– Кто же посмел закрыть такой замечательный музей? – с возмущением поинтересовался Валентин. Он, еще не увидев экспозиции, был уже твердо уверен, что музей действительно совершенно замечательный, ибо только замечательный музей может располагаться в таком замечательном доме и иметь своим сотрудником такую замечательную женщину, как Анастасия Федоровна.
– Давайте же приступим к осмотру экспозиции, – строго потребовала Вера, почувствовав, что и Валентин уже подпал под обаяние серых глаз.
Анастасия Федоровна, так и продолжая комкать в руке злополучную купюру, проследовала вверх по широкой лестнице. Следом за ней гуськом потянулись Валентин и Лобов. Замыкала процессию с некоторым отставанием Вера.
Экспозиция занимала собой весь второй этаж, состоящий из двух больших залов и восьми небольших комнат. Один из залов был отведен под небольшую картинную галерею из трех десятков полотен.
– Это… Это ведь Лентулов? – не веря своим глазам, воскликнул Валентин, обращаясь к еще не успевшей ничего сказать Анастасии Федоровне. – А это… Мама дорогая! Шагал!
– Да. И Лентулов, и Шагал… – подтвердила она. – У нас…
– Послушайте, – перебил ее Валентин, – такие сокровища – и без всякой охраны…
– Почему ж без охраны? – возразила она. – У нас на дверях и на окнах сигнализация имеется. – И указала рукой на допотопные датчики, наклеенные на стекла. – Это все наследие семьи купцов и промышленников Стрельниковых. Сейчас мы с вами находимся в особняке, построенном в тысяча девятьсот восьмом году последним представителем этого рода, жившим в нашем городе, Артемием Ивановичем Стрельниковым. После большевистского переворота он бежал за границу, по слухам в Китай, и канул там в неизвестности. Во всяком случае, до сих пор никто из стрельниковских потомков не объявился и никаких материальных исков музею не предъявлял.
Дальше последовал рассказ о селе Ореховском, впервые упомянутом в официальных документах в эпоху Петра I, из которого впоследствии и вырос славный город Ореховск. Ореховское всегда славилось своими ткачами. Земля здесь была бедная, нормально родила через три года на четвертый. Вот крестьяне и вынуждены были заниматься еще и ткаческим ремеслом. После отмены крепостного права в Ореховском появились Стрельниковы. Они-то и построили здесь ткацкую фабрику. В следующем зале посетителям был продемонстрирован ткацкий станок, и Анастасия Федоровна сообщила, что в таком виде этот шедевр инженерной мысли Средневековья просуществовал века с пятнадцатого до самой отмены крепостного права. Лобов, тут же заинтересовавшись этим сообщением, потребовал уточнить:
– А этот вот конкретный экземпляр, он какого века?
– Ну что вы… Это реконструкция, – развеяла лобовские надежды Анастасия Федоровна. – В семидесятые годы прошлого века фабричные умельцы изготовили его специально для музея.
Экспозиция Ореховского краеведческого музея оставляла у посетителей странное чувство. С одной стороны – шедевры русского изобразительного искусства, имеющие ныне, наверное, умопомрачительную рыночную стоимость. С другой – полнейшее отсутствие каких-либо экспонатов старше сороковых – пятидесятых годов двадцатого века.
– Все очень просто, – объяснила сие странное обстоятельство Анастасия Федоровна. – Музей был создан в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, к пятидесятилетнему юбилею Ореховска, ведь до двадцать пятого года Ореховское числилось селом. Созданию музея весьма поспособствовал первый секретарь Калужского обкома Иван Ильич Верховцев. Он был уроженцем и большим патриотом нашего города. Он же похлопотал и о передаче нам бывших стрельниковских картин из Калужского областного музея изобразительных искусств. А все остальные экспонаты сотрудники музея уж сами собирали здесь, в городе. Сами понимаете, немногое осталось у людей. Гражданская война, коллективизация, голод, потом снова война, снова голод… Вот и создается впечатление, что история города началась в сороковые.
– Похоже, что так у нас не только с историей города Ореховска дела обстоят, – мрачно заметил Лобов.
– Вполне возможно, – охотно согласилась Анастасия Федоровна. – Я-то пришла в музей в девяносто первом, как раз перед реформой, и всю свою трудовую деятельность провела в этих стенах. И в мои годы уже не стоял вопрос расширения и обогащения экспозиции. Старались сберечь хотя бы то, что есть. И к сожалению, наступил момент, когда все наши старания оказались напрасны.
– В чем дело? – удивился Лобов.
– Я же вам говорила уже – наш музей закрывают, вернее, он переезжает, а здание наше передают районному филиалу организации под названием «Облагрохолдинг».
– А что же будет с экспозицией? – поинтересовался Валентин.
– Картины останутся пока здесь, так как в новом помещении совершенно отсутствуют условия для их хранения, а вся остальная экспозиция переедет в бывшее здание ткацкой фабрики.
– Это красное такое, с высокой трубой? – уточнил Валентин.
– Да. Фабрика просуществовала до девяносто девятого года, но в двадцать первый век уже не переползла – обанкротилась окончательно. Сейчас там все разорено, даже оконные рамы порастащили. Как мы будем там существовать? Ума не приложу!
– Кто же придумал эту рокировку? И что за агрохолдинг такой важный?
– Глава районной администрации. Здание-то музея на балансе у администрации находится. А районный филиал «Облагрохолдинга» возглавляет супруга районного главы.
– Тогда все понятно. Здание с довеском в виде картин – лакомый кусочек.
Анастасия Федоровна лишь пожала плечами и печально улыбнулась.
– У нас уже все уволились. Я доработаю до конца недели и тоже уйду. Музей в совершенно разгромленном здании – это форменное издевательство. И хотя у нас в городе почти невозможно найти работу, устраивать музей на руинах я не буду.
– Вы не торопитесь, Анастасия Федоровна, увольняться, – посоветовал ей Лобов. – Может быть, мы сумеем вам помочь.
– Каким образом? – У Анастасии Федоровны от удивления даже глаза округлились.
– П-пока не знаю, – замялся Лобов. – Но не торопитесь прощаться со своим музеем. Скажите-ка нам лучше – есть ли у вас в музее, может быть, где-нибудь в запасниках, какой-нибудь предмет возрастом в несколько сотен лет?
– Нет…
– А какое здание самое старое в городе?
– Фабрика. Тысяча восемьсот семидесятого года.
– А церковь?
– Что вы… Новодел. Построили за три последних года.
– Мы так и подумали. Печально.
– Печально? Почему?
Лобов натужно рассмеялся:
– Да так… Просто мы большие любители старины и нам очень нужна какая-нибудь старинная вещь. Необязательно дорогая.
– Н-ну… – Она лукаво улыбнулась. – Если вы поможете мне отстоять музей, то, возможно, я тоже сумею вам помочь.
– А фотография главы районной администрации в вашем музее имеется? – поинтересовался Лобов.
– Как же… Вот она. – Анастасия Федоровна указала на небольшое фото в самом конце выставочной экспозиции. – Глава администрации вместе с коллективом музея. И супруга его здесь же. Между ним и мной стоит.
– Можете мне ее одолжить?
– Без проблем. – Она сняла фотографию со стены и, не вынимая ее из рамки, протянула Лобову.
– Как его величать? – уточнил Лобов.
– Стосуров Игорь Ростиславович.
– Ничего не обещаю, – Лобов понизил голос до шепота, – но у меня в Калуге неплохие связи. Попробую надавить. Но как бы все ни сложилось, о нашем разговоре – никому. – Он дотронулся указательным пальцем до своих губ.
– Заметано.
Когда, вкусив плодов духовных, лобовская троица, выйдя из музея, направилась в сторону торгового центра, Вера, не удержавшись, подпустила шпильку:
– Сознайтесь, Роман Михайлович, что эта хранительница древностей произвела на вас неизгладимое впечатление. Боже мой, вы были с ней так галантны… А на прощание даже шептали и пальчик к губкам прикладывали… Никак очаровать ее пытались?
– Что вы, Вера? – изумился отставной разведчик. – О чем вы? Элементарная вежливость при ведении деловых переговоров с женщиной.
– Ну-ну, рассказывайте… – не унималась раздосадованная докторша. – А то я не видела, как эта старая грымза пыталась вас охмурить. И голосок ангельский, и улыбочка за улыбочкой…
– Ты неправа, Вера, – попытался вклиниться в разговор Валентин. – Никакая она не старая грымза. Очень даже милая женщина, слегка за тридцать.
– И этот туда же. Вы только полюбуйтесь на себя, – зло прошипела Вера. – Тоже мне работники тайного фронта… Властелины сознания и подсознания… А пятидесятилетняя провинциальная кокетка очаровала вас и подчинила своей воле, как подростков.
На счастье Романа Михайловича и Валентина, вход в торговый комплекс был уже в нескольких метрах, и ревнивая докторша вынуждена была умолкнуть, дабы не обращать на себя внимания посторонних. Запланированный коротким и точечным, шопинг получился долгим и, пожалуй, избыточным. Во всяком случае, после его окончания троица загрузила в багажник не только тортик и бутылочку вина, но и несколько огромных, набитых покупками пакетов.
