Кэт смотрит на потолок и издает громкий удивленный возглас. Ее личико принимает цвет кровати, на которой она лежит.
— И что? Ты же слышал одну-единственную их песню, которую все время крутят по радио — «Мое сердце в отравленной помаде». А весь альбом совсем другой.
— У тебя есть их альбом? — спрашиваю я, приподнимаясь от удивления. — Только не говори, что ты скачала и бонус-треки тоже.
— А почему нет? — возражает Кэт, бросая мне в лицо одну из розовых подушек, которых на кровати предостаточно. — Кто бы говорил. У тебя самого дома целая коллекция записей «Суперзвезд».
«Суперзвезды» — идиотская поп-группа из восьми или вроде того подростков, которым каким-то неизвестным образом удалось заполучить контракт с серьезной звукозаписывающей компанией. Это обычные мальчики и девочки, но одеваются они, как супергерои и суперзлодеи из фильмов. Мне стыдно в этом признаться, но у меня действительно есть оба альбома и шесть синглов, и я их регулярно слушаю. В оправдание могу лишь сказать, что я отказался покупать билеты на концерт, когда они приезжали в Золотой город в прошлом месяце. Естественно, у меня, как всегда, и денег-то на билеты не было, но я мог бы одолжить их у мамы. Наверное, я не пошел на концерт все-таки не из-за отсутствия денег, а потому, что хотел пригласить Кэт, но не мог, так как этот жест слишком сильно смахивал бы на попытку назначить свидание. А свидание означало бы, что я предпринимаю попытки снова с ней сойтись. Мы по-прежнему врозь, хоть и проводим вместе немало времени и стали даже ближе, чем тогда, когда она была моей девушкой, а я — ее парнем.
Вот как я это вижу: любовь к Кэт во мне, очевидно, не умерла, но пока мы с ней не встречаемся официально, она не может мне изменить. Если она будет встречаться с кем-нибудь еще, мое сердце не будет разбито и чувствовать себя брошенным я не буду. По крайней мере, теоретически. А если мы снова официально начнем встречаться? Я не смогу не принимать ее поступки близко к сердцу и буду очень расстроен, если снова застану ее с кем-нибудь.
— Я тебя ждала, — признается она. Слышно, как скрипят пружины под ее коленями, когда Кэт, перекатившись на бок, ищет что-то под кроватью. Когда кровать перестает скрипеть, тишину нарушает звук рвущейся бумаги, и через секунду на мой живот падает какой-то предмет.
— Хотела подарить тебе эту штуку на день рождения, но побоялась, как бы в толчее кто-нибудь ее не раздавил.
Поднимаю голову, чтобы посмотреть на «эту штуку». Предмет завернут в остатки серебристой оберточной бумаги с изображением конфет и шариков. В свое время на ней было написано «Счастливого Рождества». Кэт замазала второе слово черным фломастером и написала рядом «дня рождения»!
— Счастливого дня рождения, — говорит она.
Предмет длинный, тонкий, странной формы. Кэт пришлось попотеть, упаковывая его.
За дверью раздаются шаги.
— Кэт, милая, мне показалось, я слышу странные звуки, — говорит мама, просовывая голову в комнату.
Отодвинув ногой осьминога, она раскрывает дверь настежь, чтобы осмотреть комнату. Увидев меня на полу и Кэт на кровати, миссис Уилсон сверлит нас недоверчивым взглядом.
— Я же просила не закрывать дверь. Вы что здесь…? — говорит она и умолкает, очевидно, не найдя подходящего слова для описания процесса. — Сидели оба на кровати? — добавляет она, победив неловкость. — Я слышала скрип пружин.
Кэт складывает руки на груди и выставляет вперед подбородок.
— Ты хотела смазать пружины для нас, мама? Как мило с твоей стороны.
Миссис Уилсон раскрывает рот от такой наглости. Я кладу подарок на пол и поднимаю указательный палец, предлагая Кэт помолчать пару минут. Взяв под руку миссис Уилсон, я вывожу ее на лестничную площадку, ободряюще похлопывая по плечу.
— Понимаю вашу обеспокоенность, миссис Уилсон.
Она стоит слишком близко к лестнице, и я заботливо отвожу ее к стене. На лице миссис Уилсон появляется недоуменное выражение человека, не понимающего, что ему хотят сказать.
— Вы знаете о том, что у вашей дочери на потолке висит постер с изображением полуголых мужчин? — спрашиваю я шепотом, прикрывая рот рукой.
— Боже мой, — говорит миссис Уилсон, хватаясь за подбородок и заглядывая в комнату. Кэт, лежа на кровати, сердито смотрит на нее.
— Не заглядывайте! — предостерегаю ее я, взяв за рукав и отводя от двери. — Вы проявляете такую заботу о дочери, миссис Уилсон. Это так редко встречается в наши дни.
Мама Кэт берет меня за руку.
— О, Дэмиен, — говорит она с чувством, — ты же прекрасно знаешь, как тебя любит мать.
— Да, конечно, — соглашаюсь я, вздыхая и переминаясь с ноги на ногу. Почесав за ухом, я отворачиваюсь, словно от стыда. — Миссис Уилсон, вы не могли бы оказать мне услугу?
Она бледнеет, но кивает утвердительно, следя за каждым моим движением. Я открываю рот, потом снова закрываю и отворачиваюсь.
— Нет, я не могу, это… слишком.
— Дэмиен, — говорит миссис Уилсон, кладя руку мне на плечо, — если у тебя какие-то неприятности или тебя что-то тревожит, необходимо с кем-нибудь поговорить. Молчание ничего не решит.
— Вы правы. Но прошу вас, не говорите Кэт. Я не хочу, чтобы она на меня сердилась.
— Продолжай. То, что ты скажешь, останется между нами.
— У меня… — говорю я, закрывая лицо руками, — вызывают отвращение некоторые элементы декора комнаты вашей дочери. Обнаженные мужчины…
— Ты же сказал — полуобнаженные! — восклицает миссис Уилсон, разворачиваясь на каблуках и снова заглядывая в комнату.
— Полуобнаженные. Это почти то же самое, — соглашаюсь я, указывая на лицо. — Эти глаза просто отказываются лицезреть такую вульгарность.
— Послушай, Дэмиен. Там нет ничего такого, чего бы ты не видел раньше… Это же не… — возражает миссис Уилсон и снова умолкает, не в силах произнести нужное слово. — Не что-то такое, что неприемлемо в современном обществе.
— Я знаю. Наверное, я слишком старомоден. Но если бы вы… поговорили с ней по поводу постеров и журналов… ради меня.
— По поводу чего?
Я машу рукой, давая понять, что предмет не столь важен и не стоит так волноваться.
— Ничего, миссис Уилсон. Просто я думаю, что мы с Кэт слишком разные, чтобы оставаться друзьями. Я никак не могу набраться смелости сказать, что ее… очевидная беспечность приводит к возникновению ситуаций, будоражащих мою душу так, что продолжать отношения просто нет сил.
Я удрученно качаю головой.
— Что подумает мужчина, за которого она выйдет замуж, когда увидит эти постеры?
Миссис Уилсон озабоченно хмурит брови, хотя не вполне понятно, кто из нас двоих — я или Кэт — стал причиной обеспокоенности.
— Дэмиен, я… не вижу ничего сложного в том, чтобы поговорить с ней. Кэт следует чаще общаться с людьми, подобными тебе.
Я снова закрываю лицо руками.
— Позвольте… мне закрыть дверь, прошу вас. Только один раз. Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь застал меня в слезах…
— Хорошо, хорошо! — соглашается миссис Уилсон, обнимая меня, как ребенка. Я прижимаюсь лицом к ее плечу, а она утешает меня, нежно похлопывая по спине. — Не волнуйся, Дэмиен. Знаешь, тебе стоит чаще отдыхать.
— Благодарю вас, миссис Уилсон, — говорю я, всхлипывая и вытирая нос рукавом.
Наконец мама Кэт уходит вниз, а я, ухмыляясь, возвращаюсь в комнату.
— Можешь закрыть дверь.
Кэт подскакивает в воздух, отбрасывая ногой осьминога, и захлопывает дверь, стараясь наделать как можно больше шума. От грохота с моим подарком происходит что-то странное — он начинает ползать по полу.
— Что там, черт возьми? — спрашиваю я, удивленно поднимая брови.
Кэт берет подарок с пола и передает мне.
— Не говори так грубо с мистером Вигглсом.
— С мистером Вигглсом?
— Ты что, плакал?
— Понарошку.
Разрываю остатки обертки. Внутри обнаруживается пластиковый подсолнух в горшочке, с гитарой и в темных очках. Это одна из танцующих игрушек, реагирующих на звуки музыки.
— Это Вигглс?
— Мистер Вигглс, — поправляет Кэт, тыча меня пальцем в живот. — Когда я была маленькой, он был моей любимой игрушкой, так что ты береги его.
— Нужно было отправить его в университет. Там он бы получил докторскую степень и звался доктором Вигглсом, — замечаю я, садясь на кровать. — Если он был твоей любимой игрушкой, зачем отдавать его мне?
— Затем. Тебе исполнилось шестнадцать, и я хотела подарить что-нибудь действительно стоящее.
Я пристально смотрю на мистера Вигглса. У меня сохранился плюшевый медвежонок по имени Дэмиен Второй, которого я получил в подарок, когда мне было два года. Он так сильно полинял, что уже трудно понять, какого цвета изначально была его шерстка. Одно ухо у него порвано. И все же не могу себе представить, как бы я мог его кому-нибудь отдать. Но Кэт подарила мне свою любимую игрушку. Лично мне, на день рождения.
