— Но если мужчина или женщина, признавшись на исповеди, потом пожалели о вырвавшемся признании?
— Конечно, он или она могли потом сожалеть. Но Бог знал о поступке задолго до того, как они признались, а священник поклялся хранить тайну.
— Но не всегда, на практике бывают исключения.
Монсеньор Хольстен снял пенсне и потер переносицу.
— Не всегда, — согласился он. — Но мужчина или женщина после своего признания, если сомневаются, могут поменять приход и, оставив священника, который узнал правду, найти другого, кто примет его как нового прихожанина, как говорится, с чистого листа. Священников не убивают из-за исповеди. Это перевернуло бы устои церкви еще сотни лет назад, если бы вошло в практику. — Монсеньор Хольстен водрузил пенсне на место, поправил, чтобы оно сидело прямо, сделал попытку улыбнуться, но потерпел неудачу. — Вы знаете, что отец Джеймс первые годы войны был на фронте капелланом, там подхватил жестокую дизентерию и был отправлен домой в семнадцатом? Может быть, правда скрыта там? — Он снова взглянул в окно на сад. Как будто хотел найти ответ среди деревьев, кустов и травы. Или боялся увидеть там кого-то.
Хэмиш опять вмешался: «Он ведет себя, как человек с отягощенной совестью».
Ратлидж мысленно ответил Хэмишу: «Или сомневается, но боится высказать мне свои мысли».
А вслух произнес:
— В таком случае не вижу причины для вас опасаться за свою жизнь.
Монсеньор Хольстен отвернулся от окна и посмотрел на Ратлиджа:
— Я уже говорил. Это первобытное чувство страха, примитивное, когда волосы встают дыбом в темном углу церкви или в доме, когда темно за окном и я один. Иногда в освещенной комнате с незадернутыми шторами, когда боишься взглянуть в окно, чтобы внезапно не встретить взгляд того, кто смотрит на тебя из темноты. Понимаю, что это все игра воображения. Ведь по своей природе я не пуглив. Но после этого случая стал бояться.
— Вы не были в тех частях, где служил капелланом отец Джеймс?
— Никогда не был во Франции. Во время войны я работал здесь, встречал раненых, когда прибывали суда. Большинство из них страдали от боли так, что сил хватало лишь на то, чтобы принять сигарету или немного утешения, что Господь их не оставил. Но в этом преступлении кроется загадка. — Монсеньор Хольстен покачал головой. — Вы, вероятно, правы, мои подозрения и страхи лишены логики. Но должен быть ключ к разгадке, почему отец Джеймс был убит, равно как и объяснение моему собственному страху. — Он вздохнул. — Простите. Вы очень умный человек, инспектор Ратлидж. Вы сможете всему этому отыскать объяснение, меня заверили, что Ярд пришлет одного из своих лучших сотрудников.
На том беседа была окончена.
Ратлидж остановился поговорить с экономкой Бриони, которая проводила его к выходу. В доме было тихо, сюда не проникали ни шум дождя, ни удары лопат по камню.
— Я понял, что об отце Джеймсе все были хорошего мнения, — сказал он.
— Это был черный день, когда его убили! Не могу до сих пор опомниться от потрясения, которое тогда испытала. Хорошего мнения? Да все его любили и уважали. — Она взяла со стула пальто и шляпу Ратлиджа и прижала их к груди жестом отчаяния. — Можете спросить любого.
— Люди всегда говорят хорошо о покойниках, — мягко сказал Ратлидж. — Даже священник только человек, и иногда не без слабостей.
— Если так, мне о них не было известно! Говорю вам, отец Джеймс был великодушный, терпеливый человек. И никто не скажет ничего плохого о нем. Если к нему приходили, жалуясь на тяжелое положение, он помогал, никогда не отказывал в помощи, сам давал деньги, и не было нужды его убивать за них! Это сделал жестокий человек и безбожник, который не думает о спасении души. — Женщина взглянула на инспектора с надеждой, как будто ждала, что он скажет что-то утешительное и немедленно укротит ее отчаяние.
— То есть не католик? Это вы хотели сказать?
— Не католик, не протестант. Ни один верующий человек никогда не пойдет на убийство служителя церкви. Я хочу вам сказать вот что — тот, кто убил отца Джеймса, не нуждался и не был голоден. Он все рассчитал и позаботился о собственной безопасности, ведомый дьяволом. Он или она. Женщины иногда бывают еще более жестокими. Неужели этих людей так много вокруг нас, что полиции трудно выследить его или ee? Уже прошло несколько дней после смерти отца Джеймса. И что сделала полиция? Я бы сказала, что это просто насмешка!
— Коллеги наверняка пытаются сделать все возможное.
— О, что касается пытаются, я с вами согласна. Но они не слишком-то умны. — Экономка открыла входную дверь, выпуская инспектора в дождь и липкую грязь, которая растекалась около сточной канавы. — Грабеж, воровство, поджог или нападение — тут они найдут виновника, потому что он делал это раньше. Но это не требует ума, не так ли? Просто они знают, где искать.
— В этом случае надо найти человека, кто тратит деньги, которых раньше у него не было, то есть украденные у отца Джеймса, — отозвался Ратлидж.
Бриони строптиво вздернула голову:
— У отца Джеймса была семья, не знаю, говорили ли вам? В августе его сестра принесла своему мужу тройню, и отец Джеймс помогал ей управляться с детьми. Кто теперь подменит ее, когда она свалится с ног от усталости и бессонных ночей, если хоть один малыш заболеет? Вы можете поговорить с миссис Уайнер. Это экономка отца Джеймса. И одна из самых порядочных женщин на свете. Она расскажет, как вошла в кабинет и он лежал там, уже окоченевший, в луже крови. Кровь была повсюду. А ведь грабитель мог в это время находиться в соседней комнате и убить ее тоже! Если вы хоть немного успокоили сейчас монсеньора, то было бы с вашей стороны великодушно поехать и поговорить с ней тоже. Всего несколько часов езды отсюда.
— Где можно ее найти? — Ратлидж взял у Бриони пальто и шляпу и шагнул под дождь. Лицо сразу покрылось липкой влажной пленкой дождевого тумана.
— Она по-прежнему каждый день приходит в дом у церкви, как делала всегда при жизни отца Джеймса. Не представляю, как эта бедная женщина может там находиться одна, после того, что произошло. Входить в пустой дом. Это ее долг, так она говорит. Как если бы отец Джеймс был жив. Городок называется Остерли. Они, наверное, вам сказали в Лондоне? Это по дороге на север, к морю, не так уж далеко отсюда. — Бриони смотрела Ратлиджу прямо в глаза. — Понимаю, что куда легче взять и укатить обратно в Лондон, вы ведь уже выполнили свой служебный долг. Многие так бы и поступили. Но почему-то мне кажется, что вы не из таких людей!
И с этими словами, пожелав ему всего доброго, она закрыла дверь.
Ратлидж крутанул заводную рукоятку и, когда мотор взревел, поспешно сел в автомобиль, спасаясь от дождя. Но не тронулся с места, а, сам себе удивляясь, долго сидел в раздумье, вспоминая слова Бриони, положив руки на руль и чувствуя работу двигателя.
Он не имел ничего против того, чтобы оказаться вовлеченным в расследование подробностей жизни и смерти священника. Но в его задание это не входило. Оно было другим.
Поезжайте в Норфолк и успокойте епископа, заверьте, что местная полиция делает все, что в ее силах. И что она действует грамотно и сама справится.
Но здесь от него ждали другого: что он сотворит пару чудес — с ходу объяснит причину убийства и найдет самого убийцу.
Он не завидовал местному инспектору Блевинсу, которому приходилось работать в атмосфере всеобщего недоверия, когда все отказывались воспринимать это убийство как обыкновенное, каким оно по сути и было, а хотели видеть мистику и загадку.
Обдумывая сейчас все сказанное монсеньором Хольстеном и экономкой Бриони, он был заинтригован и тронут их отношением к убитому.
Хэмиш успокоил: «Это пройдет».
Возможно. Но Бриони очень постаралась, чтобы ему трудно было уехать со спокойной совестью.
И вместо того, чтобы поехать на юг, в Лондон, он развернулся и покатил на север, в Остерли.
Еще в школе, на уроках географии, при изучении карты Великобритании, учитель советовал, как легче ее запомнить. Весь остров напоминал очертаниями человека, скачущего верхом на свинье. Его высокая шляпа — север Шотландии, ее гористая часть. Голова и туловище — средние и нижние области Англии. Голова свиньи — Уэльс, передние ноги — полуостров Корнуолл, задние ноги — холмистые долины Кента. А задняя часть туши — большая выпуклость — Эссекс, Суффолк и Норфолк, которые выпячиваются в Северное море.
Эту картинку они находили занимательной, рисуя бесконечное число раз свинью и ее наездника, развлекаясь и не осознавая, что эти усилия не проходят даром и таким образом навсегда в их головах отпечатается география родной страны.
Покрывая теперь расстояния от Нориджа до Остерли, глядя, как капли дождя собираются в струйки и стекают по лобовому стеклу, он пытался избежать настойчивых попыток Хэмиша вовлечь его в дебаты по поводу интервью с монсеньором Хольстеном. Ратлидж не хотел сейчас углубляться в размышления, делать выводы из слов Хольстена и экономки. Первоначальная решимость, как и предсказывал Хэмиш, постепенно таяла, и вместо нее приходили на смену сомнения в правильности собственного решения. Ведь он еще официально не был допущен к работе, и его заданием было только съездить в Норфолк и успокоить епископа. Ничего не говорилось о возможности его поездки на север.
