Отвязав вместительную ёмкость от пояса, шевалье испил из неё и, протянув баклажку капитану, сказал:
— Omnia mea mecum porto.
— Что это означает, шевалье? По-латыни не говорю.
— Всё своё ношу с собой, — шевалье Иван добродушно улыбнулся. — Мой эль самый лучший в Англии.
Бывалый солдат принёс сидор с вещами командира. Белов красноречиво вздохнул, но не стал произносить вслух известную пословицу о том, что бывает с некоторыми, которых заставляют богу молиться. Он повторил фразу шевалье:
— Omnia mea mecum porto.
Четвёртая глава О духовной метамарфозе шевалье Ивана
Никогда не говори о себе плохо —
за тебя это скажут твои друзья.
Афоризм Франсуа де Ларошфуко
из набора любимых сентенций
тётушки Агафьи Петровны
Следуя за шевалье, капитан Белов вспомнил о наставлениях тётки Агафьи, любительницы поучать прописным истинам. В тётушкиной обойме лапидарных трюизмов было множество афоризмов Ларошфуко. Не без оснований из глубин памяти капитана выплыло высказывание французского герцога. Ага, то самое, что в эпиграфе. А дело в том, что на вопрос капитана, заданный Илье, тот с улыбкой идиота Швейка признался: «Рассказал шевалье чистую правду о том, откуда мы и кто такие разведчики». — «Ну, Швейк, какая ж ты дубина» — так воскликнул гвардии капитан и погрозил рядовому кулаком. — «Не ошибся, когда указал шевалье, что у тебя, рядовой, не все дома. Впрочем, о своём идиотизме ты сам заявил шевалье Ивану, а он оценил и составил мнение о тебе, дурошлёпе».
Поднимаясь по крутым ступеням донжона, капитан нащупал под плащом «пистоль», подобранный им в чертогах так и не обследованного транспортного средства, что доставил их не только в места отдалённые, но и по соседству со сказочным островом Буяном и славными царствами-княжествами предков русичей. Это обстоятельство, пожалуй, было единственным, что как-то согревало душу. «Странно та чертовка воздействует на меня. Во сне! Что-то ей или её людям мешает самим вмешаться в ход событий, но эту-то загадку мне не разгадать. А кто такие «люди в сером», которых я должен бояться? Эх Сергий! Помешал моему сну. Загадка на загадке. Но ясно, что чертовка замыслила. Сержанту внушила взять пушки. А мы на поводу у неё не пойдём! Или это всего лишь мои догадки? Ничем не обоснованные. Неужто эти мушкеты даны только для спасения шевалье? Не прав наш хозяин! Надо бы ему другой девиз подсказать: все бабы дуры! Вот как бы завербовать шевалье? Вряд ли мы найдём лучшего проводника и гида в этом аду» — отвлёкшись от этих рассуждений, капитан представил на мгновенье полный и окончательный разгром воинства Вильгельма, и интересная цепочка умозаключений привела к нелепому на первый взгляд выводу: — «Если разобьём нормандцев, то не будет ни того английского языка, на котором тётушка читала романы Диккенса, ни Диккенса, ни, вероятно, Ларошфуко. А будет всё иное. А потому вопрос: бить или не бить?.. Ответ подсказан чертовкой: не бить, а резать! Подобно тому хирургу, что резал меня без анестезии. А мы будем резать не по заказу и не преднамеренно, а лишь при чрезвычайных обстоятельствах. Но и это не желательно. Желательно иное… А что, в самом деле?! Я русам лесопилку построю типа нашей, дедовой, что отобрали… Сергей цемент «изобретёт». Он как-то про выплавку стали с пониманием дела рассказывал. Где ж он нахватался всего того, что знает? Короче говоря, пособит. Но, прежде всего, послушаем, что скажет наш хозяин».
Большой зал, служивший, как подумал капитан, для приёма гостей и прочих торжественных событий, находился на уровне примерно третьего этажа донжона, а его почти единственным украшением был камин или очаг, сложенный из грубых камней. Рядом с камином висел небольшой колокол, а перед камином на полу лежали брёвнышки и каминные щипцы на листе из потемневшей меди. Отблески огня камина тускло высвечивали неровно оштукатуренные стены, огромный гобелен с вытканной на нём мордой быка и фигуру молодого человека, восседавшего на резном деревянном кресле во главе длинного и пустого стола. Увидев вошедших, юноша вскочил, а шевалье начал что-то вещать парню на своей фене. Тот сперва осклабился, а затем его лицо преобразилось: из глаз полились слёзы. Он обнял шевалье.
— Иди, сыне, — последнюю фразу шевалье произнёс по-словенски, — гоняй смердов и зови соседей. Будем пировать в последний раз!
Шевалье не представил залётным чужакам сына, не предложил им сесть и «вааще», по оценке капитана, не желал ни замечать, ни говорить с пилигримами-убийцами. Переминаясь с ноги на ногу, Иван наблюдал за своим тёзкой. Тот уставился невидящими глазами на голый стол. В сумраке зала всё виделось чёрным: толстые дубовые доски стола, дощатый пол и глаза шевалье. На его лицо падала тень, но она не скрывала двух скорбных складок и выражения печали на лице рыцаря. Капитан, с сочувствием глядя на землевладельца, терзаемого мрачными и вполне обоснованными предчувствиями, счёл бы бестактностью любое вмешательство в нелёгкие размышления человека, загнанного в безвыходное положение. Глянул он и на своего подчинённого: Илья был далеко не дурак, но он явно ошалел от того, что произошло, и, по его признанию, накануне подробно рассказал шевалье о предстоящих событиях, битве нормандцев с англами и гибели короля Гарольда. «Проявил заботу о рядовых и — оплошность: дал им возможность помыться и попариться первыми. А бывалый солдат проявил смекалку и насоветовал шевалье. Придётся скорректировать кое-что» — если не эта мысль, то красноречивый взор командира дошёл до сознания бывшего рядового Героя, а ныне Геруа, и солдат потупил очи.
Так они стояли ещё несколько минут: владелец тауэра — в горе и раздумье, бывалый солдат — в досаде на себя и с обидой на капитана за то, что тот объявил его дубиной и дурошлёпом, а сам капитан как шахматист в миттельшпиле — в ожидании возможных вариантов на поле игры.
— Fortuna adversa amicis fidendum non est[6]. - произнёс шевалье. Произнёс вполголоса, для себя, так что вряд ли он щеголял знанием латыни или собственной памятью. Капитан вопросительно взглянул на рядового Геруа. Тот, вероятно, повторял услышанную фразу, беззвучно артикулируя каждое слово.
— Латынь не знаю, но смысл уловил. Смысл в том, что нельзя никому доверять в роковых обстоятельствах, то есть, когда фортуна повернулась задом.
Услышав слово «зад», командир гвардейцев поморщился, и у него ещё раз мелькнуло подозрение в том, что Швейк у Гашека и его бывалый рядовой — одного дуба жёлуди.
— Как по-французски «рок» или «судьба»? — спросил он бывалого солдата-переводчика.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
