СССР. Даже не верится, что мальчык мог такую написать. Жаль, что она грустная. – Сталин достал из кармана платок и промокнул слезинку в правом глазу, - У тебя, Володя, есть не такые грустные пэсни?
- Фомин, а мне говорили, что у тебя про лётчиков есть песня? – Выскочил, как чёртик из табакерки Василий.
Про лётчиков? Фёдор Челенков, закрыл глаза. Ничего такого он никому не говорил. Як – истребитель? Высоцкого? Но ведь он её пел всего один раз в больнице лётчику, когда тот подарил ему эту гитару. Ещё в Куйбышеве в первый или второй день, как оказался в теле Фомина. Вот это да! Что получается? Получается, что Берия послал в Куйбышев людей или человека, который или которые, всё про Вовку до и после попадания молнии разузнали. Да, КГБ не дремлет. Тьфу, сейчас МГБ. Ну, а чего он хотел? Чтобы его допустили до Самого не разузнав о нём всё, вплоть до цвета носок.
- Як – истребитель? – Вовка посмотрел на теребщего пенсне в руках Берию.
- Пой, давай, Фомин, не томи! – подбежал почти к нему Василий Иосифович.
- Як – истребитель. Необычная песня. Она как бы … Нет. Ладно. Только она уж точно не весёлая.
Вовка снова сел вкресло перебралструны вспоминая аккорды и начал. Пытался хрипотцы Высоцкого в голос дать, но не получилось, заперхал. Плюнул на хрипотцу и нацал по второму разу:
Я — «Як»,
Истребитель,
Мотор мой звенит.
Небо — моя обитель.
Но тот, который во мне сидит,
Считает, что он — истребитель.
Раскатистое «ррр» пришло само. Вовка успокоился после первого куплета, смотрел на Василия Сталина и видел, как по мере повествования меняется его лицо. Непонимание, глаза расширюятся. Словно спросить хочет, что это дернулся к Лаврентию Палычу, ну точно, он рассказал лётччику Сталину про песню, а потом улыбка тронула сморщеное лицо и оно разгладилось. Когда Вока дошел до куплета про смерть ведомого Ваилий Иосифович сник, вспомнил, видимо, эпизод военной своей жизни.
Досадно, что сам я немного успел,
Но пусть повезет другому.
Выходит, и я напоследок спел:
«Ми-и-и-р вашему дому!»
Вовка как мог прорычал изображая мотор на форсаже. И резко ударил по струнам, которые обиженно зазвенели. А вот дальнейшего не ожида. Василй, как-то подпрыгнул что ли рубанул кулаком по воздуху и через всю гостинную бросился к Фомину. Тот еле успел гитару за спину задвинуть. Сталин младший обнял вскочившего Вовку и ткнулся лицом в плечо. Что блин делать. Обнять в ответ по спине похлопать успокаивая. Пацан же ещё совсем. Ну. по сравнению с Челенковым-то точно. Положил руки всё же на плечи успокаивая. Васька всхлипнул и ещё сильнее вжался в плечо. И тут это же проделала и Светлана. Подбежала и сбоку Вовку и брата заодно обняла.
Событие десятое
У нас мало песен веселых. Большая часть наших песен отличается тяжелой грустью.
Николай Александрович Добролюбов
Стояли так минуту целую. У Фомина просто дыхание остановилось. Боялся вспугнуть этих воробышков, без матери и отца выросших.
- Кхм. - Кашлянул Сталин и достал из кармана чуть мятого белого кителя трубку короткую, - Опять удивил ты меня малчык. Хорошая пэсня, толко опять грустная. Да. – Он, огляделся и тут же Власик положил перед Вождём коробочку зелёно-чёрную с папиросами Герцеговина Флор. – Да, война была тяжёлая. Много хороших смелых людей погибло. - Он сломал одну папиросы, отделяя гильзу от мундштука и замерли руки. - Много, очень много погибло. Только мы победили. Радоваться надо. Теперь будем хорошо и всё лучше и лучше жить. Нужны весёлые пэсни. Люди и так всё про войну плохое знают. У тебя, малчык, есть весёлые песни?
Челенков совсем исходя из других соображений подготовился. Считал, что раз Сталин любит блатные песни в исполнении Утёсова, то ему просто именно блатные песни и нравятся. А нравились не блатные, а весёлые. А их почти не было в стране. Ну, вот только у Утёсова, наверное и были. Ту же песню про околевшую кобылу и пожар регулярно по нескольку раз в день гоняли по радио.
Челенков подготовил блатную, ну, почти блатную. Но заканчивалась она вполне себе весело. Её они с Наташей и готовили, последние дни. Её и генералам представили. Васька отреагировал тогда бурно в квартире, потребовал слова и с ними стал петь второй раз. Не попадая в ноты, но довольный страшно.
Младшие Сталины отошли от Вовки, оба слёзы вытирая.
- Так точно, товарищ Сталин, у меня есть весёлые песни.
- Еслы есть, то пой, посмотрым, как молодэж умеэт шутить, да Лаврентий? - Иосиф Виссарионович отмер и стал набивать чёрную от времени трубку серо-зелёными табачными стружками.
- Я, думаю, Володя нас опять удывит. Удывительный малчык, - Берия подошёл поближе к Сталину и уселся на краешек стула, через ряд от Самого.
Папка мой давно в командировке!
И не скоро возвратиться он!
К моей мамки ходит дядька Вовка!
Он вчера принёс одеколон!
Вовка, пихнул замершую с саксофоном Наташу, опять зависла будущая артистка. Ну, после обнимашек с детьми Сталина у Вовки у самого голос дрожал, но получалось от этого только лучше, словно и, правда, обиженный мальчик поёт. Но вот Наташе отключаться нельзя, иначе песня рваная получится и весь её шарм уйдёт, развалится на куски. Зеленоглазка не подвела, вступила и в ноты попала точна.
И как только вечер наступает!
Меня мамка рано ложет спать!
Комнатку на ключик запирает!
И с кроватки не даёт вставать!
Опять вступил саксофон поддерживая обиду маленького мальчика.
Фомин наблюдал за Сталиным. Тот сделал затяжку из трубки, неглубокую, а потом
