Аккуратно сняв крышку с чернильницы и обмакнув перо, она принялась писать.
Милый Кристофер!
Я очень ценю вас, дорогой друг. Поэтому ни для вас, ни для меня спешка, когда вы ещё так далеко, не будет являться мудрым шагом. С вами мои самые искренние пожелания в добром здравии и безопасности. Тем не менее, я считаю, что наилучшим решением станет, если любое упоминание о более личных чувствах между нами, мы оставим до времени вашего возвращения. На самом же деле, возможно, лучше всего, если мы закончим нашу переписку…
С каждым предложением её пальцам становилось всё сложнее выполнять свою работу. Перо дрожало в судорожной хватке, и Беатрис почувствовала, как на глаза вновь наворачиваются слёзы. «Что за чушь», — пробормотала она.
Написать такую ложь оказалось больно в прямом смысле этого слова. Горло перехватило так, что практически стало невозможно дышать.
Она решила, что для того, чтобы суметь закончить начатое, она напишет правду, письмо, которое так страстно жаждет отправить Кристоферу, а потом уничтожит его.
Задыхаясь от усилий, Беатрис схватила ещё один лист бумаги и поспешно нацарапала для себя несколько строк, надеясь, что они облегчат глубокую боль, охватившую её сердце.
Дорогой Кристофер!
Я больше не могу писать вам.
Я не та, за кого вы меня принимаете.
У меня не было намерений писать вам любовные письма, но они стали именно такими. По пути к вам мои слова превратились в бьющееся с листка бумаги сердце.
Возвращайтесь, пожалуйста, возвращайтесь и отыщите меня.
Взгляд Беатрис затуманился. Отложив листок в сторону, она вернулась к первоначальному письму и закончила его, выразив пожелания и просьбы о благополучном возвращении.
Что касается любовного письма, она смяла его и бросила в ящик стола. Позже она сожжет его с соблюдением своей личной церемонии, глядя, как от каждого откровенного слова остаётся лишь пепел.
Глава 4
После обеда Беатрис отправилась к Феланам. Она взяла с собой приличных размеров корзину, в которой лежали бренди, бланманже, круг мягкого белого сыра и маленький постный кекс, суховатый, слегка сладкий и без сахарной глазури. Нуждались ли Феланы в подобных гостинцах или нет — значение имел лишь сам жест вежливости.
Амелия убеждала Беатрис поехать в коляске или экипаже, поскольку корзина оказалась несколько громоздкой. Но Беатрис жаждала физического напряжения от прогулки, надеясь, что оно поможет успокоить душевное смятение. Идя в ровном темпе, она втянула в лёгкие воздух начинающегося лета. Это был аромат июня, о котором она хотела бы написать Кристоферу… жимолость, свежескошенное сено, влажные простыни, развешенные для просушки…
К тому времени, как она достигла своей цели, её руки ныли от того, что пришлось нести корзину так долго.
Дом, обвитый густым плющом, походил на человека, накинувшего пальто. Когда Беатрис подошла к передней двери и постучалась, по ней пробежал холодок мрачного предчувствия. Дворецкий с хмурой гримасой провёл её внутрь, забрал корзину и сопроводил в переднюю гостиную.
Казалось, что в доме было чересчур жарко, особенно после прогулки. Беатрис почувствовала, как под слоями прогулочного платья и внутри прочных высоких ботинок скапливается пот.
В комнату вошла Одри, похудевшая и растрёпанная. Часть её волос была закреплена в причёске, часть — падала на плечи. На ней был передник, усеянный темно-бурыми пятнами.
Пятнами крови.
Встретившись глазами с встревоженным взглядом Беатрис, Одри попыталась выдавить из себя слабую улыбку.
— Как видишь, я не готовилась встречать гостей. Но ты одна из тех немногих людей, ради которых я не должна прихорашиваться. — Поняв, что всё ещё в переднике, Одри развязала его и сложила в маленький комочек. — Спасибо за корзину. Я приказала дворецкому налить стаканчик сливянки и отнести его миссис Фелан. Она примет её, чтобы уснуть.
— Она заболела? — спросила Беатрис, когда Одри села возле неё.
В ответ Одри только покачала головой.
— Потеряла рассудок.
— А… твой муж?
— Он умирает, — ровным голосом произнесла Одри. — Ему осталось уже совсем немного. Несколько дней, как сказал доктор.
Желая обнять, Беатрис потянулась к ней, словно та была одной из раненых зверушек. Но Одри напряглась и в защитном жесте подняла руки.
— Нет, не нужно. Прикосновений я не выдержу. Рассыплюсь на куски. А ради Джона я должна быть сильной. Давай просто немножко поболтаем. У меня есть пара минут.
Беатрис тут же сложила руки на коленях.
— Разреши мне что-нибудь сделать, — тихим голосом попросила девушка. — Давай я посижу с ним, пока ты отдохнёшь. Хотя бы часок.
Одри слабо улыбнулась.
— Спасибо тебе, милая. Но я не могу позволить, чтобы с ним сидел кто-нибудь ещё. Это должна быть только я.
— Тогда, может, мне пойти к его матери?
Одри потерла глаза.
— Ты очень добра. Но не думаю, что она захочет дружески побеседовать. — Она вздохнула. — Если бы выбор был за ней, она предпочла бы умереть вместе с Джоном, нежели продолжать жить без него.
— Но у неё остаётся ещё один сын.
— Она не испытывает привязанности к Кристоферу. Только к Джону.
Беатрис пыталась осмыслить эти слова под тиканье высоких напольных часов. Их маятник ходил туда-сюда, словно неодобрительно качая головой.
— Такого просто не может быть, — в конце концов выдавила она.
— Конечно же, может, — с лёгкой и грустной улыбкой ответила Одри. — Некоторые люди обладают неиссякаемым источником любви. Например, твоя семья. А у других есть только ограниченный запас. Любовь миссис Фелан вычерпана до дна. Хватило только на её мужа и Джона. — Одри устало пожала плечами. — Да это и не важно, любит она Кристофера или нет. Кажется, сейчас ничто не важно.
Беатрис достала из кармана письмо.
— Я принесла для него вот это, — пояснила она. — Для капитана Фелана. От Прю.
Одри приняла послание с непонятным выражением лица.
— Спасибо тебе. Я отправлю его вместе с письмом о состоянии Джона. Он захочет знать. Бедный Кристофер… и так далеко.
Беатрис на мгновение задумалась, а не забрать ли письмо назад. Это могло стать самым худшим временем, чтобы отдалиться от Кристофера. С другой стороны, оно могло стать и самым лучшим. Одна маленькая ранка появится одновременно с намного большей.
Одри проследила за игрой эмоций на лице гостьи.
