— Но, господин полковник…
— Генрих, в данный момент нам он не нужен.
Заметив недоумение на лице Хольтица, полковник Дитрих снисходительно похлопал его по плечу.
— Настоящий контрразведчик должен всегда иметь в виду перспективу. Русская разведгруппа доложила в свой штаб все, что мы им разрешили увидеть. Думаю, что этого вполне достаточно, чтобы дезинформация сработала. Надобность в услугах русских разведчиков отпала, поскольку чересчур обильная информация и удивительная легкость, с которой ее добыли, может насторожить полковника Северилова. То, что группа исчезла, не вызовет особого беспокойства: уже седьмая по счету и более удачливая — все-таки кое-что прояснилось. Теперь для нас вопрос состоит только в том, чтобы надежно закрыть линию фронта для других русских разведгрупп и подтвердить информацию лейтенанта Маркелова. А вот по поводу этих русских разведчиков… — полковник Дитрих прошелся по комнате. — Понимаешь, Генрих, после спецобработки мы получаем искалеченное тело, а нам нужно заполучить искалеченную душу славянина. Вернее, не искалеченную, а исправленную в нужном для нас аспекте. Вот это и есть перспектива.
— Простите, господин полковник, я не совсем понял: вы хотите их перевербовать?
— А почему бы и нет, Хольтиц? Война еще не закончена, и для нашей победы все средства хороши. Мы, к сожалению, мало занимались подобной работой с фронтовой разведкой противника. Русский разведчик знал, что в плену его участь незавидна — допрос и расстрел. Поэтому выбор у него был, как видишь, небогат, и он дрался до последнего.
— А если Маркелов ответит отказом?
— Это ничего не изменит. Возможно, так и будет. Не будем особо огорчаться. Нужно терпеливо работать, Генрих, всего лишь. Одного—двух из них мы должны, если можно так выразиться, перевоспитать. Главное, посеять в их души надежду выжить, а уж всходы нужно будет лелеять заботливо и целенаправленно. Пашню мы подготовили — дезинформация отрезала им пути назад. Исправить положение невозможно, значит, необходимо искать выход. Вот мы им этот выход и предложим.
Полковник Дитрих надел фуражку и направился к двери.
— В шестнадцать я буду здесь, Хольтиц. Хорошо присматривайте за русскими. И пусть будут с ними по возможности вежливыми и предупредительными — это производит впечатление…
* * *
Капрал Виеру лежал на охапке прошлогодней соломы и предавался горестным размышлениям. Еще утром куда-то забрали Берческу. Из головы не выходила и неверная Мэриука. Изредка Георге вспоминались подробности драки с немецкими солдатами: чем все это закончится? Немцы скоры на расправу…
Лязгнул засов, дверь камеры отворилась, и два эсэсовца небрежно швырнули на солому окровавленного человека. Когда охранник замкнул камеру, Георге подошел к новому узнику поближе и только теперь рассмотрел, что это русский солдат. Он был без сознания.
«Вот сволочи!» — зло обругав про себя эсэсовцев, Виеру подложил раненому под голову побольше соломы, осторожно повернул его на бок и принялся искать место ранения. Нашел с трудом — гимнастерка и нательная рубаха были заскорузлыми от засохшей крови.
Не мешкая, он снял свое белье, порвал его на бинты, как сумел промыл водой тело вокруг ран и хорошо перебинтовал спину и грудь русского солдата.
— Во-ды… — прошептал тот, не открывая глаз. — Пи-ить…
— Что? — обрадованно подскочил к нему Георге. — Чего ты хочешь? — Георге в отчаянии пытался угадать, что говорит русский.
— Во-ды. Во… А-а-а… — застонал русский.
«Может, воды?» — бросился Виеру к бачку возле двери, нацедил полную кружку и, осторожно приподняв голову раненого, принялся понемногу вливать воду в запекшиеся губы. Русский глотнул раз, другой, затем жадно припал к кружке и осушил ее до дна; бессильно откинувшись на солому, он некоторое время лежал неподвижно, словно собираясь с силами, потом открыл глаза и посмотрел на обрадованного Георге.
— Где… я? — Слова прошелестели, как легкое дуновение ветерка.
— Я солдат! — ударил себя в грудь Георге. — Понимаешь, солдат. Румын я! Георге Виеру.
— Что… со мной?
— Я Георге Виеру, румынский солдат! Ру-мы-ни-я, — по слогам выговорил Георге.
— Румын… — наконец понял раненый и в изнеможении закрыл глаза. — Плен…
На этот раз и Георге понял, что сказал русский, но свою радость по этому поводу выражать не стал — молча присел рядом с ним и тяжело вздохнул…
Перед обедом звякнуло окошко, и в нем показалось лицо офицера. Георге сделал вид, что не заметил его, — закрыл глаза и притворился спящим.
— Господин капитан, здесь румынский капрал, — голос охранника.
— В другую камеру, — приказал офицер.
— Некуда, — заупрямился охранник. — Полчаса назад получили новую партию, все будет забито.
— Ладно, черт с ними, — выругался офицер. — Здесь места всем хватит. Русские, румыны — все равно…
Когда за Алексеем захлопнулась дверь камеры, его тут же сжали в объятиях.
— Живой! — Татарчук сиял от радости и гладил Маркелова, словно маленького ребенка.
— От бисови очи… — ворчал похожий на оборванца Пригода, смахивая украдкой слезу.
Степан Кучмин молча ткнулся лицом в грудь Маркелова и отошел в глубь камеры.
— Николай… плох, — негромко молвил, не глядя на старшего лейтенанта.
Ласкин, успокоенный присутствием товарищей, лежал в полузабытьи, изредка постанывая.
— Ласкин, ты меня слышишь? — склонился над ним Маркелов.
Ласкин открыл глаза и, увидев Алексея, попытался улыбнуться.
— Ко-ман-дир… — прошептал он с трудом и снова прикрыл веки.
Маркелов стиснул зубы и отвернулся, на глаза ему попался Георге, который скромно примостился в углу камеры.
— А это кто? — спросил он у Татарчука.
— Капрал румынский.
— Подсадка? — шепнул старшине на ухо Маркелов.
— Не похоже. С какой стати?
— А вот с какой… — Старший лейтенант отошел в другой конец камеры. — Идите сюда. — И рассказал разведчикам о предложении полковника Дитриха.
— Вот фашистская морда! — Татарчук даже задохнулся от ненависти. — За кого нас принимает…
— Что теперь? — пытливо посмотрел на Маркелова Степан.
— Поэтому и хотелось вас всех увидеть. Может, в последний раз…
— Э-э, нет, командир, — Татарчук упрямо тряхнул головой. — Рано хоронишь и себя, и нас. Подумаем.
— Тут и думать нечего… — Кучмин оглянулся на Георге, который прислушивался к их разговору, — Эй, парень! Подойди сюда.
— Не понимаю, — растерянно развел руками Георге.
— Что он говорит? — поинтересовался Татарчук.
