струсил.
— Значит, стройматериалы, говоришь… — негромко произнес Жиган.
— Пусти, фраерок. Не нарывайся, — прошипел Рома.
— Угрожаешь, крыса?
— За наезд не по делу можно по-крупному схлопотать.
— А я не размениваюсь на мелочи, — расхохотался Жиган.
Этот смех подействовал на толстяка, как удар хлыста. Он неожиданно вскочил. Упершись обеими руками в грудь сокамерника, оттолкнул его от себя. На секунду потеряв равновесие, Жиган отлетел на середину камеры.
— Надзиратель… — подлетевший к двери Рома-Завхоз барабанил по железной обшивке.
Жиган стоял посредине камеры, ожидая, что через секунду сюда влетят вертухаи. Того же ждал и осведомитель.
Но вертухаи не появлялись.
— Вертухаи долбаные! Сюда… Скорее… — заходился в животном вопле толстяк.
Коридор словно вымер. За металлической дверью царила глухая тишина. Она была обманчивой. Надзиратели отчетливо слышали каждое слово Ромы-Завхоза, стоя в закутке возле щита с кнопкой тревоги.
Молодой надсмотрщик, только начинавший свой трудовой путь в местах заключения, поинтересовался у старшего товарища:
— Слышь, Иванович, надо бы проверить, что за бодяга в шестой камере.
Прапорщик, с посеребренными сединой виска-ми, одернул подавшегося вперед молодого:
— Стой. Торопливость нужна только при поносе и ловле блох.
— Так, кажись, там мочилово начинается, — неуверенно произнес молодой.
— А ты знаешь, кто в шестой парится? — держа за рукав не в меру ретивого коллегу, спросил седой.
Молодой кивнул:
— Да.
В отношении Ромы — Завхоза были получены ясные предписания: ценного агента оберегать, в случае необходимости срочно эвакуировать из камеры. Личность толстяка и его извращенные пристрастия были хорошо известны обоим надзирателям.
Почесав затылок, прапорщик изложил план действий:
— Значит, так, мы с тобой до поры до времени ничего не слышали. Пускай этой скотине пистон вставят. В шестерке нормальный мужик сидит. Я к нему присмотрелся.
Напарник пугливо перебил:
— Начальство будет недовольно.
— Перед начальством не прогибайся. Спина сломается.
— Премии лишат, — слабо пискнул ничего не понимающий надзиратель.
Старший коллега дружески похлопал его по плечу:
— Бабки, Вася, дело наживное. Отобьем как-нибудь премию. А вот справедливость ни за какие бабки не купишь. Понимаешь…
Молодой округлил глаза и промычал:
— Не въезжаю.
На что прапорщик пробурчал в прокуренные усы:
— Появятся свои дети, въедешь. Таких, как Рома-Завхоз, на площадях кастрировать надо… — Помолчав, он с тайной надеждой добавил: — Может, открутят яйца этому стервецу. Тогда пускай стучит, сколько влезет…
Вопли в камере стихли. Теперь оттуда доносились странные звуки, напоминающие сопение роющегося в навозе хряка.
Прапорщик оттопырил ухо. Кончики усов поднялись, лицо расплылось в улыбке.
— Кажись, начинается правилка, — удовлетворенно произнес он.
Напарник, наконец уразумевший тайную неприязнь отца двоих пацанов к педофилу, с готовностью поддакнул:
— Ага, щас завертится месиловка.
Одернув рукав кителя, прапорщик посмотрел на часы. Стрелка, подсвеченная фосфором, зловеще светилась в полумраке коридора.
— Даем на разборку пять… нет, восемь минут. Потом заходим, — не терпящим возражений тоном сказал прапорщик.
— Ладно, — без энтузиазма согласился молодой.
Между тем события в камере развивались стремительно.
После безуспешной попытки вызвать помощь, Рома-Завхоз почувствовал себя зверем, угодившим в западню. Его противник по-прежнему занимал позицию в центре камеры.
Жиган стоял спокойно, не делая резких движений. Ждал, когда толстяк дойдет до кондиции и нападет первым. В том, что именно так и произойдет, Жиган не сомневался, следя за каждым движением толстяка.
Природная трусость мешала Роме-Завхозу ударить первым. Он прижимался спиной к железной двери. Его глаза, похожие на вспыхнувшие красные огни семафора, буравили противника.
— Эй, урод, дырку во мне проделаешь, — усмехнулся Жиган и шагнул вперед.
Толстяк брызнул слюной.
— Не подходи. Упою.
— Ты за свои слова отвечаешь?
Жиган приближался. Расстояние сократилось. Теперь он стояч почти рядом с толстяком, сместившись к левой стене камеры.
— Рома, колись по полной. Тебя «наседкой» в камеру подсадили? На какую муть меня раскрутить хотят?
— Уйди, гнида, — шипел толстяк, невольно сжимая кулаки.
Наконец нервы Ромы-Завхоза не выдержали. Оттолкнувшись от двери, он понесся вперед. Ослепленный яростью, стукач намеревался протаранить противника. Смять его массой своего тела. Сбить с ног. Несмотря на солидный вес, Рома-Завхоз был достаточно ловким. Он вовремя заметил, что противник сменил позицию.
Жиган попробовал увернуться, но многопудовая туша таранила его, словно айсберг борт «Титаника». Жигана отбросило к стене. Он крякнул, ударившись затылком о шершавый бетон. Сотой доли секунды ему хватило, чтобы прийти в себя и перехватить инициативу.
Рома-Завхоз решил повторить атаку. Резко развернулся, снова набрал скорость. При этом выставил обе руки перед собой. Это его и сгубило. Когда он был почти рядом, на его пухлых запястьях будто сомкнулись железные обручи.
Жиган, подпустив противника поближе, перехватил его руки. Поднырнув под толстяка, выполнил классический бросок, которому могли бы позавидовать мастера греко-римской борьбы. Туша Ромы-Завхоза взлетела в воздух.
— Сука, — где-то над головой у Жигана на выдохе рявкнул толстяк.
С оглушительным грохотом туша стукача распласталась на бетонном полу. Ополоумев от боли, Рома-Завхоз колобком покатился к шконке. Он пытался уйти от противника, заползти, словно червь, в надежное укрытие. Но противник был беспощаден.
Настигнув толстяка, Жиган ударил его ногой под ребра. От удара толстяк перевернулся на спину. Теперь он был похож на беспомощного майского жука, болтающего в воздухе лапами.
Схватив за куртку, Жиган приподнял стукача и подтащил к шконке. Тугой затылок Ромы-Завхоза лег на жесткое ребро железной рамы. Колено сокамерника уперлось в его рыхлую, похожую на женскую грудь.
Придавленный противником, толстяк захрипел:
— Пусти, задушишь.
Свободной рукой Жиган ударил толстяка в челюсть. Он бил пс касательной Скорее для острастки, чем для боли. Но и этого оказалось достаточно. Напуганный до смерти. Рома-Завхоз вдруг по-щенячьи заскулил, пуская пузыри розоватой слюны:
— Пусти, волчара.
Его мучитель на жалость оказался скуп. Щенячий писк оставил сердце Жигана равнодушным. Не для демонстрации милосердия затеял он эту свару. Слегка ослабив хватку. Жиган убрал ногу с груди Ремы. Тот попробовал вырваться. Мощный удар в переносицу отбросил голову толстяка назад. Он застонал, схватившись руками за виски.
— Эй, тюфяк, отвечай быстро и по делу, — склонившись над толстяком, потребовал Жиган.
— Я все скажу, — едва шевеля губами, ответил тот.
— Тебя «наседкой» в камеру подсадили?
— Да.
— Кто?
— Мне раскладов не дают, — попытался увильнуть от прямого ответа стукач.
Легкий шлепок по щеке заставил Рому-Завхоза содрогнутся всем телом. Он панически боялся боли, но охотно причинял ее другим. Особенно детям, жертвам своих плотских утех.
— Кто? — повторил Жиган, добавив в голос металла.
— Следак.
— Как зовут?
— Петрушак Геннадий Семенович. Следователь по особо важным делам.
Жиган минуту помолчал, собираясь с мыслями. Он знал, что для подобной обработки подследственного требуется весьма веская причина.
«…значит, они не считают меня случайным пассажиром, по недоразумению оказавшимся в джипе. А может, хотят приписать соучастие. Обстряпать дело и
