Мартовские дни отразились, конечно, и на Берлинском университете, хотя участие последнего и не носило такого активного характера, как в Вене. Ректором в это тревожное время был великий учитель Вирхова, Иоганн Мюллер. Насколько политика интересовала ученика, настолько учитель был ей совершенно чужд. Между тем, обстоятельства сложились так, что Мюллеру пришлось погрузиться в самый водоворот быстро сменяющихся событий. Актовый зал университета стал местом политических собраний. По примеру венского академического легиона, берлинское студенчество также образовало вооруженный отряд, команду над которым должен был принять на себя Мюллер как ректор. Университет со своим ректором во главе принял участие в торжественном погребении павших на баррикадах. 27 марта ректор собрал весь учащий персонал, чтобы получить мнение университета о созыве соединенного ландтага. Меньшинство, 7 против 98, высказалось за право страны на учредительное собрание. В лагере меньшинства мы, конечно, встречаем Вирхова. В апреле министр народного просвещения затребовал проекты реформы университетов и созвал ординарных профессоров на совещание. Обойденные экстраординарные профессора и доценты тщетно добивались, чтобы выслушали и их мнения. Выбранный ими из своей среды комитет, в который вошел и Вирхов, вступил по этому поводу в пререкания с ректором и советом университета, причем полемика эта перешла даже на столбцы общей прессы. В это время злосчастный ректор дрожал за безопасность университета, научные сокровища которого были вверены его личной ответственности. И вот Иоганн Мюллер, опоясанный саблей, со скрещенными руками, мрачным взором, дни и ночи стоял на часах, охраняя свой университет.
По поводу 1848 года Вирхов прочел в берлинском обществе научной медицины крайне интересный и остроумный доклад «Эпидемии 1848 года». Здесь он проводит параллель между двумя соматическими эпидемиями (тиф в Верхней Силезии и холера) и одной психической, как он характеризует революционное движение. Последняя эпидемия заставила почти совершенно забыть о первых двух, несмотря на их страшную интенсивность. «Ввиду благоприятных обстоятельств, говоривших за хороший исход этой эпидемии, мы, врачи, – говорит Вирхов, – высказались за хороший прогноз (предсказание). Разве нас поэтому, – восклицает он, – следует считать плохими врачами!» Предсказание оказалось ошибочным, потому что не были приняты в расчет некоторые внешние обстоятельства и не в руках врачей было удержать или регулировать благоприятные условия. «Как хорошим врачам, – говорит далее Вирхов, – нам не остается ничего иного, как произвести вскрытие и воспользоваться эпикризом (оценкой) для подобного случая в будущем». Какова же была причина смерти в данном случае? В чем кроется неудача движения 1848 года? Стремясь подойти к верному решению этого вопроса, Вирхов и видит главную причину в недостаточно развитом самосознании общества, в его вере в авторитеты.
Движение 1848 года указало на необходимость реформ во всем строе общественной жизни. Немудрено, если оно вызвало и среди лучших представителей врачебного сословия – сословия, принимавшего горячее участие в самом движении, сознание и стремление реорганизовать врачебное дело в Германии. Выразителем этих стремлений явился Вирхов. Для проведения новых взглядов требовался и новый орган с совершенно особым характером. Вполне понимая все значение при данных условиях независимого и самостоятельного органа, Вирхов, совместно со своим другом и единомышленником Леубушером, стал издавать еженедельный журнал с публицистическим, боевым направлением и под вполне определяющим его задачи названием. «Медицинская реформа» была всецело посвящена реорганизации врачебного дела. Параллельно с этим на ее страницах Вирхов объявил беспощадную войну ученым и неученым мракобесам. Каждый номер приносил статью неутомимого редактора, – статью, написанную горячо, убежденно и убедительно. Нетрудно себе представить, какое сильное впечатление должны были производить эти действительно «передовые» статьи на своих читателей. Несмотря на свое краткое существование (с 10 июля 1848 года по 29 июня 1849), «Медицинская реформа», вне всякого сомнения, сослужила свою службу.
В передовой статье, открывающей новый журнал и посвященной вопросу «Чего желает „Медицинская реформа“, Вирхов указывает прежде всего на то, что это издание вступает в жизнь в такое время, когда переворот старых государственных соотношений еще не завершился, но когда уже составляются новые планы и сносятся со всех сторон камни для закладки и возведения нового государственного здания. Какая же иная задача могла бы быть ближе „Медицинской реформе“, как не эта – содействовать уборке старого хлама и устройству новых учреждений. „Политические ураганы такой силы и напряжения, как ныне несущиеся через мыслящую часть Европы, потрясая до самого основания все части государства, выражают собою коренные изменения во всеобщем воззрении на жизнь. Медицина не может остаться при этом одна незатронутой; и здесь радикальную реформу нельзя долее откладывать“.
Реформа врачебного дела сводилась, главным образом, к правильной постановке вопроса об общественном здравоохранении. «Врачи, – писал Вирхов, – естественные защитники бедных, и социальный вопрос попадает в значительной степени в их юрисдикцию». Периодическая медицинская печать во Франции поняла эту задачу непосредственно после февральских дней и поставила общественную медицину во главе своих статей; в Германии оставалось все по-прежнему, «как будто в этом году (1848) вовсе не было марта месяца». Восполнить этот пробел, исправить эту ошибку имела целью «Медицинская реформа».
«Уже одно слово „общественное здравоохранение“, – писал Вирхов, – говорит тому, кто умеет сознательно мыслить, о полном и коренном изменении в нашем воззрении на отношение государства к медицине; это одно слово показывает тем, которые полагали и еще полагают, что медицина не имеет ничего общего с политикой, всю величину их заблуждения».
Это «полное и коренное изменение» явилось результатом того исторического момента, который тогда переживала Европа, и выразилось в предъявлении к государству больших требований. По мнению Вирхова, недостаточно того, что государство предоставляет каждому своему гражданину вообще средства к существованию, что оно поэтому помогает каждому, чья рабочая сила недостаточна, чтобы доставить ему эти средства. Государство должно делать больше, оно должно содействовать каждому в такой мере, чтобы он вел гигиеническое существование. Это просто вытекает из понятия о государстве как нравственной совокупности всех отдельных лиц из солидарного ручательства всех за всех. Поэтому совершенно ложно ставить на место исполнения обязательства всех – милосердие единичных личностей. Филантропия, конечно, прекрасная вещь, но она не может заменить организованной государственной помощи. Печальной иллюстрацией несостоятельности филантропии и случайной неорганизованной помощи со стороны государства может служить верхнесилезский голод и тиф. В разгар любой эпидемии филантропы подчас проявляют весьма энергичную деятельность, но с прекращением эпидемии они возвращаются к своему относительному покою, а бедняки– к своим прежним привычкам, к грязи и неумеренности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
