посылает нам болезни?
– Возможно… Но только от самого человека зависит, выстоит он или погибнет. Гиппократ, сын Асклепия и потомок Аполлона, не раз доказывал людям это.
– А врачи не могут повлиять на выздоровление? – спросила Деспина, проигнорировав странную деталь о мифических героях.
– Я бы сказала, что современная медицина не совсем на правильном пути. Отравленный организм невозможно вылечить новоизобретённым ядом. В Древнем мире люди были намного здоровее и морально, и физически, поэтому они жили дольше. Их гены были сильнее. Точнее, один. В науке он называется «Эпсилон». Правда, найти его и раскодировать практически невозможно.
Деспина задумалась. Она никогда не слышала о подобном гене от своих родителей-профессоров. Правда, её бабушка, рассказывая ей в детстве сказки на ночь, что-то говорила о Божественной наследственности греков, что делало их почти непобедимыми, а некоторых и вовсе бессмертными. Слушая мифы о богах и полубогах Древней Греции, девочка сладко засыпала и спала спокойно всю ночь безо всяких сновидений. Жаль, что это были только мифы.
– Афро, а ты теряла когда-нибудь близкого человека?
Афродита прикрыла глаза, на переносице образовалась глубокая морщинка, уголки губ опустились.
– Когда-то я потеряла любимого. Но не от болезни. Его разорвал дикий зверь в лесу.
– Какой ужас!
– Да, это было тяжело. – Несколько мгновений подруга выглядела абсолютно несчастной. – Но меня излечила новая любовь.
– Разве любовь может излечить от такого?
– Любовь излечит любые раны. И ещё время. Хронос. Он неумолим для смертных.
Задурманенное марихуаной сознание Деспины стало улетать далеко-далеко в прошлое, в тёплую детскую кровать, под пушистое, как облако, одеяло с запахом лаванды. В ушах зазвучал голос бабушки Дафны, который шептал ей сказки из Древней Греции.
– А как научиться раскодировать этот ген? – засыпая, задала она последний вопрос.
– А вам не надо ничему учиться, – тихо ответила Афродита, – вам нужно только вспомнить…
Но Деспина уже крепко спала и не слышала последних слов подруги.
Через два года они с Мано стали часто ссориться, он всё время ходил угрюмым и нервным. Очень скоро Деспина поняла, что он ей изменяет, а ещё через несколько месяцев узнала, что беременна.
Первой известием о своём положении она поделилась с Афродитой.
– Тебе нужно вернуться домой. – Подруга отреагировала неожиданно. – Здесь нельзя больше находиться.
– Зачем? Разве животные не рожают сами? Бабушка отправит меня в клинику, а врачи непременно убьют моего ребёнка!
На следующий день Афродита повторила:
– Тебе нужно уходить, не раздумывая, здесь становится опасно. Лучше исчезни внезапно. – Слова произносились всё настойчивее и требовательнее, тоном, не терпящим возражений.
– Почему? О чём ты говоришь? Я не хочу никуда уходить. Мано одумается и вернётся, вот увидишь.
Подруги шептались, лёжа в соседних гамаках, в то время как остальные парни и девушки крепко спали – кто в палатке, кто в спальном мешке на траве.
Деспина удивлённо и разочарованно посмотрела на подругу, которая не отрывала глаз от усыпанного звёздами неба, словно считывая оттуда некую, только её одной доступную информацию.
– Его уже не спасти… Послушай меня, уезжай. Больше так, как было, никогда уже не будет. Любовь превратилась в яд…
– От чего не спасти?
Голос Афродиты внезапно затих, её взгляд застыл, тело напряглось, она будто превратилась в мраморную статую. Время остановилось, мысли Деспины замерли. Или уснули? Их словно затягивало в небесную Вселенную, которая продолжала убеждать в истинности слов Афро. Нет, Деспина не спала, её глаза отчётливо видели, как блекли звёзды и вставало солнце. Растворившееся в небесных светилах сознание стало возвращаться, но уже в новой форме – уверенной, сильной, готовой к созданию новой жизни, которая трепетно билась в её чреве.
– Хорошо… – хотела было согласиться Деспина, но соседний гамак был пуст. На его месте лежало несколько миртовых цветков, выпавших из волос подруги.
Больше Афродиту и Адониса никто не видел.
Бабушка встретила свою внучку, прикрывавшую небольшой, но уже заметный живот, и не могла остановить поток счастливых слёз:
– Ага́пи му! О́ла кала́? (Любимая моя! Всё хорошо?)
– Ах, бабушка, как же я соскучилась! – Внучка упала в объятия Дафны, которая под родной и долгожданной тяжестью облегчённо вздыхала.
По телевизору ежедневно вещали о ВИЧ-инфекции, которая распространялась с бешеной скоростью по Европе и Америке. Очаги размножались с пугающей скоростью, особенно среди любвеобильных хиппи, которые, продолжая верить в полную свободу, становились жертвами смертельного вируса. Про Мано и остальных ребят Деспина долго ничего не слышала. Чувствуя себя предательницей, она сильно страдала от угрызений совести.
Через месяц старая Дафна сидела перед листочком с отрицательными результатами анализов внучки и благодарила Богов Зевса, Аполлона и Асклепия за чудо.
Через год после рождения маленькой Марии Деспина решила возобновить поиски Мано. Она хотела показать ему дочку и дать возможность, если пожелает, видеться с ней. У ребёнка непременно должны быть отец и родственники с обеих сторон. Тем более что Деспина, придерживаясь традиций, дала дочке имя матери Мано. В Греции это вселяло надежду на то, что её с дочкой примут в семью. Невзирая на мольбы бабушки, Деспина взяла билет на самолёт и отправилась в Салоники с полугодовалым ребёнком на руках. Сестра Дафны, Фемида, в очередной раз с радостью приютила внучатую племянницу с малышкой.
По месту жительства Мано не оказалось. Его мать только пожимала плечами, а отец и вовсе захлопнул перед носом дверь, даже не взглянув на коляску со спящей внучкой.
– Мано нашего ищешь, дочка? – послышался голос соседки, высунувшей любопытный нос из-за соседней двери. – Ну-ка пройди ко мне, только быстро!
Деспина толкнула вперёд коляску и исчезла в соседской квартире.
– СПИД у него, в больнице имени Гиппократа лежит. Я там санитаркой работаю. Если хочешь, проведу. Родители его скрывают, так что ты тоже не болтай, жалко их. Ты сама проверься и малышку свою проверь, говорят, эта зараза только через полгода после попадания в кровь диагностируется.
– Спасибо, кирия, обязательно проверимся! – пообещала Деспина, пятясь к выходу.
Присев на скамейку в тени на площади Аристотеля, она тихонько заплакала. Мария сладко спала, гоняя во сне туда-сюда соску. Рядом стояли столики, где мужчины играли в нарды. Тавли, как их называли греки, была самой распространённой игрой всех времён и возрастов. Стук падавших на доску костей и передвигавшихся шашек был характерным звуком в каждом дворе. Сквозь слёзную пелену Деспина смотрела на взлёты и падения пластиковых кубиков и думала о том, насколько это напоминает течение жизни: как упадут кости – дело случая, но вот куда двинется фишка, зависит от игрока…
Вдруг за плечом она почувствовала чьё-то тёплое дыхание. Обернувшись, Деспина увидела Михалиса:
– Ты?!
Она вскочила со скамьи и повисла у парня на шее. Потом вдруг осеклась, почувствовав неловкость.
– Деспина! Как ты? Я так рад тебя видеть! Ты… с коляской? Это твой? Быстро же ты! Извини… Я не то хотел сказать…
– Господи, Михалис! Как же ты изменился, подстригся, похорошел! Как у тебя дела? Здоровье? – Последнее слово просто вырвалось из уст.
– По сравнению с другими… лучше быть не может… Знаешь про остальных?
– Как? Ещё кто-то?
– Почти все… – тихо сказал Михалис, а потом добавил: – Знаешь, иногда мне кажется, точнее, я почти уверен, это Бог нас с тобой тогда отвёл. Помнишь старую церковь Святого Николаоса на Эвии?
– Я тоже об этом думала… Хотя уверена, что и Афродита что-то подозревала. Она слишком сильно настаивала на том, чтобы я покинула лагерь. Кстати, ты о ней что-нибудь слышал?
– Ничего. Она исчезла, не
