Простой народ толпился тесной кучей недалеко от управы. За пригорком показалась пыль.
— Дорогу! Дорогу! — размахивая нагайкой, кричал передний казак.
Вскоре показалась мягкая рессорная коляска, из которой вылез тучный исправник.
Пристав вытянулся в струнку. Сапок склонил перед гостем голову и сказал подобострастно:
— Пусть будет покрыто травой место, где ты ночуешь, пусть будет праздничным место, куда ты приходишь! Прошу в дом.
Из уважения к богатому хозяину Кайдалой приветствовал его по-алтайски и, не снимая лайковой перчатки, подал руку.
— Ну, как у тебя дела, Фрол Кузьмич? — повернулся он к приставу.
— Во вверенном мне участке все благополучно! — отрапортовал тот.
— А вот алтайцы жалуются, что кто-то коней у них таврит… Как они, эти самые конокрады, по-вашему называются? — обратился он к старшине.
— Урчылар, — ответил тот в смущении. Стоявший рядом Яжнай побледнел и посмотрел в сторону Евстигнея. Зотников опустил глаза.
— Ну, так вот, — продолжал исправник: — этих самых урчыларов, как попадут, немедленно в бийский острог отправляй.
— Слушаю-с, ваше высокоблагородие! Будет исполнено! — козырнул Огарков.
— Ну, веди, хозяин, в дом, — обратился Кайдалов к Сапоку. — Посмотрю на праздник — и дальше в путь.
Несмотря на свою дородность, бай торопливо засеменил на кривых ногах к крутой лестнице дома.
Неожиданно дорогу знатному гостю преградил горбатый Кичиней и упал перед ним на колени:
— Я Кичиней из Мендур-Сокона. У меня было три жеребенка. Теперь их нет. Чем буду жить?
— О чем он говорит? — брезгливо обратился Кайдалов к сопровождавшему его переводчику.
— Он говорит, что у него было три жеребенка, а теперь их нет.
— Ну!.. — сдвинул брови исправник.
С мольбой в голосе Кичиней продолжал:
— Я видел одного из них в табуне Яжная. Жеребенок мой, но тавро чужое.
— Чье? — нетерпеливо спросил Кайдалов.
— Ваше высокоблагородие, разрешите доложить! — Пристав вытянулся перед исправником. — Этот алтаец не в своем уме. — И, повернувшись к Кичинею, крикнул: — Клевета!
Сапок снял шапку, опушенную мехом выдры, и поклонился Кайдалову.
— Да, этот человек не в своем уме, — указал он на Кичинея.
— А-а!.. — протянул неопределенно исправник и кивнул головой казаку.
Тот оттащил жалобщика в сторону.
— Мой мухортый конь, мой мухортый19 конь! — И, обхватив голову руками, Кичиней затянул нараспев: — Кокый корон!
Глава восьмая
Конские состязания в Теньге начались с борьбы. Утром на небольшой площадке перед волостной управой стал собираться народ. Кайдалов с приставом сидели на венских стульях, которые привез из Улалы богатый Аргымай. Возле них на скамейках расположились Зотников со своим другом Яжнаем и местная знать. За спиной Евстигнея, в новой ситцевой рубахе и яловых сапогах, стоял Чугунный.
Сапок хлопнул в ладоши. На круг вышел борец, любимец теньгинского старшины Тужелей. Играя могучими мышцами рук, он оглядывал толпу.
— Есть борцы? — приподнимаясь с узорчатой кошмы, спросил Сапок.
Толпа молчала. Схватиться с известным силачом охотников пока не находилось.
— Есть борцы? — вторично спросил старшина и, не получив ответа, самодовольно погладил усы. — Боятся, — усмехнулся он, подмигнув исправнику, — трусят. Кто желает? — повторил Сапок свой вопрос.
Из толпы вышел молодой парень и, сбросив шубу, встал против Тужелея. Схватка была короткой. Ноги молодого борца мелькнули в воздухе, и он, охнув, упал на землю.
— Ловко! — Довольный Сапок посмотрел на своих гостей.
— Есть борцы? — послышался насмешливый голос Аргымая.
— Есть! — На круг вышел Темир. — Есть! — Он поднял руку и легким шагом направился к Тужелею.
Противники схватились. Сделав несколько кругов, Темир неожиданно упал.
Раздались испуганные голоса. Но, падая, Темир успел опереться ногами в толстый живот Тужелея, и в тот же миг огромная туша знаменитого борца, перелетев через голову охотника, грохнулась на землю.
В толпе раздался гул одобрения. Сапок вскочил на ноги и, переваливаясь, точно утка, торопливо подошел к своему любимцу.
Темир, тяжело дыша, поднялся.
— Не нравится мне этот молодчик, — шепнул исправник на ухо Огаркову.
— Не знаю, чей это парень — слишком свободно себя держит, — поддакнул пристав. — Сапок, что это за птица?
Старшина развел руками:
— Первый раз вижу.
— Это охотник Темир, сын Мундуса из стойбища Мендур-Сокон, — ответил за старшину кривой Яжнай. — Сейчас его проучат! — Он дружески похлопал по плечу Чугунного.
Иван покосился на Огаркова и наклонил ухо к Евстигнею.
Тот зашептал:
— Алтайца надо свалить. Осилишь — четверть водки поставлю. Не осилишь — пеняй на себя.
— Есть борцы? — снова раздался голос Аргымая.
— Есть! — прогудел Иван и, сняв ситцевую рубаху, обнажил волосатую грудь. Кайдалов поднялся на ноги.
— Посмотри, Фрол Кузьмич, — обратился он к приставу: — ведь это настоящий геркулес.
Чугунный согнул руку, на которой образовались твердые, как дерево, мускулы, и поиграл ими перед изумленным гостем.
— Геркулес… — протянул исправник. — В цирке бы ему только выступать.
— Подкову ломает, — улыбнулся Евстигней, — медный пятак на пальцах гнет.
— Изу-ми-тельно! — покачал головой Огарков. — Ты этого алтайца к ихнему злому духу не вздумай отправить, — сказал он шутливо Чугунному.
— Сам дорогу найдет! — Оскалив зубы, Иван вышел на круг.
Темир сидел на корточках, обтирая обильно катившийся пот.
— Отдохнуть надо, — сказал он Чугунному.
— Отдохнешь на том свете, — усмехнулся тот.
— Неправильно! Дать отдых! — зашумела толпа.
— Он уклоняется от боя, — поднимаясь с лавки, заявил Евстигней. — Трусит.
— Будешь принимать бой или нет? — Расставив ноги, Чугунный встал перед охотником.
— Однако, скоро ты забыл Мендур-Сокон. Надевай кушак! — бросил Темир Чугунному и поднялся на ноги.
Несколько минут длилась напряженная борьба.
Вдруг Иван, охватив длинными руками гибкое тело Темира, стал сжимать его в своих страшных объятиях. Казалось, еще несколько секунд — и Темир потеряет сознание.
Напряжение передалось толпе.
— Дави его! — жестикулируя, орал Зотников.
— Дави, чтоб душа из него вышла! — кричали казаки.
— Дави! — Глаза Аргымая блестели.
— Геркулес, браво! — хлопал исправник в ладоши. Сидевшие ближе к кругу пастухи и охотники вскочили.
— Зачем душить человека? Честно надо бороться! — зашумели они.
Темир побледнел. Собрав силы, он с трудом развел руки Чугунного и рывком поднял его к себе на грудь. Остальные события произошли молниеносно. Темир круто повернул Чугунного вокруг себя и выставил ногу.
Не чувствуя опоры, силач упал.
Толпа ахнула и на какую-то секунду замерла.
Чугунный медленно поднялся с земли. Часто дыша, поспешно сунул руку в карман широчайших плисовых шаровар и выхватил свинчатку20.
Темир отпрянул. Не дожидаясь нападения, точно барс, он метнулся к противнику и нанес ему стремительный удар.
— Так его, конокрада! — Янька с Кириком в восторге захлопали в ладоши.
Взревев от боли, Чугунный опустился на землю.
Второй удар отбросил его от середины круга, и, покатившись, точно чурбан, Чугунный оказался у ног Кайдалова.
Восторженный гул охотников и пастухов сопровождал каждое движение Темира.
Когда охотник сделал шаг вперед, чтобы нанести третий удар, раздался недовольный голос исправника:
— Прекратить!
Евстигней подошел к своему работнику. Чугунный сидел на земле с закрытыми глазами, не шевелясь.
— Ловко он тебя отделал! — зло усмехнулся хозяин. — Осрамил ты меня не только перед алтайцами, но и перед господином исправником, — мотнул он головой вслед Кайдалову, который шел к волостной управе. — А свинчатку-то зачем вытащил?
— Не утерпел, Евстигней Тихонович, привычка.
— За эту привычку придется мне Кайдалову и Огаркову по сотне дать. Поднимайся, хватит лежать!
Чугунный с трудом поднялся с земли и понуро поплелся за хозяином.
* * *
Потерпев поражение в борьбе, Чугунный с Зотниковым деятельно готовились к бегам.
Утром Степанко делал проминку коню. Поджарый бегунец часто перебирал тонкими ногами и рвался на простор.
— Ты ему волю на первых порах не давай, — поучал Евстигней сына, — попридерживай. Если будут обгонять, не беда. Дай волю верст через семь.
Степанко кивал головой.
— А бить нагайкой можно?
— Только перед концом, когда впереди будешь. Почаще его ногами пошевеливай.
