В большинстве случаев пойманный «отказчик» жалуется на слабость или на болезнь. На вахте во время развода стоит дежурный Санчасти – лекпом или врач. Времени на разговоры с отказчиками нет. Им ставят термометр, и если нет повышенной температуры, то ничего не поможет. – «Иди работать, вечером придешь». Кто-то жалуется на грыжу, на резь в животе. Врач машет рукой и уходит. Растворяются ворота, при них стоит все начальство лагеря, масса стрелков. Форменные фуражки, папахи, ружья с примкнутыми штыками. Бригады вызываются по порядку. Каждую просчитывают и отмечают на деревянной доске у дежурного стрелка.
– Бригада, внимание!
Люди стоят по два. В первой двойке – бригадир. Он проверяет, все ли получили «инструмент»: пилы, топоры, заступы, ломы. Двери инструменталки открыты, и для каждой бригады отложен ее инструмент, а для стахановцев и лучших рабочих полагаются отборные пилы и особенно заботливо отточенные топоры.
– Бригада, внимание! По пути следования к месту работы не разговаривать, сохранять порядок, из строя не выходить. В случае неповиновения применяю оружие без предупреждения. Понятно?
Молодой стрелок выговаривает заученные слова залпом, как урок, и с таким напряжением, что люди смеются. Когда он запинается, ему подсказывают. Каждый з/к каждое утро слышит эти слова. Он слышит их тысячекратно, пять лет и десять лет, как рефрен всего своего существования. Когда он выйдет из лагеря, где бы он ни поселился, эти слова будут звучать в его ушах.
Когда закрываются ворота лагпункта за последней бригадой, конторским еще остается час до начала работы. Можно не спеша одеться и «позавтракать».
Снова гудит звон: это «поверка». По этому сигналу люди в бараках выходят на площадку у вахты и их считают. Выходят все, даже больные, кроме лежащих в стационаре. Дневальные и занятые важным делом люди остаются. В каждый барак заходит стрелок или помощник коменданта. Сообщение между бараками прерывается. Каждый замирает на своем месте. Считают долго, ошибаются, считают сначала. Тем временем гонят в карцер группу «отказчиков», которых обнаружили уже после «развода». Теперь уже поздно вывести их на работу, так как нет стрелков, которые бы вывели их за вахту и провели к бригаде. В карцере они будут посажены на штрафной паек: 300 грамм хлеба и жидкий суп. За отказ от работы они получат несколько суток карцера «с выводом на работу». Это значит, что на следующее утро их прямо из карцера отведут на развод, а вечером после работы, прямо с вахты, «завшизо» заберет своих людей обратно в карцер. Если же «отказчик» проявляет упрямство, и на второй день тоже не желает выходить на работу, то дело становится серьезным. К нему придет в карцер «воспитатель», т. е. человек из КВЧ. Не забудем, что мы находимся в исправительно-трудовом лагере, здесь людей исправляют и перевоспитывают. Человек из КВЧ примет все меры увещевания и внушения. Упрямый отказчик, которого не сломают несколько дней карцера и голода, имеет шансы добиться того, что власть пойдет на уступки, т. е. даст ему работу полегче. Причина большей части отказов – непосильная работа. Если не поможет увещевание, составляется «акт» о злостном невыходе на работу. Акт составляется бригадиром и комендантом или другими лицами, на нем обязательно имеется пометка врача, что данный з/к по состоянию здоровья на работу годится, и пометка начальника лагпункта, что он одет, обут и удовлетворен довольствием. Этот акт передается в 3-ью (политическую) часть. Когда таких актов накопится несколько (десять или больше), третья часть придет в движение и сделает свое. Заключенного расстреляют.
Список расстрелянных за многократный отказ от работы будет отпечатан в Медвежегорске, и копии разосланы по всем лагпунктам ББК. Придет такая копия и на 48-ой квадрат. Делопроизводитель, з/к Марголин, поставит №, впишет во входящие, подаст начальнику. Начальник Петров поставит отметку: «Огласить через КВЧ заключенным». И воспитатель объяснит непонятливым «западникам», что в лагере никого работать не заставляют, но за отказ от работы судят и приговаривают к высшей мере.
Комендант Панчук идет по лагерю. Дневальные трепещут. Комендант – человек вольный, со скуластым лицом, буйным чубом и манерами казацкого урядника. При его входе в барак раздается команда: «Внимание!» – и все встают с мест. Зычная брань Панчука слышна далеко. В одном из бараков он находит беспорядок: нары и пол не вымыты, у входа нечистоты. Он с величайшим презрением оглядывает дневального и спрашивает:
– Турки вы, что ли? Дома тоже так жили? И дневальному Киве, старому согбенному еврею, который по-русски не понимает ни слова, командует:
– Сию минуту нанести воды – понятно? Вымыть – вычистить – вытереть – вымести – понятно? Убрать, прибрать, под нарами, на нарах, снаружи, внутри! Смотри у меня… твою мать, а то я тебя самого уберу… понятно?
Панчук молодцевато вбегает в контору и застает кабинет начальника на запоре.
– Открывай!
– Заперто, гражданин начальник!
Панчук прищуривается, долго смотрит на меня, и я чувствую, что рука у него зудит треснуть меня по уху.
– Чему тебя учили, очкастый! Гвоздем открой.
– Не умею, гражданин начальник.
– Не умеешь, так здесь научишься!
И Панчук показывает мне, как без ключа можно входить в запертые двери.
Когда я пробую передать ему бумаги, назначенные для коменданта, Панчук быстро машет рукой и скрывается. Читать он не мастер, и каждая писанная строка возбуждает в нем недоверие и опасение. Положение мое трудно. Если на бумаге начертано рукой Петрова «передать коменданту», то я обязан это сделать, но как заставить коменданта принять бумагу, да еще расписаться в получении? – Мой авторитет для этого недостаточен, тем более, что каждая принятая бумага – это новые хлопоты для Панчука. Моя должность полна непредвиденных трудностей. Ничего нет, и всё надо добывать самому. Для важного отчета в Медвежегорск нужен конверт. Конвертов нет. Конверт надо сделать самому. Клочок бумаги – величайшее сокровище в лагере. Для конверта нужен клей. И клей надо сделать самому. Просить нельзя – это наивно и возбуждает досаду начальства. «Сам достань».
За недостатком бумаги, таблицы, сводки и отчеты пишутся в лагере на дереве – на фанере. Из дерева же делаются пуговицы и лопаты, ложки и миски. Это единственное, что есть на месте в достаточном количестве. Но западники так беспомощны, что теряются, когда надо соскоблить с фанеры вчерашнюю запись. Они спрашивают резинку. Панчук вне себя:
– А стеклом соскоблить не умеете?
– Стекла нету, гражданин комендант.
– Ну и люди! – удивляется Панчук, – стекла найти не могут. Да вот же оно – стекло.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
