Нынешний ренессанс религиозных верований в России вызнан выявившейся идейно-теоретической несостоятельностью марксизма-ленинизма, который не смог вооружить людей настоящим научным знанием, в том числе и в области истории. Этот ренессанс имеет без сомнения временный характер, он подобен умирающему человеку, которому перед смертью на некоторое время стало лучше. И когда этот временный ренессанс пройдёт, религия, в том числе «православие», станет всего лишь историко-культурным памятником, служащим людям с одной стороны, как исторический источник, который нужно оценивать весьма критически, а с другой — как субъект изучения исторической науки.
Прагматическая (западническая) интерпретация истории
Иногда можно встретить иное название данной интерпретации, а именно рационалистическая (всемирно-историческая) интерпретация. Но это неверно, так как весь рационализм заключается в защите интересов европейского человека. Отсюда правильно её называть прагматической. Всемирно-исторической данная интерпретация не является тоже потому, что, и основном, отражает историю европейской цивилизации. Поэтому мы будем рассматривать эту интерпретацию, как прагматическую (западническую).
Насаждение христианства привело к замедлению развития тех народов, среди которых оно прочно утвердилось, но по мере развития общества, науки, техники и промышленности знания человека об окружающем мире значительно расширились, возросло также и воздействие человека на Природу. Пантеистическое отождествление иудейского бога Яхве и Природы обернулось мировоззренческим шоком для европейского человека, ощутившего себя песчинкой в бесконечной и безграничной Вселенной, подчинённой безличному, объективному Вселенскому Космическому Разуму.
Несоответствие христианской интерпретации истории и шок, созданный новым научным знанием, способствовали появлению идей революции, как прыжка из царства принуждения и неразумия в царство разума и свободы. Однако резкий контраст результатов революций ХVII-ХVIII веков с идеализированными проектами будущего разделил этот общий взгляд на два направления в изложении истории.
Первое стало рассматривать историю, как царство случайностей, отчуждения, несвободы и заблуждений человека, а также произвола и насилия Великих Личностей. Это нашло отражение в творчестве Шиллера, Фихте, Шлегеля, В.Скотта и других. На практике данное направление воплотилось в деятельности Кромвеля, Фридриха II, Наполеона, Гитлера и т. д.
Второе стало рассматривать историю развития человеческого общества как закономерно развивающуюся систему на базе совершенствования производительных сил и смены способов производства в ходе революций. Этот подход был отражён в философии Шпенглера, Гегеля и историческом материализме Маркса. На практике это воплотилось в деятельности Ленина, Сталина, Мао Цзэдуна и т. д.
Эти два направления европейской исторической школы не только были положены в основу отражения исторического процесса, но и стали путеводными идеями в преобразовании человечества. То есть, здесь мы видим, что взгляды на развитие исторического процесса так или иначе воздействуют на развитие человечества. Здесь совсем неважна суть идеи (её положительное содержание), главное, чтобы эта идея была привлекательна и отражала интересы определённой части того или иного общества, народа, этноса. Реализация этих двух направлений европейской исторической школы дала европейцам и связанным с ними народам два закономерно присущих им явления: революции и мировые войны XX столетия.
Нам нет необходимости рассматривать подробно первое направление европейской исторической школы, а достаточно проанализировать второе, как более наукообразное и, к тому же, оказавшее не измеримо большее влияние на развитие Русского Парода и нашего Отечества.
Объединяет Гегеля и Маркса идея, что история всех народов универсальна и что в ней действуют общие и объективные по характеру законы. У обоих история человечества имеет, по существу, три ступени развития. У Гегеля восточный (азиатский), греко-римский (античный) и германский (европейский) миры. Натянутость и неполнота такого подхода очевидны. К тому же ярко выражена локальность взгляда, ограниченного, по существу, Европой.
Маркс увидел ограниченность Гегеля и придал взгляду всемирный характер, поделив историю человечества в подготовительных материалах к «Капиталу» на докапиталистическую, капиталистическую и посткапиталистическую формации. Однако схематичность этого подхода тоже была очевидна, и он вынужден в предисловии к «Критике политической экономии» расширить своё толкование докапиталистической формации, поделив её на:
— азиатскую;
— античную;
— феодальную.
Однако противоречий избежать не удалось, так как последовательности смены формаций не получалось. Античная уже исчезла, а азиатская продолжала существовать. Более или менее ясно было только со сменой феодализма капитализмом. Смена капитализма посткапитализмом была намечена только в теории самим Марксом и требовала ещё подтверждения на практике, зачатков которой даже не существовало. Дальнейшая работа марксистов над развитием истории человечества привела к тому, что её поделили на следующие формации:
— первобытно-общинную;
— рабовладельческую; ~ феодальную;
— капиталистическую;
— коммунистическую.
Эта трактовка также не устранила ошибки Маркса. Сменяемости формаций не получалось, но при этом ещё и смешали социальную организацию людей (общину) со способом производства. Кроме того, рабовладельческий способ производства ограничили античным периодом, в то время как рабовладение довольно широко используется до настоящего времени. Рабство, как способ и метод эксплуатации людей, возникло вместе с имперским государством и будет существовать в более или менее широких масштабах до тех пор, пока будет существовать имперское государство.
Неверный подход в определении периодизации истории человеческого общества и навязывание всем без исключения единого всемирно-исторического взгляда не позволили марксистам уйти от явных противоречий в освещении периодизации развития человеческого общества. Таким образом, попытки Гегеля и Маркса надеть на историю человечества европейский намордник не удались, хотя они в этом вопросе действовали в одном направлении. В остальном же они расходятся. Особенно хорошо это видно на примере взгляда на государство.
Гегель трактует государство как наличное бытие нравственной идеи. В этом просматривается идеализм Гегеля, его непонимание зависимости смены социальной организации людей от объективных и субъективных факторов.
Маркс увидел этот идеализм, но в основу замены одной социальной организации людей другой положил лишь экономический базис, что и не позволило ему правильно предсказать будущее государства. У него получилось, что:
— во-первых, государство должно исчезнуть, так как его не было якобы до рабовладельческой формации;
— во-вторых, что государство — это, якобы, орудие эксплуатации, существующее для угнетения трудящихся масс, а поэтому его нужно сломать.
Отсюда революции и мировые войны. Однако государство никуда не делось, как бы марксисты этого не желали. Потерпев неудачу в сломе государства, они вынуждены были его строить на свой лад, отложив его исчезновение на далёкое будущее. В этом как раз впервые обнаружилась несостоятельность марксизма. Отмирание государства у Маркса в процессе постройки будущего общества — один из наиболее слабых моментов во всей его теории.
Не менее слабым местом является установка на первенство развития средств производства, якобы предопределяющих смену социально-экономических формаций. Здесь мы видим повторение мышления иудо-христиан. Как мы уже видели выше, появление христианства — лишь отражение сложившегося статус-кво-перехода государства в имперский период своего развития. Так и у Маркса его теория является лишь отражением интенсивного развития индустрии ХVIII-ХIХ веков. Поэтому Маркс страдает одной и той же болезнью с иудо-христианством — близорукостью и ограниченностью взгляда на происходящие процессы. Их различает то, что у христиан все беды сваливались и сваливаются на несовершенство человека, а у Маркса все надежды возлагались на развитие производительных сил. Из рассмотрения вообще или почти выпадали другие не менее важные, чаще более значимые факторы общественного разлития.
Промышленно-индустриальное развитие страны далеко не всегда определяет её роль и возможности во взаимодействии с другими странами. За примером далеко ходить не надо. Китай перед вторжением хуннов, тюрок и монголов был страной, которая в экономическом отношении была более развитой, чем его противники, но это не спасло его от сокрушительного разгрома. Только огромное численное превосходство, да длительность борьбы, позволяли ему, в конечном счёте, отражать нашествия.
