Желание ее «обрусеть» так велико, что учитель русского языка Ададуров не нахвалится старанием ученицы.
Она упрашивает его продлить уроки по истечении отведенного времени. Ради совершенствования в знании языка София встает по ночам и в ночной рубашке, босиком усаживается перед тетрадками, чтобы заучить наизусть целые списки слов. Результат – простуда. Сперва мать ругает ее: «Ты притворяешься больной», – и велит не показывать болезнь придворным, которые только и ждут, когда у невесты великого князя проявится слабинка. Дочь послушна, но жар усиливается, она падает в обморок, и врачи признают острое воспаление легких. Жизнь принцессы в опасности. Тотчас в антифранцузском клане Бестужева оживает надежда. Если София умрет, можно будет предложить другую кандидатуру, угодную австро-британской коалиции. Но императрица утверждает, что в любом случае она не желает саксонской принцессы. И Брюммер доверительно сообщает Ла Шетарди, что «в случае печального исхода, которого можно ожидать», он уже принял меры и имеет в виду принцессу Дармштадтскую, «с очаровательной внешностью», которую предложил король Пруссии на случай, если принцесса Цербстская не подойдет.
А пока ей подыскивают замену, София лежит в ознобе, клацая зубами, усиленно потеет, жалуется на боль в боку и слушает ругань матушки с врачами. Они хотят сделать больной кровопускание, но Иоганна возражает. Именно из-за кровопускания, говорит она, умер ее брат, жених императрицы. Решили доложить Елизавете. Она в это время отмаливает грехи в Троице-Сергиевой лавре. Через пять дней она приезжает вместе со своим доверенным лицом Лестоком. Одергивает Иоганну, посмевшую не повиноваться врачам, и приказывает пустить кровь. Как только начали кровопускание, София теряет сознание. Приходит в себя она на руках императрицы. Несмотря на крайнюю слабость, чувствует свое спасение. Теперь у нее есть мать. Это Елизавета Российская! Чтобы поощрить ее мужество, Елизавета дарит ей бриллиантовое колье и серьги. По оценке Иоганны – на двадцать тысяч рублей. Однако в своем желании скорее вылечить девушку императрица предписывает одно кровопускание за другим. За двадцать семь дней – шестнадцать кровопусканий. Иоганна возражает. Императрица приказывает изолировать гостью в отведенных ей покоях.
Тем временем все придворные узнают, что принцесса заболела потому, что по ночам учила русский язык. За несколько дней она становится любимицей всех, кого отталкивает манера великого князя Петра превозносить все немецкое. Видя, что состояние больной не улучшается, мать хочет позвать лютеранского пастора. Вся в жару, измученная кровопусканиями и голодом, Софи из последних сил говорит еле слышно, но с неожиданной решимостью: «Ни к чему. Лучше позовите отца Симона Тодорского. Я с ним хочу поговорить». И действительно, Симон Тодорский со своей православной религией сумел утешить лютеранку, такую юную и нежную невесту великого князя. Императрица тронута до слез. Слова Софии разносятся по всей столице.
В то время как София завоевывает сердца придворных, мать ее своими неумелыми действиями вызывает всеобщую неприязнь. Так, она потребовала, чтобы умирающая дочь вернула ей какой-то отрез светло-голубой ткани с серебряными цветами, подаренный ей дядюшкой Георгом Людвигом. Софи отдает его, хотя и с сожалением. Видя такую покорность, все возмущаются эгоизмом Иоганны. Чтобы утешить девушку, императрица посылает ей отрез несравненно более ценного материала. Эти признаки любви утверждают Софи в мысли, что, если она выздоровеет, ее не пошлют обратно в Цербст. Несмотря на крайнюю слабость, она продолжает обращать в свою пользу все, что видит и слышит. Часто, лежа с закрытыми глазами, она делает вид, что спит, а сама слушает, о чем говорят придворные дамы, которым императрица поручила присматривать за больной. «Меж собой они говорили обо всем, что у них на сердце, и так я узнавала массу вещей».
Мало-помалу, несмотря на кровопускания и микстуры, София поправляется. Наконец болезнь побеждена. Она может вернуться на боевой пост. 21 апреля 1744 года, в день своего рождения, она появляется на людях. «Была я худа, как скелет, – напишет она позже. – Выросла, лицо вытянулось, бледна как смерть, волосы выпадали. Самой себе я казалась уродиной-страшилищем и не узнавала себя. В тот день императрица прислала мне баночку румян и велела пользоваться ими».
Через несколько дней, продолжая упорно следовать по избранному ею пути, она пишет отцу, что намерена скоро принять православную веру:
«Поскольку я не вижу почти никакой разницы между православной и лютеранской религиями, я решила (еще раз перечитав ценные наставления вашего сиятельства) переменить вероисповедание и в первый же день вышлю Вам мое кредо. Надеюсь, что ваше сиятельство останется довольным».
Составляя эти церемонные фразы, она отлично понимает, что отец будет глубоко опечален, читая их. Но для нее теперь Цербст так далек, немецкое прошлое – как будто и не ее, она полностью повернута к новой семье, к новой стране. Лишь бы мамаша, интриганка и заговорщица, не испортила все дело! Иоганна принимает в своем салоне худших врагов вице-канцлера Бестужева: Лестока, Ла Шетарди, Мардефельда, Брюммера… Никогда еще не была она так взвинчена и так болтлива. Воображает, что у нее голова политического деятеля. И не замечает, что с некоторых пор императрица весьма холодна с ней.
В мае 1744 года Елизавета и ее двор вновь отправляются на богомолье в Троице-Сергиеву лавру. Софи, Иоганна и великий князь получают приказ следовать за ее величеством. Тотчас по прибытии императрица приглашает Иоганну в свои покои. С ними Лесток. Пока все втроем совещаются за закрытыми дверями, Софи и Петр весело беседуют, сидя на подоконнике локтем к локтю и болтая ногами. Повзрослевшая за время болезни, Софи чувствует себя ближе к миру взрослых людей, чем к детским играм кузена, любителя оловянных солдатиков и сплетен. Дурно воспитанный мальчик, никем не любимый, грубиян, относится к ней не как к невесте и даже не как к девушке. Никакого почтения к ней он не испытывает. Но притом ищет встречи с ней. И вот в момент, когда она смеялась какой-то глупости, сказанной им, дверь в комнату отворилась и вбежал Лесток, врач и советник императрицы. С мрачным выражением лица он грубо обращается к Софии: «Чему радуетесь? Сейчас же перестаньте! Собирайте лучше багаж! Уезжайте, возвращайтесь к себе!» От столь непочтительных слов Софи лишилась дара речи, а великий князь попросил объяснений. «Потом все узнаете!» – сказал Лесток и ушел с важным видом. Тут же Софи догадалась, что мать сделала какую-то глупость. «Но если ваша мать в чем-то виновата, вы же не отвечаете за это», – говорит великий князь. «Мой долг – следовать за матерью и выполнять ее волю», – отвечает Софи. В глубине души она надеется, что великий князь будет умолять ее остаться. Но ему это и в голову не приходит. Она ли, другая ли… «Мне стало ясно, что он расстанется со мной без сожаленья», – напишет она в своих «Мемуарах». «Видя такое отношение, я почувствовала, что он мне безразличен, но мечту о короне Российской империи мне терять не хотелось». Неужели ее надежды рухнули? Неужели придется вернуться в Цербст с поникшей головой? Терзаемая опасениями, Софи чувствует, что в эту минуту там, за закрытой дверью, где императрица разговаривает с матерью, решается ее будущее. Наконец выходит царица, лицо ее пылает гневом, взгляд злой и мстительный. За ней семенит Иоганна, на ней лица нет, красные глаза набухли от слез. Инстинктивно молодые люди спрыгнули с подоконника. Похоже, что их поспешная реакция смягчает гнев императрицы. Улыбнувшись, она целует обоих. От сердца Софии отлегло, и надежда воскресает. Значит, не все потеряно, если Елизавета подчеркивает разницу между провинившейся матерью и невиновной дочерью.
