— Лиза, ты куда? — сонно спрашивает Азамат, когда я подскакиваю, не совсем ещё соображая, где мы и почему.
Ах ну да, это просто сквозь шатёр всё так слышно хорошо.
— Эти ваши лошади очень громкие и неожиданные, — ворчу я, откапывая в ворохе одежды мобильник с часами. На них семь. Отвратительно, но, с другой стороны, мы вчера и легли максимум в девять, так что я должна была выспаться. А спала мертвецки после всех нагрузок и споров. Ноги воют волком, я, конечно, всё потянула вчера. Но у меня с собой мазь от мышечной боли. Ладно, надо уж вставать, а то если сейчас обратно лягу, то разве что к обеду удастся меня поднять. Азамат, впрочем, какой-то унылый.
— Ты же обычно в это время уже встаёшь, — говорю. — Спал плохо, что ли?
— Полночи вообще не спал, — пожимает он плечами. — Слушал…
— Что? — я оглядываюсь по сторонам.
— Всё. Ветер, лошадей, собак, мышей под снегом… иногда сова или лиса рядом охотились. Разок, кажется, шакал заходил, но тут я не уверен…
Глажу его по голове.
— Так тебе на охоту надо было выбираться, а не со мной гулять. Так бы и сказал, что ж ты всё мучаешься?
— Да я не мучаюсь, — он начинает выбираться из-под одеял. — Мне просто скучно спать, когда вокруг столько всего происходит. Ничего, переживу. Давай одеваться… хотя ты же сначала, наверное, поесть хочешь?
— В семь утра я на это не способна, — хмыкаю. — Так что не буду заставлять тебя ждать.
Я быстро натираюсь кремом от растяжения, мы одеваемся и выпадаем из тёмного тёплого шатра в лучистый продувной день.
Муданжские лошади — это нечто. Я, конечно, и вообще лошадей в жизни мало видела, и больше в фильмах и на картинках, чем вживую. И всё-таки, я думаю, тут какая-то особая порода.
Во-первых, они исполинские. Та, на которой вчера за нами приехал пастух, — довольно миниатюрная по сравнению с основной массой табуна. Мне объяснили, что пастухи ездят только на своих собственных лошадях, а особо крупные экземпляры, понятно, и жрут в особо крупных размерах, и это невыгодно. К тому же, мы стояли на снегу на лыжах, а того снега там было немало, лошадь же благополучно проваливалась по колено, так что оценить её рост было трудновато.
Во-вторых, они косматые. Длинные, аккуратно расчёсанные пряди спускаются со спины почти до колен и слегка кудрявятся под брюхом и шеей. Собственно, гривы как таковой у этих тварей нет, она не выделяется на фоне прочей обильной шевелюры. А хвост — ну хвост, классическая такая метёлка.
— А им летом не жарко? — спрашиваю, пока мы прогуливаемся вдоль выстроенных на парад диковинных зверей, по ошибке названных лошадями.
— Здесь — нет, — отвечает Азамат. — А на юге лошади лысые.
Конюшня, где этих скотин держат зимой, оказывается, стоит прямо рядом с шатрами, только она белая и снегом засыпана, так что мы её вчера с воздуха не разглядели. Впрочем, что это я, Азамат-то всё разглядел, это у меня глаза где-то не там растут.
Азамат подходит то к одному, то к другому гигантскому копытному, рассматривает морду, приподнимает губу, гладит по шерсти. Собаки вьются вокруг нас вперемешку с пастухами — и тем, и другим любопытно и тревожно, что скажет новый хозяин.
— А ты собираешься одного себе взять? Домой? — интересуюсь я. В Ахмадхоте, вроде, тепло. Как бы не пришлось эту скотину брить на лето…
— Почему только одного? — удивляется Азамат. — Двоих как минимум, а то и ещё кое-кому в подарок можно прихватить.
— Ты же не думаешь, что я буду на этом ездить? — с содроганием уточняю я.
— А почему нет? — снова удивляется он. — Отличные кони. Все твои соседки обзавидуются, когда увидят. Не всё же тебе пешком ходить, а по городу на машине не всегда удобно, улицы-то узкие.
— Может, я лучше на велосипедике… — безнадёжно блею я. — Я же не умею на лошади…
— Ну вот, — хмыкает Азамат. — На лыжах умеешь, а на лошади нет. Для столичной дамы с певчим именем это никуда не годится. Уж придётся научиться, лапочка моя.
Лапочкой он меня вполне искренне назвал, но в общем контексте это как-то неприятно прозвучало. Мы проходим ещё несколько шагов, и Азамат останавливается перед очередной здоровенной скотиной совершенно кристально белого цвета. Скотина что-то меланхолично пережёвывает и поглядывает на хозяина из-под полуопущенных ресниц.
— Попробуй-ка вот эту, — кивает мне муж. — Ты на белой лошади будешь смотреться просто сногсшибательно.
— А падать я с неё буду головоломательно, — передразниваю я его по-муданжски. Ему страшно нравится, когда я принимаюсь коверкать его родной язык, даже завёл заметку в мобильнике, куда записывает мои экзерциссы, как за маленьким ребёнком. Пастухи реагируют грохочущим смехом, хотя казалось бы, довольно очевидное построение. — Ты подумал, как я на эту махину забираться буду?
— Естественно, — кивает он, поворачивается к соседней лошади и одним махом с места запрыгивает ей на спину. — Иди сюда, я тебя подниму.
Я понимаю, что вот она, смерть моя, но то ли воздух на Муданге такой, то ли я уже давно крышей подвинулась, во всяком случае, мне претит струсить перед этими пастухами после того, как Азамат меня вчера отрекомендовал. Так что я, изо всех сил стараясь успокоить сердцебиение, послушно подхожу поближе. Он нагибается, подхватывает меня под мышки и без труда усаживает верхом на белую кобылу. И только тут я понимаю, что на ней нет ни седла, ни вожжей, НИЧЕГО!!!
— Азамат, я без понятия, как ею управлять, — быстро выговариваю я.
— Да легко, — заверяет он, хлопает ладонью по холке своей твари, и та трогается медленным шагом вперёд. Моя безо всякой команды шагает следом. Ну ладно, пусть идёт, по крайней мере, пока она идёт за Азаматом. Главное — не думать о том, что всё вот это подо мной — живое тело с собственными мозгами и мнением обо мне… ой нет, я сказала, НЕ думать об этом! А то точно грохнусь. Итак, люди во всех уголках мира на протяжении тысячелетий ездили на лошадях… а по статистике травматизма этот транспорт на каком месте? Не знаю, и хорошо.
Азаматова скотина ускоряется, моя тоже. Меня начинает потряхивать, а держаться не за что, разве только за шерсть. Я инстинктивно прижимаю колени и пятки по бокам лошади в надежде, что так буду прочнее сидеть. Эта зараза прибавляет шагу. Я хватаюсь за шерсть на шее — она опять ускоряется! Азамата мы догоняем в два прыжка, и я с трудом подавляю желание за него ухватиться — так ведь и повисну!
— Останови её как-нибудь, — верещу, проносясь мимо. Видимо, у меня достаточно перепуганный вид, чтобы Азамат наконец понял, что всё плохо. Он ещё раз хлопает свою лошадь по шее, догоняет и обгоняет мою и разворачивается поперёк движения. За это время мы успели ускакать в степь так далеко, что пастухов уже не видно.
Я тяжело дышу, вцепившись в протянутую Азаматом руку, и дрожу, как осиновый лист. Моя лошадь фыркает, трясёт головой и порывается из-под меня уйти, но Азамат её окликает и заставляет стоять на месте. Мы друг другу очень не нравимся.
— Куда ты рванула?
— Я рванула? Это она рванула! Моя бы воля, я бы с места не двинулась! Она сама за тобой пошла, а потом что бы я ни делала, она всё быстрее и быстрее…
— Лиза, не тараторь. Если ты будешь так бояться, она не будет тебя слушаться.
— Что значит «не будет»? Уже поздно. Наши отношения безнадёжно загублены на корню. Снимай меня нафиг, я накаталась!
— Погоди, погоди, не мельтеши. Лошадь остановить очень просто, надо только вот так крикнуть…
Он снова издаёт тот жутковатый гортанный рёв, которым они тут тормозят лошадей. Я честно пытаюсь его изобразить, но у меня ничего не получается. Кобыла переступает с ноги на ногу, у меня начинает кружиться голова.
— Почему ты мне его не показал ДО того, как сажать меня на лошадь, а? — дрожащим голосом спрашиваю я, прикидывая, в какой сугроб будет мягче спрыгнуть, если эта тварь опять куда-нибудь рванёт.
— Я был уверен, что ты знаешь, — не моргнув глазом отвечает он.
— Ну почему?!
— Ну а как иначе на лошади ездить?
— Никак! Азамат, я же тебе говорила, что никогда не ездила на лошади, даже не сидела!
— Что… вообще никогда? — потрясённо переспрашивает он, свободной рукой поглаживая морду моей кобылы, чтобы не ушла.
— Вообще! Ни разу! Ни секунды! Ни чуть-чуть! Ни во сне, ни у мамы в животе, НИ-КОГ-ДА!! Как тебе ещё объяснить?!
— Кхм. Я решил, что ты преувеличиваешь, — растерянно кается он. — Ладно, тогда слезаем.
Наконец-то! Наконец-то он меня снимает с этого ходячего кошмара!
Правда только для того, чтобы обучить правильным звукам, но и то хлеб.
— Прости, пожалуйста, — бормочет он, спрыгивая в снег рядом со мной. — У нас ездить на лошадях учатся года в три-четыре, а то и раньше. Это всё равно как не уметь водопроводный кран открыть.
— У нас в аэропортах раздают буклеты, — язвительно отвечаю я, — в которых нарисовано, как открывать краны и спускать унитаз в стране, в которую прилетел. Ещё вопросы будут? Тем более, ты знал, что я зверей только в зоопарке и видела.
