- Может быть, ему больно, когда он ходит с протезом, мадам Бегу?
- О-о! - удивилась булочница и даже забыла вытереть
слезы. - Вот это самое он и говорит. Вы думаете, это правда?
Добродушное лицо госпожи Бегу приняло вдруг серьезное выражение. На острове не было не только врача, но даже аптекаря, а Агнесса, о чем было известно островитянам, в свое время прошла курсы Красного Креста и кое-что смыслила в медицине. Постепенно к ней стали обращаться за советом, за врачебной помощью, но главное - островитян привлекала ее аптечка. Агнесса объяснила матери Эмильена, что иногда после ампутации окончание нерва разрастается. Больной сильно страдает. Может быть и другое: рубец заживает плохо и от прикосновения протеза края раны расходятся.
- Так оно, должно быть, и есть! - воскликнула булочница, слезы которой иссякли под влиянием ученых объяснений. - Или нерв, или рубец! А может быть, и то и другое! Будьте добры, мадам Агнесса, поговорите вы с ним: вас он послушает. Если уж для него не хотите этого сделать, то сделайте ради меня, повлияйте вы на него!
Хозяйка мыса Байю сама просила жителей Пор-Кро и тех, с кем она водилась, называть ее мадам Агнессой, а не мадам Буссардель - имя, которое после разрыва с авеню Ван-Дейка резало ей слух. И Агнесса даже не вспомнила, что ее маневр был совершенно в духе и нравах семьи Буссарделей, ибо в их роду имелось столько женщин, что во избежание путаницы их называли по-старинному: мадам Теодорина, мадам Симона, мадемуазель Эмма.
Агнесса нашла молодого Бегу в той части маленького отцовского виноградника, которую было не видно с дороги: он сидел прямо на земле, положив рядом костыли. Застигнутый врасплох появлением Агнессы, он постеснялся ей не ответить. Но, чтобы отбить у нее охоту к дальнейшим разговорам, объявил о своем намерении возвратиться в госпиталь. Слишком он страдает ночью и днем, чувствует, что дело плохо и в дальнейшем будет еще хуже. Видимо, ему казалось, что эта выдумка насчет возвращения в госпиталь избавит его от приставаний, но Агнессе это было лишь на руку. Она не только не стала читать ему нравоучений или ссылаться на горе, которое он доставляет матери, а, напротив, предложила ему свою помощь.
- Если хотите, я могу взять на себя все хлопоты, Эмильен, чтобы вам не приходилось писать всякие бумажки. Могу даже завтра побывать на континенте, обращусь в ближайший пункт санитарной службы, и там мне посоветуют, что предпринять. "Скажите только одно: вы уже говорили со своими родителями? добавила она, усаживаясь на землю рядом с ним у подножья роскошно зеленевшего дуба. - А то я вмешаюсь и получится неловко.
Юноша был сбит с толку. Он то бросал на нее неуверенные взгляды, то, надувшись, опускал глаза, машинально разминая в пальцах комья сухой земли. Агнесса украдкой старалась разглядеть изувеченную ногу, но Эмильен, как только увидел Агнессу, положил здоровую ногу наискось поверх культи. Сидеть в такой неестественной позе было по меньшей мере неудобно, быть может, даже мучительно. Во всяком случае, уже через минуту он переменил позу; тут Агнесса увидела пустую брючину, пристегнутую двумя английскими булавками, и жалкий коротенький обрубок. В день возвращения Эмильена, глядя на него с дамбы, она этого не поняла. "Боже мой, - подумала она, - ведь ему отняли ногу почти до бедра!"
Она отвела глаза в сторону, но все же заметила другую, здоровую ногу и сердце ее вдруг болезненно сжалось. На свою единственную ногу Эмильен надел сандалию без носка; когда он отвел ногу в сторону, брючина задралась кверху, открыв еще совсем мальчишескую, худощавую лодыжку, беззащитную в своей обнаженности. Эта уцелевшая нога только подчеркивала увечье.
- Ну как? - сказала, овладев собой, Агнесса. - Поскольку нет никакой уверенности, что дело пойдет быстро... Знаете, как тянут во всех военных канцеляриях... Мы пока никому ничего не скажем о наших хлопотах. Завтра утром к вам зайдет Ирма и принесет конверт. Вы сунете туда все свои военные документы, включая медицинские свидетельства из госпиталя: я уж сама разберусь, Ого, да уже поздно... Дома я сказала, что дойду только до порта и вернусь. Я ведь не знала, что встречу вас. До свидания, Эмильен.
Назавтра, просматривая груду бумаг, накопившихся у раненого, она нашла то, что искала: в частности - рекомендации врача, которые были даны Эмильену при выписке из госпиталя. Она убедилась, что Эмильен пренебрег всеми предписаниями.
Агнесса подождала еще дня два, пускай себе Эмильен поразмыслит в одиночестве. За это время она успела побывать в Гиере, вернее, съездила в аптеку и привезла оттуда витамин "В" и целую груду перевязочного материала. Войдя в виноградник, она по выражению лица Эмильена поняла, что он давно ее ждет.
Она призналась ему, что находится в большом затруднении. Но пусть он не беспокоится: если она еще не начала хлопоты, то лишь исходя из интересов самого Эмильена. Она объяснила юноше, что в первом же медицинском пункте, куда он явится, его наверняка распекут. А возможно, даже будут и неприятности. Ведь он, оказывается, не лечится. Она лично отнюдь его за это не осуждает, она представляет себе, что, вероятно, сама вела бы себя не лучше на его месте, и понимает также, что он приуныл. Но эти костоправы, сказала она, подлаживаясь под солдатскую манеру разговаривать, разве они входят в положение тяжелораненого? И посоветовала Эмильену прежде всего заняться своим здоровьем, не пренебрегая ничем. Нужно делать уколы и даже поупражняться с. протезом, выбрав время, чтобы никто ему не мешал. Сейчас-то он сам себе хозяин и плевать ему на всех. А вот когда он вернется в госпиталь, он станет просто очередным номером среди сотен других, и медицинский персонал, которому доведется заниматься его искалеченной ногой, не очень-то будет с ним церемониться. Что касается уколов, то она лично готова начать курс хоть завтра. Тут только Эмильен опомнился, ему не понравилось, что его берут нахрапом, но было уже поздно: Агнесса условилась посетить его завтра в утренние часы.
Как только боли немного утихли и он начал упражняться с протезом, рубец открылся. Агнесса сумела залечить больное место, но следующая попытка снова окончилась неудачей. По ее совету Эмильен стал лечить культю солнцем, и после каждой солнечной ванны она меняла ему повязку. Для лечения был избран виноградник - особенно приятный в это время года и по-деревенски уединенный уголок. Агнесса понимала, что юноша предпочтет именно это место, а не комнату в родительском доме, и поэтому намекнула, что ей удобно проводить сеансы здесь, ведь виноградник ближе к мысу Байю; и в самом деле, виноградник был расположен гораздо ближе к ее дому, чем гавань.
Обычно Агнесса приносила с собой походную аптечку и забирала использованные бинты, которые сжигала у себя дома, но поскольку солнечные ванны занимали довольно много времени, она с умыслом захватывала какую-нибудь работу, например вязание. Пока она вязала, следя за часами, она успевала рассказать своему пациенту последние новости, услышанные по швейцарскому радио. Промежутки заполнялись долгими полосами молчания, и в это-то время происходило приручение недоверчивого Эмильена: лечение постепенно приучало его сносить без протеста свою зависимость от Агнессы, их заговорщическую близость, а также неизбежную при лечении интимность. Виноградник Бегу представлял собой маленький клочок земли, затерявшийся среди девственной зелени дубов, мастиковых деревьев и зарослей толокнянки, в стороне от двух-трех проторенных дорог, где, впрочем, лишь изредка появлялись пешеходы. Дышать здесь было легко и спокойно, врачевательница и ее подопечный могли быть уверены, что никто им не помешает, даже не заметит их.
Вскоре Агнесса уже знала во всех подробностях историю ранения Эмильена, о которой родителям он рассказал лишь в самых общих чертах. В сущности, знала она теперь даже больше, чем сам пострадавший, не очень-то разбиравшийся в том, что с ним произошло. Между тем Агнесса сумела из бессвязных рассказов Эмильена постепенно восстановить ход событий. Эмильен подорвался на мине, и немцы нашли его на месте взрыва: все было цело, кроме ноги, пробитой десятками больших и малых осколков. Ногу раздробило, и потому-то потребовалась немедленная ампутация. Но это было еще не все: несколько открытых переломов бедра требовали дополнительной операции, которая окончилась неудачно и оставила после себя очаги костной инфекции. Агнесса объяснила бывшему военнопленному, что это-то серьезное, даже опасное для жизни положение и помешало, должно быть, немедленной репатриации; она уяснила себе и сумела растолковать ему, что три последующих оперативных вмешательства были в сущности чисткой, а не настоящими операциями, как он воображал; позже, убедившись, что состояние его вызывает тревогу, немецкие врачи вынуждены были прибегнуть к радикальной ампутации, ибо речь шла ни больше ни меньше, как о жизни и смерти Эмильена.
