Ткнули меня носом в эту странную наколку — и что дальше? Ждут, когда я решусь сделать первый ход? Кто ждет? Зачем?
Как утверждает мой наставник Змей Огненный Волк, человек волен только в первом поступке. Все последующие шаги совершаются по необходимости. Ну, поговорю я с Рогулиным, куда заведет меня этот разговор? Неужели «кто-то» или «что-то» полагает, что я, как мальчишка, сломя голову, побегу выяснять, где Рогулин раздобыл подобную татуировку, что не сумею притерпеться к двойственному положению. Да, это очень неудобно носить две шкуры одновременно. Даже три!.. Одна из них, обращенная шерстью вовнутрь, отчаянно чесалась. Главным образом под мышками. К тому же блохи покусывают. Теперь, правда, реже… Совет Каллиопы оказался к месту, и теперь по ночам я начинаю мысленную охоту. Жена ворчит — что ты все ворочаешься…
С другой стороны, что же мне теперь всю жизнь в шубе мехом внутрь ходить? Звереть по каждому пустяку, беззвучно выть по ночам и в конце концов свихнуться на мечте о первозданном, пусть даже в чем-то ущербном, но все-таки райском облике? Эта волчья ипостась мне всю ауру нарушила. Среди хранителей стыдно будет показаться. Я вполне серьезно — любой из нашей компании глянет в мою сторону, просветит меня ясновидящим взглядом и поморщится. Что за странная идея, решит он, пришла на ум благородному бисклаварету, потомку Аполлона, Ромула и Рэма, непобедимого Бхимы и изощренного в колдовских таинствах Всеслава, не снимать ритуальное одеяние? Что за декадентство?! Подобные новомодные веяния извращают смысл бремени охраны!.. Уверен, такие разговоры среди хранителей обязательно начнутся.
Что же мне делать? Плюнуть и на хранителей, и на людей? Уйти в тень? Загнать себя в одиночество? Соорудить тесный мирок и там затаиться? На пару с Рогулиным начать собирать бутылки? Собственно, чем волчья шкура, упрятанная вовнутрь, отличается от нелепой, неуместной татуировки?
Через неделю, в субботу, договорившись с Олегом Петровичем, я направился к нему в гости. Насчет пароля, позволяющего войти в его квартиру, он просветил меня заранее, так что увидев в глазок бутылку, он тут же распахнул дверь.
— Бойтесь данайцев, дары приносящих, — предупредил я его.
— А закуску данайцы случайно с собой не прихватили? У меня только четвертушка черного.
— Кое-что есть, — успокоил я его.
Тратить на меня свой, добытый сбором бутылок батон он не собирался это значило лишиться ужина и завтрака.
После недолгого разговора о том, о сем я как бы невзначай спросил:
— Сколько на твоих золотых?
Рогулин откинулся на спинку стула и долго рассматривал меня, сидевшего напротив на продавленном диване.
— Тебе какое время, — наконец откликнулся он. — Московское, пекинское, нью-йоркское? Или, может, галактическое?..
Я удивленно глянул на него.
— Да-да, галактическое. А вот на этом циферблате местное звездное время, соответствующее нашей долготе. На соседнем, по моим прикидкам, то, какое должно существовать на Луне. Ну, давай поднимем, что ли, стаканы за матушку-вселенную. За шуточки, которые она себе позволяет откалывать в отношении своих обитателей.
Он поднял на треть наполненный граненый стакан, однако, заметив, что я сижу с открытым ртом, усмехнулся.
— Взгляд у тебя сейчас точно такой же, как в тот день, когда ты впервые заметил эти часики. Ты, Володя, редкий — что? Правильно, экземпляр. Тебе дано видеть, что это такое. Соображаешь? Другие ничего, кроме татуировки, не замечают. Я даже опыты специально проводил. Одному под нос сую, другому, третьему. Спрашиваю, что бы это могло быть? Черт знает, что отвечали. Говорили — украшение. Дурачье!.. Стал бы я руку поганить. Кое-кто уверял, что это надпись. Иностранными буквами. Какой-то блатной осилил. «Она устала», — вот что он вычитал. Химик разглядел формулу какого-то сложного соединения, приехавший на побывку подводник — транспарант «Привет морякам Черноморского флота». Как-то встретился мне псих, который всерьез уверял меня, что здесь наколото женское имя. Какое ты думаешь? Эрнестина, ни больше, ни меньше. Да, ты прав, это часы… Есть ещё один человек, угадавший, что это такое, но он побоялся взять их в руки…
Олег Петрович сдернул с руки насытившуюся объемом и весом татуировку и швырнул на стол браслет. Тот глухо звякнул. Изготовлен из тусклого, серовато-сизого металла. Стеклышек не было, стрелки и непонятные значки казались утопленными в какую-то стеклянистую, влажную на ощупь массу.
Я помалкивал. Олег Петрович продолжил.
— Уже, считай, полвека, как наградили меня этими часами. Сколько было восторгов, надежд! Собственно, это не совсем часы, скорее устройство связи. Что вроде телефонного аппарата. Стоит только поставить все стрелки на двенадцать, сразу возникает контакт. Сначала я никак не отваживался, считал — рано, рано… Когда же решил, что час пробил, мне никто не ответил. Стало быть, оказался не нужен. Стало быть, так!..
Он лихорадочно потер руки и хрипловатым голосом добавил:
— Не нужен! Надобности во мне нет-с!.. — он вновь плеснул в стаканы. Что зацепенел? Давай вздрогнем.
Я встал, прошелся по комнате, пристроился у подоконника.
Рогулин между тем выпил, сморщился, потянулся за перышком зеленого лука и, закусив, как-то разом обмяк. Я обратил внимание, что стул он не иначе как подобрал на помойке. Кто-то выбросил, а от тут как тут. Вся обстановка в комнате была, по-видимому, из того же источника. Старый, давным-давно отслуживший срок диван-кровать, навечно разложенный, покрытый стертым до основы, сальным ковровым покрывалом. На подоконнике радиола шестидесятых годов, ободранная, но, как уверил меня хозяин, в рабочем состоянии, рядом две пластинки. На полу, возле холодной батареи стопки книг — набор безалаберен и случаен. Я вспомнил, что Рогулин, случалось, и книгами приторговывал. Когда они ему бесплатно доставались… Комната угловая, два окна — то, которое выходит во двор, на три четверти забрано газетами. В квартире было сравнительно чисто, фигурные пустые бутылки скапливались в картонном ящике из-под телевизора. Ящик стоял в углу, возле стойки-вешалки с округлым никелированным кольцом вверху и крючками.
Олег Петрович покуривал — дымок легкой, оживляющей пейзаж струйкой тянулся к потолку, там скапливался сизым облаком. Удивительный браслет, лежавший на покрытом газетой столе, рядом с ножом, с тарелкой, где ломтями был нарезан хлеб, между уже разбросанной кучки зеленого лука, — тускло отсвечивал в подступающих со стороны окон сумерках. Он поджидал нового хозяина? Следующего безумца, который рискнет нацепить его на руку? Интересно, мне придется впору? Что если попробовать на ногу надеть или через голову… Он обхватит талию и тогда, перекувырнувшись прямо на глазах притихшего, излучающего пылавшую в его глазах синь человека, — я воспряну, обрету прежний облик?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
