«Жигулевское», надо отдать ему должное, было сильно так себе, и даже до средних образцов крафтового пива небольшой частной пивоварни, когда-то находившейся по соседству, немного не дотягивало. Надо будет потом какие-нибудь другие сорта попробовать.
Итак, знакомство с эпохой состоялось, на рабочем месте тоже показался, и все прошло… если в среднем, то неплохо. Напарник у меня вроде бы нормальный, Ирина симпатичная, завуч, как и положено, грымза, а с остальным женским коллективом я тоже как-нибудь разберусь.
А что дальше-то делать?
Впереди, вот уже буквально через пару лет, маячило время перемен. Время кризиса и больших возможностей как существенно улучшить свою жизнь, так и свернуть себе шею в попытке.
Можно было поступить как-нибудь по-умному. Снять все деньги со сберкнижки, купить на черном рынке долларов, дождаться, пока появятся биткоины и прикупить себе на все, и тогда к две тысячи девятнадцатому, куда я постепенно доберусь своим ходом, я буду пожилым миллионером и смогу вообще ни в чем себе не отказывать. Наверняка по пути есть еще сотни способов скопить и приумножить, и главная сложность, наверное, сделать так, чтобы мне в этом никто не помешал. Ни государство, ни бандиты, которыми очень скоро тут будет заполнено почти все. В любом случае, у меня есть еще пара лет, чтобы все продумать и разработать детальный план, а пока можно просто плыть по течению, тем более, что оно довольно благоприятно.
Но это было как-то… слишком эгоистично, что ли. Я ведь обладал каким-никаким послезнанием, при помощи которого, наверное, мог бы улучшить не только свою жизнь, но и жизнь других людей. Даже тех, которые меня об этом не просили.
Осталось только понять, чего я такого ценного «послезнаю», и как это можно применить на практике.
Впрочем, для этого у меня тоже есть еще пара лет, так что не стоит принимать необдуманные решения. Для начала я буду просто ходить на работу и учить детей, чем и занимался в своей прошлой будущей жизни.
А судьбоносные решения могут подождать.
Наверное, зря я Артема задирал. Не самый разумный с моей стороны ход. Если бы мы сцепились, Ирина могла бы подумать, что я точно такой же как он. Или даже хуже.
Но некоторые вещи просто записываются на подкорку, и ты действуешь на автомате, на рефлексах. Нельзя показывать слабину, нельзя сдавать назад, а если тебя ударили, надо непременно ответить. Может, это не самое цивилизованное поведение, может быть, есть общество, где так уже не принято, может быть, эта модель характеризует ее применяющих не с самой хорошей стороны, но я уже вот такой и другим вряд ли стану.
Завуча, наверное, дразнить тоже не стоило, но я слишком привык дергать тигров за усы. Усы, кстати, у Надежды Анатольевны были знатные…
Проглотив приготовленный на скорую руку холостяцкий ужин, я снова отправился на прогулку. Надо пользоваться возможностью, пока еще лето, пока еще не надо надевать куртки и шапки, повязывать на шею шарфы. Лето у нас тут все-таки довольно короткое, что только повышает его ценность.
Я брел куда-то, думая о превратностях судьбы и не выбирая направления, и ноги сами по себе принесли меня во двор, в котором я вырос. Детская площадка была именно той, которую я помнил, с песочницей, вечно стоящей без песка, со скрипучими качелями и ржавым турником, на котором зимой выбивали ковры. Летом он спросом практически не пользовался.
Я присел на скамейку рядом с детской площадкой и уставился на окна квартиры, в которой вырос. Свет в них не горел, и я подумал о том, кто там сейчас живет? Что-то мне подсказывало, что если уж все так странно поменялось, то вряд ли родители принесли сюда маленького Чапая, и мой старик-отец, который еще вовсе не старик, вряд ли уже собрал детскую кроватку и…
Или у меня есть шанс встретить здесь и маленького Василия, бодро топающего по вытоптанным в траве тропинкам? Не приведет ли наша встреча к какому-нибудь временному парадоксу, после которого вселенная схлопнется в черную дыру и всему сущему наступит полный, бесповоротный и окончательный кирдык?
Тогда, наверное, зря я сюда пришел. Лучше не рисковать.
Мама…
В зрелом возрасте я старался никогда о ней не думать, потому что это было слишком больно. Она умерла, когда я был совсем маленьким, и я практически ничего о ней не помнил. Были только фотографии и редкие рассказы отца, который тоже старался избегать этой темы в наших беседах.
Ему тоже пришлось очень нелегко. Дедушек и бабушек у меня не было, и отцу приходилось работать и воспитывать меня в одиночку. Наверное, поэтому я получился таким жестким. И наверное, поэтому он после мамы так никого себе и не нашел.
Но если здесь я родился на тридцать лет раньше, значит ли это, что мои родители тоже старше и мамы уже нет в живых? Или они живут здесь и… Нет, все это было слишком сложно осмыслить, и я уже был в шаге от того, чтобы войти в знакомый подъезд, подняться на второй этаж и постучать в старую, обитую дерматином дверь.
И что я им скажу, если мне откроют и на пороге окажутся мои молодые родители, а из спальни будет доноситься громкий детский плач? Что вообще в таких случаях говорят? Мосгаз? Проверка счетчиков? Ошибся адресом, извините?
Я уже был готов подняться на ноги, как меня хлопнули по плечу. Хорошо так хлопнули, от души, посторонних людей или просто приятелей так не приветствуют.
— Какие люди и без охраны! — возопил совершенно незнакомый мне парень в синем спортивном костюме и кедах. — Чапай, ты ли это?
— Я, — сказал я и мы обменялись рукопожатиями.
— А я смотрю и глазам своим не верю. Думаю, ты или нет ты… Когда вернуться-то успел? Давно на районе?
— Пару дней, — сказал я.
— А чего сразу к нам не зашел?
— Дела, все такое, — сказал я.
— Погоди-ка, — сказал он. Похоже, до него дошло, что что-то не так. По лицу прочитал или так догадался? — Ты меня не узнаешь, что ли?
— Прости, — сказал я. — Последствия контузии, частичная потеря зрительной памяти.
Понятия не имею, реален ли такой диагноз, но он поверил и скорчил сочувственную гримасу.
— Да, помотало тебя. Афган?
— Дальше, — сказал я. — И я не могу об этом говорить, извини.
— Подписку давал, да? Но пацанам-то рассказать можно…
— Конечно, — сказал я. — Только после этого мне придется всех вас убить.
— Вот теперь я узнаю старого доброго Чапая, — хохотнул он. — Я же Тимур, вспомнил?
— Ну так, что-то как-то, — соврал я. Как я мог вспомнить человека, которого первый раз в жизни видел? Жаль, что вместе с квартирой и машиной мне не досталась и память этого человека. Это здорово бы облегчило мою жизнь, и я не был бы окружен одними незнакомцами.
— Пойдем со мной, — сказал Тимур. — С пацанами посидим, мы тебе напомним, что тут было, пока тебя не было, ты нам расскажешь, что можно…
— Мне пить нельзя, — сказал я, надеясь, что запах пива уже выветрился и Тимур его не учует. Или, по крайней мере, не соотнесет с моим заявлением и не разоблачит мою ложь. — Из-за той же контузии.
— Эк тебя скрючило-то, — сочувственно сказал он.
— К тому же, мне на работу завтра.
— И кем трудишься?
— Физруком.
Он так заржал, что на этот раз скрючило как раз таки его.
— Чего, серьезно? — спросил он, едва отдышавшись. — Я пацанам расскажу, не поверят. Чапай теперь будет детишек учить, надо же!
— Кстати, о детишках, которых надо учить, — сказал я. — Меня тут пару дней назад встретили на пустыре. Молодежь какая-то, хотели на гоп-стоп взять…
— Надеюсь, от трупов ты избавился, — сказал он.
— Да не было никаких трупов, — сказал я. — Так, поучил их немного…
— Подожди, это не в субботу ли было?
— В субботу.
— Так это ты, что ли?
— Они из ваших?
— Так, молодежь. Рассказывали какие-то сказки, чуть ли не на Брюса Ли они там нарвались. Еще говорили, что вел он себя как-то странно, чушь какую-то и про год спрашивал… Я думал, это псих какой-то залетный, а это — Чапай контуженный… Расскажу им, с кем имели дело, и пусть радуются, что так легко отделались…
