хоть на мгновение испугался, если бы он хоть на мгновение отвел глаза, в тот же час на Стене был бы провозглашен другой император. Разве это было не так, Фавн?
- Да, было именно так. И так будет всегда с теми, кто хочет власти, ответил Пак.
- Поздно вечером за нами пришел гонец Максима, и мы с Пертинаксом последовали в храм Победы, где император расположился рядом с Рутилианусом, Генералом Стены. Я едва был знаком с генералом, но он всегда давал мне разрешение, когда я хотел отправиться к пиктам на охоту. Он был страшный обжора, держал пять поваров из Азии и происходил из семьи, верившей в оракулы [*44]. Войдя, мы сразу почувствовали восхитительные запахи обеда, но столы были пусты. Рутилианус, похрапывая, лежал на своем ложе. Максим сидел в стороне среди вороха бумаг. Двери за нами бесшумно закрылись.
"Вот эти люди", - сказал Максим генералу, которому долго пришлось тереть больными подагрическими пальцами уголки глаз, прежде чем они открылись. Он, словно рыба, тупо уставился на нас.
"Я их запомню, Цезарь [*45] ", - сказал Рутилианус.
"Прекрасно! А теперь слушай! Ты не будешь перемещать ни одного легионера, ни одного орудия на Стене по собственной воле. Без их разрешения ты можешь только есть, и ничего больше. Они будут твоей головой и руками. Ты сам - только животом".
"Как угодно моему Цезарю, - проворчал старик. - Если мое жалованье и доходы не будут урезаны, ты можешь делать моим начальником хоть кого угодно. О бедный Рим! Несчастный Рим!" Потом он повернулся на бок и заснул.
"С ним все ясно, - сказал Максим. - Перейдем же теперь к нашим вопросам".
Он развернул полные списки легионеров и припасов на Стене. Здесь значились абсолютно все, даже те, кто в этот день лежал в башне Гунно, в больнице. О, сердце мое даже застонало, когда перо Максима вычеркивало для отправки в Галлию один за другим наши лучшие, то есть наименее распущенные отряды. Он забрал обе скифские [*46] башни, две башни вспомогательных войск из Северной Британии, две нумидийские когорты, всех даков и половину белгов [*47]. Было похоже, что орел расклевывает мертвое тело.
"Так, а сколько у вас катапульт?" - Максим взялся за новый лист, но Пертинакс придавил его ладонью.
"Нет, Цезарь, - сказал он. - Не надо заходить слишком далеко, испытывая терпение богов. Бери либо людей, либо машины, но не то и другое вместе. Иначе мы отказываемся".
- Машины? Какие? - спросила Юна.
- На Стене стояли катапульты - огромные машины вышиной сорок футов, которые метали каменные глыбы или железные стрелы. Ничто не могло устоять против них! В конце концов Максим оставил нам катапульты, но зато взял безо всякой жалости половину всех солдат. Когда он закончил и свернул списки, то от наших легионов осталась лишь оболочка!
"Привет тебе, Цезарь! Мы, идущие на смерть, приветствуем тебя! смеясь продекламировал Пертинакс слова гладиаторов. - Врагу стоит сейчас только облокотиться о Стену, и она закачается".
"Дайте мне только те три года, о которых говорил Алло, - ответил Максим, - ив вашем распоряжении на Стене будет двадцать тысяч солдат. Но сейчас мы идем на риск - мы бросаем вызов богам и в нашей игре на кон поставлены Британия, Галлия и, возможно, Рим. Согласны ли вы играть на моей стороне?"
"Мы будем играть, Цезарь!" - ответил я. Никогда еще не видел я такого человека!
"Хорошо, - ответил Максим. - Завтра перед войсками я провозглашу вас Капитанами Стены".
И мы вышли в ночь, где при свете луны все приводилось в порядок после игр. На верху Стены возвышалась статуя Великого Рима. Ее шлем блистал от инея, а копье указывало на полярную звезду. По миганию костров можно было определить ряд сторожевых башен, а темные громады катапульт выстраивались в линию, исчезавшую где-то вдали. Все эти предметы были до скуки знакомы, но все же в ту ночь они выглядели как-то необычно, - ведь мы знали, что утром должны стать их хозяевами.
Солдаты восприняли известие спокойно. Заботы начались позднее, когда Максим увел половину всех легионов и нам пришлось раздвигаться и заполнять опустевшие башни, когда жители стали жаловаться, что торговля приходит в упадок, да вдобавок задули осенние ветры - вот когда для нас двоих наступили черные дни. Пертинакс был в таких случаях для меня даже больше, чем просто правой рукой. Он ведь родился и вырос в знатной галльской семье и поэтому знал, как обращаться к разным людям - и к центуриону, родившемуся в Риме, и к этим отбросам из Третьего легиона - ливийцам [*48]. С каждым он говорил, как с человеком, равным ему по благородству. Я так ясно видел, сколько нам еще надо сделать, что забыл: не только люди определяют исход событий. Это была ошибка.
Пикты меня не пугали, по крайней мере в тот год, но Алло предупредил меня, что Крылатые Шлемы скоро нападут с моря на нашу Стену, чтобы показать им, пиктам, насколько мы слабы. Я сразу же отдал необходимые распоряжения: на концы Стены передвинуть наши лучшие войска, а вдоль берега установить защищенные щитами катапульты. Подготовка шла быстро, и спешка была не лишней. Крылатые Шлемы обычно нападали до начала снежных бурь - силами от десяти до двадцати кораблей сразу - либо на Сегедунум, либо на Итуна, в зависимости от направления ветра.
Надо сказать, что Крылатые Шлемы, прежде чем высадить людей на берег, должны были сначала убрать на корабле паруса, и если дождаться, когда они начнут их сворачивать, и тут же метнуть из катапульты камни - железные стрелы не годятся, стрелы просто проходят через ткань, - то корабль переворачивается и море снова становится чистым. Несколько человек, бывает, доплывут до берега, но их единицы... В общем, это несложно. Самым трудным для нас было часами стоять на песчаном берегу под пронизывающим ветром со снегом. Так мы и сражались с Крылатыми Шлемами в ту зиму.
Ранней весной, когда восточные ветры пронзают тебя словно ножом, Крылатые Шлемы снова собрали много кораблей напротив Сегедунума. Алло сказал мне, что они не успокоятся, пока в открытом бою не захватят хотя бы одну башню. Они всегда сражались в открытую. Мы целый день методично забрасывали их камнями, пока все не было окончено. И тогда я увидел, что к берегу плывет какой-то человек, очевидно спасшийся после того, как его судно затонуло. Я подождал, и волна выбросила его к моим ногам.
Шагнув вперед, я увидел, что у человека такая же медаль, что и у меня. - Парнезий показал рукой на грудь. - Поэтому, когда человек пришел в себя и был в состоянии говорить, я задал ему особый вопрос, на который существует особый ответ. И он ответил этим нужным словом - значит, среди почитателей бога Солнца Митры [*49] он принадлежал к разряду Грифонов [*50]. Я прикрыл его своим щитом, и он встал. Я и сам, видите, не маленького роста, но он был на целую голову выше меня.
"Что теперь будет со мной?" - спросил он.
"Ты свободен, брат, - ответил я. - Можешь остаться или уйти".
Он посмотрел на волнующееся море. Там виднелся только один уцелевший корабль - он был вне досягаемости наших катапульт. Я подал знак не стрелять, а он махнул рукой, подзывая корабль к себе. Корабль послушно двинулся к нему, как собака на зов хозяина. Когда до корабля оставалось еще шагов сто, он откинул назад волосы и поплыл ему навстречу. Его втащили на палубу, и корабль ушел. Я знал, что богу Митре поклоняются люди разных стран, и выбросил этот случай из головы.
Месяц спустя я встретил Алло с его лошадьми, и - клянусь храмом Пана [*51] о Фавн! - он протянул мне большое золотое ожерелье, сплошь усыпанное кораллами.
Сначала я подумал, что это взятка от какого-нибудь купца из города и что она предназначена для Рутилиануса.
"Нет, - сказал Алло, - это подарок Амала, того человека, которого ты спас на берегу. Он говорит, что ты настоящий мужчина".
"Он тоже настоящий мужчина. Передай ему, что я буду носить его подарок", - ответил я.
"О, Амал еще молод и глуп. Но если рассуждать серьезно, император так прославился своими подвигами в Галлии, что Крылатые Шлемы хотят быть с ним в дружбе. Или, вернее, в дружбе с его слугами. Они надеются, что Пертинакс и ты могли бы присоединиться к ним". Алло посмотрел на меня, словно одноглазый ворон.
"Алло, - сказал я, - твой народ и ты - зерно меж двух жерновов. Радуйся, если они вращаются равномерно, и не пытайся всунуть между ними руку".
"А разве я пытаюсь? Я одинаково ненавижу и римлян, и норманнов. Но если Крылатые Шлемы будут надеяться, что когда-нибудь вы с Пертинаксом выступите заодно с ними против Максима, они оставят вас в покое, чтобы дать вам время подумать. Нам всем нужно время - и вам, и мне, и Максиму. Позволь мне отнести Крылатым Шлемам какое-нибудь утешительное послание что-нибудь, над чем они поломали бы себе головы. Мы, варвары, все одинаковы. Мы готовы сидеть ночь напролет и обсуждать любое слово, брошенное римлянином. Ну как, согласны?
