Единственное, что еще ей запомнилось из этого кошмара, — Кэрол. Она кричала, звала на помощь.
До сего момента Кэрол никогда не фигурировала в редких снах Грейс, и в связи с этим ее появление в кошмаре казалось каким-то дурным предзнаменованием, предвестником опасности. С другой стороны, не было ничего удивительного в том, что Кэрол все-таки появилась в одном из снов, так как во сне очень часто что-то происходит с близкими и любимыми. Это мог бы подтвердить любой психолог, а Грейс и была психологом, и весьма неплохим правда, уже два с лишним года как на пенсии. Она с большой нежностью относилась к Кэрол. Если бы у нее были свои дети, она вряд ли могла любить их сильнее.
Она познакомилась с этой девушкой шестнадцать лет назад, когда Кэрол еще была вредной, упрямой и хулиганистой пятнадцатилетней девчонкой, которой чуть было не стоило жизни родить ребенка и которую после этой душевной травмы арестовали за хранение марихуаны и множество других правонарушений. В то время, помимо своей частной психиатрической практики, Грейс по восемь часов в неделю безвозмездно работала в исправительной школе, где содержалась Кэрол. Готовая съездить по физиономии любому, посмевшему над ней посмеяться, Кэрол была просто неуправляема. Но, если приглядеться, в ней даже тогда за внешней грубоватостью угадывались ум и природная доброта. Грейс приглядывалась как следует и была весьма сильно удивлена, если не поражена. Нарочито скабрезный язык, злость и показная развязность служили для девочки не чем иным, как защитным механизмом, панцирем, ограждавшим ее от физических и психологических нападок ее родителей.
По мере того как Грейс постепенно узнавала жуткие подробности жизни Кэрол дома, она все больше убеждалась, что исправительная школа была неподходящим местом для этой девочки. Воспользовавшись своим влиянием в суде, она постаралась навсегда оградить Кэрол от опеки ее родителей и позже сама официально стала ее приемной матерью. Она наблюдала, как девочка тянулась к любви и заботе, смотрела, как из замкнутого, эгоистичного и жестокого подростка она превращалась в нежную, уверенную в себе, восхитительную женщину, полную надежд и мечтаний, чуткую и с характером. Пожалуй, сыгранная Грейс в этом чудесном превращении роль была самым замечательным событием в ее жизни.
Единственным моментом, омрачавшим их отношения с Кэрол, явилось определение ее ребенка в приют. Однако тому не было никакой разумной альтернативы. Кэрол еще не могла заботиться о ребенке ни морально, ни физически, ни материально. Если бы на нее свалилась такая ответственность, подобным переменам никогда не суждено было бы произойти. Она бы на всю жизнь осталась несчастной и сделала бы несчастным своего ребенка. Беда заключалась в том, что даже сейчас, шестнадцать лет спустя, Кэрол чувствовала себя виноватой за отказ от ребенка. И каждый год в день его рождения она была снедаема этой виной. В этот роковой день Кэрол одолевала сильная депрессия, и она становилась необычайно замкнутой. Испытываемые ею терзания свидетельствовали о постоянных муках, возможно, не таких резких, как те, что ей приходилось терпеть все остальное время. Грейс укоряла себя в том, что она недооценила возможность подобной реакции и не сделала большего, чтобы хоть как-то смягчить ее.
«Ведь я же психолог, — не унималась она. — Я обязана была все это предвидеть».
Возможно, когда Кэрол с Полом усыновят чьего-нибудь ребенка, Кэрол почувствует, что справедливость в некоторой степени восстановлена. Усыновление со временем могло бы хоть как-то облегчить ее вину.
Грейс искренне надеялась на это. Она любила Кэрол как дочь и желала для нее только самого лучшего. Ей было страшно от мысли, что она может ее потерять. Поэтому появление Кэрол в кошмаре вовсе не было каким-то таинственным. И уж, конечно, не дурным знаком.
Вся липкая от пота, Грейс вновь повернулась к окну в поисках тепла и света, но день был мрачно-серым, холодным и зловещим. Ветер давил на стекло, тихо шуршал наверху под крышей.
В городе, недалеко от реки, навстречу дождю и туману, клубясь, поднимался столб дыма. Минуту назад Грейс почему-то его не заметила, хотя, судя по его обилию, он не мог появиться за несколько секунд. Даже на таком расстоянии ей был виден блеск огня у самого основания темного дымного столба.
Сделала ли это молния свое черное дело? Грейс вспомнила, с какой невероятной силой сверкала и грохотала гроза в те первые секунды ее пробуждения. Тогда, еще одурманенная сном, она решила, что непроснувшиеся чувства подводят ее и ослепительная яркость вспышек молний была лишь кажущейся, а то и воображаемой. Действительно ли таким страшным был блеск этого смертоносного огня?
Она взглянула на свои наручные часы.
Меньше чем через десять минут ее любимая радиостанция будет передавать сводку новостей. Может, они что-нибудь скажут о пожаре, возникшем из-за молнии.
Поправив на диванчике подушки, она вышла из кабинета и увидела возле входной двери, в дальнем конце нижнего холла, Аристофана. Он гордо сидел, обвившись хвостом, высоко подняв голову и словно объявляя: «Сиамский кот — это самое лучшее, что есть на земле, и я являюсь тому наглядным примером, и не смейте об этом забывать».
Шевеля пальцами, Грейс протянула к нему руку.
— Кис-кис-кис.
Аристофан не шевельнулся.
— Кис-кис-кис. Иди сюда, Ари. Иди сюда, малыш.
Поднявшись, Аристофан свернул налево в арку и удалился в темную гостиную.
— Вот упрямый котяра, — с нежным упреком произнесла она.
Пройдя в нижнюю ванную, она умыла лицо и причесалась. Банальная потребность привести себя в порядок отвлекла ее от мыслей о кошмаре. Постепенно напряжение отпускало. Глаза были красными и слезились. Она протерла веки несколькими каплями косметического молочка.
Выйдя из ванной, Грейс увидела, что Аристофан сидит на прежнем месте в холле и наблюдает за ней.
— Кис-кис-кис, — она вновь попыталась подкупить его лаской.
Он не мигая уставился на нее.
— Кис-кис-кис.
Поднявшись, Аристофан насторожился и изучающе оглядел ее своим ясным любопытным взглядом. Стоило ей сделать шаг в его направлении, как он вновь быстро улизнул и, оглянувшись лишь раз, опять исчез в гостиной.
— Ну ладно, — сказала Грейс. — Хорошо же, негодник. Как хочешь. Ты, конечно, можешь меня и презирать. Но не забудь, что сегодня вечером ты можешь остаться и без своего «Мяу-микса».
Войдя в кухню, она сначала включила свет, а затем — радио. Звук был достаточно хороший, хотя из-за грозы и слышался постоянный треск.
Слушая новости об экономических кризисах, захватывающие истории об угонах самолетов и слухи о войне, Грейс вставила в кофеварку новый бумажный фильтр, засыпала молотый колумбийский кофе и добавила полложки цикория. О пожаре рассказали лишь в самом конце выпуска и в общих чертах. Корреспонденту было известно только то, что молния попала в пару зданий в центре города и одно из них — церковь — загорелось. О подробностях он обещал рассказать через полчаса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
