По порядку – как запомнилось
Мчал автобус – лучше б омнибус!
<…>
Заблудившийся автобус.
(РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 13, л. 58)
Омнибус – карета, запряженная лошадьми, поддерживавшая регулярное сообщение между пунктами, вытесненная автобусами. Первый в мире автобус, то есть омнибус, появился в Англии в 1801 году. Цветаева посетила Лондон в 1926 году. «Память о Лондоне у меня – <….> самая волшебная: король, туман, студенты с факелами, река идущая вспять, мохнатые собаки в Hyde Park’e» (VII, 326) – делилась Цветаева с Р. Н. Ломоносовой 4 декабря 1930 года.
В плане произведения о Есенине – воспоминания о встрече с ним «нездешним вечером» конца 1915 года, когда вместе с С. Я. Парнок она ездила в Петербург, по-видимому, омнимус вспомнен Цветаевой из-за названия гостиницы «Англетер», в которой Есенин покончил с собой. Цветаева собиралась расспросить обо всем Пастернака: « (1) на чем ездят – на извозч <иках> или на автомобилях? 2) Какова гост <иница> Англетер (где? Богат <ая> или сред <няя> Троцкий речь)» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 13, л. 15).
Первые стихи будущей поэмы «Автобус» находятся в тетради, содержащей цикл памяти Волошина, «ICI – HAUT», созданный в октябре 1932 года. Воспоминаниям о коктебельской юности и Максимилиану Александровичу поэма также обязана образом автобуса в стихотворении «Шоссе… Индийский телеграф…» (Коктебель, <1912>) :
Взметая едкой пыли виры,Летит тяжелый автобус,Как нити порванные бус,Внутри несутся пассажиры.От сочетаний разных тряскСпиною бьешься о пол, о кол,И осей визг, железа лязгИ треск, и блеск, и дребезг стекол.Летим в огне и в облаках,Влекомы силой сатанинской <…>
Стихотворение Марине Цветаевой было известно, видимо, из уст Волошина, поскольку его опубликовали только после смерти автора, в 1984 году. Вероятнее всего, Волошин написал о коктебельском автобусе, которым пользовалась и Цветаева, когда гостила в Коктебеле весной-летом 1913 года. Первые строки будущей поэмы «автобус скакал как зверь / как бес» (РГАЛИ. ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 90) находятся в черновой тетради весны 1933 года, в непосредственной близости от цикла, обращенного к Волошину. Затем Цветаева работала над поэмой «Автобус» в феврале-апреле 1934 года, в ноябре-декабре 1935— го (она вернулась к работе 25 ноября), а потом в июне и сентябре 1936 года, но так и не закончила поэму. (в БП-65 приводится несколько иная хронология. БП-65, с. 776). Любопытно отметить, что к циклу, посвященному Волошину, Цветаева возвращалась в мае (месяц рождения поэта) 1935 года и летом 1935 года в Фавьере, у моря, то есть тогда же, когда работала над поэмой «Автобус». Следовательно, Цветаева отлично помнила, чьи стихи явились одним из первых импульсом к поэме. Воспоминание о коктебельской юности вводит в поэму тему творческой молодости. Мотив молодости отразился в черновиках 1934 года:
Господи к <ак> было молодо,
Зелено, невидан <но>! (РГАЛИ. ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 24, л. 72)
В окончательном тексте:
Господи, как было зелено,
Голубо, лазорево!
Цветаева вспоминает себя в последней неоконченной поэме, влюбленная в молодость 1914 года, «в свой голос, в свой вид, в свой взгляд / В себя двадцат <ь> лет назад» (РГАЛИ. ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 24, л. 71 об.), то есть видит себя двадцати двух лет. 26 августа 1933 года в 11.30 утра от разрыва сердца скончалась Софья Парнок. Возвращаясь к поэме в 1934 году (ноябрем 1934 года датировано и второе обращение Цветаевой к «Письму к Амазонке», проникнутое воспоминаниям о С. Я. Парнок), Цветаева, уязвленная мужским безразличием Пастернака, вспомнила подругу, которой уже не было на свете, и свой бурный роман 1914—1915 года. Именно в 1914 году Цветаева начала цикл замечательных стихов к Парнок, первую поэму «Чародей», посвященную поэту, переводчику, блестящему импровизатору и «святому танцору» Эллису. А в 1915— ом году близкий друг Пастернака, «красивый двадцатидвухлетний» Владимир Маяковский написал свою первую лирическую поэму – «Облако в штанах». Так что Цветаева вспоминает не только начало собственного творческого пути, МОЛОДОСТЬ и свои «Юношеские стихи», но начало ЛИРИКИ и лирической поэмы 20 века.
План поэмы «Автобус» впервые встречаем после письма по-французски неустановленному лицу между 22 марта ‒19 мая 1933 года:
1) Автобус
2) Дорога вверх
3) Папоротник <,> жара
4) Ворота в пустоте, акведук, шум воды
5) Кафе, хозяйка, граммоф <он>, танцы (вошел танцов <щик> посл <еднее> ПОКОЛЕНИЕ!)
6) Автоб <ус> обратно торг <овец> завистл <ивый>»
(РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 23, л. 90.)
Не все из плана 1933 года было реализовано. В черновиках «Автобуса» июня 1936 года мотив танца перекликается со сном о балерине Иде Рубинштейн. Во время работы над «Тоской по родине» : «Танцевать с живою башней / Эт <о> страш <но>» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 3.). «Дорога вверх» в плане «Автобуса» превратилась в путь «за календарь»; папоротник, акведук исчезли вовсе, как и дорога обратно. В той же тетради 36 года Цветаева намечает: «Дать: Ворота Счастье
Что еще? М. б. не давать всего, а сразу харчевню, <мотор> и обратный путь (сокращения) А то овчинка не стоит выделки.
Дать танец (клейкий, вклеились) и пару
Наш танец был вальс (м. б. дать вальс, старинный вальс, размер вальса) Вообще пару, парность. Единоличники…“ (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 3, ед. хр. 27, л. 27 об.) Разрозненная пара и рифма в цикле „Двое (цикл переписан в ту же тетрадь, что и «Автобус») соотносится с парой танцующих в плане «Автобуса». В слове «единоличники» – память о Пастернаке, единоличнике-поэте, живущем вне общественного колхоза, а старинный танец – символ душевной жизни обоих. Позже именно слово «колхозы» из уст Пастернака в 1935 году более всего ранит Цветаеву, воспринятое ударом по одиночеству и личной свободе: «Странная вещь: что ты меня не любишь – мне всё равно, а вот – только вспомню твои К <олхо> зы – и слезы. (И сейчас пла́чу)» (СВТ, с. 507), – пишет Цветаева в тетради после отъезда Бориса Леонидовича. Так «колхозом», а не наедине они и встретились в 1935 году. Следовательно, образ попутчика – собирательный портрет Поэта, наиболее интересный и близкий Цветаевой человеческий тип, к которому она тянулась.
Автобус, набитый народом (старушка, девица с бусами, мать с младенцем), – воплощение певучей души поэта, отождествляемой с бесом, с зовущим на бис залом, с крупой под краном, с горохом в кипящем супе, с зубами в ознобном рту, с люстрой, со скрипкой, разливающейся трелью, с грушевым деревом. Водитель автобуса назван «дударем», то есть музыкантом, играющим на пастушеской дудке или на волынке (мысль об Англии Байрона? о Шотландии?). Смех героини, от которого трудно удержаться на ногах, – также символ поэтического состояния души. Для поддержки лирическая героиня «товарищески» держится за ремень спутника. Ремень роднит попутчика героини с Царевичем, с Федрой и с самой Мариной Цветаевой (подробне см. в СМЦ). Очевидна множественность ОБИДЫ Цветаевой на равнодушие не только Пастернака, но и Блока, никак не отозвавшегося на ее стихи к нему, на равнодушную доброжелательность Ахматовой.
(Примечание: в работе С. Ельницкой «Пастернаковский подтекст в поэме «Автобус». МЦФ. (С. 15—31) поэма «Автобус» характеризуется как поэма обманутого восторга, дающая эволюцию цветаевских отношений с Б. Пастернаком.)
Танцовщик в плане к поэме, из ПОСЛЕДНИХ, из близкого Цветаевой поколения танцовщиков-поэтов, похожая на нее, на Есенина, Пастернака, на А. Белого, на Эллиса танцующая душа. Фрагмент записи беловой тетради 1938 года свидетельствует о намерении Цветаевой закончить поэму «Автобус» танцем и дорогой назад: «Мечта – кончить. – Их танец. – Кафэ может быть под вишней. – Потом дать погасание. Вся гасну… (в свою особость.) – Гремя подходил автобус. Так, по крайней мере, та боль будет иметь смысл» (РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 7, л. 134 об-135. Впервые опубликовано: Шевеленко И. Д. ЛП, с. 430.).
Об этом же говорит фрагмент, приведенный сразу после текста поэмы:
То не я́ ли была? То не я-ли звала, жаль…И нажаривалаИ наяривалаМеханическая рояль…
(РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 7, л. 135.)
«Ты мне не рифма!»
Биографический контекст первого плана к поэме в 1933 году – получение <в начале мая> 1933 г. известия от сестры Аси о смерти брата на открытке с видом Музея, построенного отцом: крестиком здесь помечен дом, в котором жил Пастернак. Откликаясь на открытку, Марина Ивановна написала Пастернаку, что приняла его «в свою семью» (ЦП, с. 542). Еще одно событие – получение от Пастернака сборника «Борис Пастернак. Стихотворения. В одном томе». Л. : Издательство писателей в Ленинграде, 1933. В состав сборника вошли стихи «Сестры моей жизни», «Тем и вариаций», «Поверх барьеров», поэмы «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт», «Спекторский». В разделе «Смешанные стихотворения» – явное посвящение «Анне Ахматовой» и завуалированное «М. Ц.» – посвящение Цветаевой («Ты вправе, вывернув карман…»), что тоже могло вызвать ревнивое чувство. Здесь же – стихи сборника «Второе рождение» (1932), за исключением трех стихотворений: отсутствовали «Когда я устаю от пустозвонства…», «Весенний день тридцатого апреля…», «Столетье с лишним – не вчера…». Об этой книге Цветаева напишет в Кламаре в июле 1933 года хвалебную статью «Поэты с историей и поэты без истории», но ее отношение к сборнику было неоднозначным. Цветаева восстала против стихов «Любимая, молвы слащавой…», обращенными к З. Н. Нейгауз, восприняв их предательством: