Благодаря холодным укусам ветра она знала, что они находятся высоко, ощущение было знакомо ей по тем временам, когда она выкраивала несколько минут между сменами, чтобы постоять на верхней оболочке улья.
Гул двигателей и лязг рельсовых тележек создавали фон для топота обутых в ботинки ног. Разговоров было мало — после почти целого дня тесного общения друг с другом каждый довольствовался своими мыслями.
Со временем шаги стали ещё более размеренными, ритмичный глухой стук напоминал ей пневматические прессы и штамповочные молоты.
В нескольких метрах впереди Зеноби запела женщина, слова были знакомы всем, кто работал в нижнем восточном подвесном отроге, и Зеноби слышала о таких же рабочих песнях во всех мануфакториях.
— Я работаю на конвейере, работаю на конвейере, работаю целый день.
— Как и мой отец до меня, — подхватил кто–то сзади.
— Я работаю на конвейере, работаю на конвейере, работаю целую ночь, — продолжала женщина.
— Как и моя мать до меня, — запело больше голосов.
— Я работаю на конвейере, работаю на конвейере, работаю целую смену.
— Как и мой сын будет после меня, — запела Зеноби, её дрожащий голос присоединился к десяткам других.
Остальные последовали их примеру, смесь басов и низких нот мужчин и более высоких и резких гармоний женщин.
— Я работаю на конвейере, работаю на конвейере, работаю всю свою жизнь.
— Как и моя дочь после меня.
Звук нарастал вокруг Зеноби, помогая ей забыть бесконечное небо над головой, напоминая, что она вместе со своим народом. С этой мыслью пришло утешение, что она находится именно там, где её место. Рабочие Аддабы были фаталистами, но им нельзя было отказать в уверенности в собственных силах. В отведённой им жизни существовала возможность подняться на ранг или два, получить немного больше жилой площади, дополнительный паёк пресной воды и — если кто–то достигал головокружительных высот надсмотрщика, как Эгву и другие, ставшие офицерами в корпусе обороны — настоящие фрукты раз в месяц. Когда вырос на переработанных воде и воздухе и не пробовал ничего, кроме искусственных белковых плиток и нутряной каши, сама мысль о яблоке или апельсине граничила с мифом.
Так они пели песни, пока шли, о труде и любви, о семье и дорогих сердцу моментах, о построении мира для своих детей и внуков и о почитании жизни своих предков. Песни, которые помогали им во время долгих смен опасного ручного труда, помогали и во время казавшегося бесконечным марша к следующей остановке.
Прошло почти два часа, прежде чем монотонная ходьба была прервана. Зеноби посчитала, что после высадки с транспортов они прошли больше десяти километров. Они медленно остановились и Зеноби воспользовалась передышкой, чтобы присесть и помассировать икры и не менее жёсткие подколенные сухожилия. Пение стихло и сменилось вздохами и ворчаниями. Прошло всего несколько минут, прежде чем они снова двинулись в путь, и через несколько сотен метров Зеноби увидела причину задержки.
Огромная наклонная дорога разветвлялась на три части, разделив солдат обороны на отдельные группы. Левый и правый пути плавно изгибались в сторону от центральной дороги, спуск резко уходил вниз. Пункт их назначения по-прежнему оставался вне поля зрения.
Она поняла, что её ведут налево вместе с остальной ротой Эпсилон, и когда масса солдат двинулась вперёд, она заметила низкую стену, которая огораживала спуск. Отсюда она смогла увидеть весь гигантский перевалочный пункт, хотя поначалу чуть не потеряла равновесие от головокружения, когда засмотрелась на запутанный лабиринт железнодорожных линий и дорог.
Она переключила внимание вперёд и увидела пять массивных крытых сооружений. Они не были зданиями как таковыми, потому что у них не было стен, и под каждым из них тянулось по восемь прямых дорожек, которые уходили под переход, по которому она спускалась.
Звук вертолётных винтов и двигателей постепенно слабел, но по мере спуска его заменял фоновый шум другого рода — вопли, стоны и крики. Беспокойное бормотание прокатилось по ротам Аддабы, когда они столкнулись с его источником.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Под мостом, на многокилометровой платформе, к вагонам с раздвижной крышей согнали десятки тысяч призывников, а сам поезд протянулся до самого горизонта. Треск дубинок и рёв провостов с вокс-передатчиками прорезали звуки страдания собравшихся людей.
Анархия вызывала у Зеноби такое же отвращение, как и очевидная боль тех несчастных, которых грузили для транспортировки в зону дислокации. Это создавало очень резкий контраст с упорядоченным поведением Аддабского корпуса обороны.
— Интересно, откуда они, — сказала она Селин, женщине, стоявшей между ней и подпорной стеной слева.
— Я не знаю, да, но не похоже, что они счастливы здесь находиться.
— Хартумские бездельники, — сказал Менбер. — Посмотрите на их татуировки.
Он был прав: среди толчеи тел можно было увидеть белые татуировки на лицах, характерные для кочевников, живших в радиоактивных пустынях Хартума.
— Пожиратели песка? — рассмеялся рядовой прямо перед Зеноби. Она узнала его из взвода Гамма, но не знала по имени. — Дорн повредит спину, согнувшись так низко, чтобы соскрести их для своих армий!
— Они будут стрелять из лазгана так же, как ты или я, Кеттай, — перебил его Менбер. — И их кровь точно также прольётся на землю. Ты думаешь, войну волнует, с какой станции мы все родом?
— Я просто рад, что мы не будем рядом с ними, вот и всё, что я сказал, ага. Не обижайся на то, на что они сами не обижаются.
— На их месте могли быть и мы, — сказала Зеноби, крепче сжимая древко знамени над плечом. — Мы так маршируем только потому что мы все заодно, поэтому придержи злые слова в своём сердце и не позволяй им слетать со своих губ.
— Она права, — произнёс кто–то кого Зеноби не видела. — У нас есть связи, мы все семья, но когда мы будем сражаться, мы будем сражаться за всех терранцев, да? За человечество! За Аддабу!
— За Аддабу! — раздался рефлекторный крик в ответ, даже Кеттай подхватил его. Он замолчал и покачал головой, продолжая смотреть на ужасную сцену внизу, чем дальше они спускались по дороге, тем сильнее становилась вонь и громче стоны кабальных солдат.
ПЯТЬ
Монументальная задача
Начало штурма
Поезд
Космический порт Львиные врата, восточный подход, шесть часов до начала штурма
— Ничего не напоминает? — обратился Форрикс к своим спутникам.
— Кадмейская цитадель, — Кроагер прорычал название места, где Пертурабо принял его в Трезубец. Форриксу казалось, что повышение завершилось назначением Кроагера главнокомандующим штурмом космического порта Львиные врата, но Кроагер не упомянул об этом.
— Словно нарисованная на гораздо большем полотне, — заметил Фальк.
— Гораздо, гораздо большем, — согласился Форрикс.
Кадмейская цитадель тоже была космическим портом, исполинской башней, возведённой и защищаемой сыновьями Дорна. Форрикс вспоминал о ней как о тяжёлой кампании, одной среди множества других подобных военных работ, в которых он принимал участие. Однако она казалась просто муравейником по сравнению с тем строением, что возвышалось над Императорским дворцом, затмевая даже горы, из которых была высечена большая часть великого города Императора.
Он стоял на значительном расстоянии, и всё же ему пришлось вытянуть шею, чтобы увидеть затерявшуюся в дымке верхних слоёв атмосферы вершину, воздух вокруг которой пронзали следы бомбардировки и энергетических разрядов. Это был зиккурат, по крайней мере его грубое подобие, наполовину такой же широкий у основания, что в высоту, достаточно большой, чтобы считаться городом-ульем. Фактически одним из крупнейших, хотя его предназначение было не жилым, а логистическим. Со своего места он почти мог различить самые высокие соединительные переходы между космическим портом и Императорским дворцом — магистрали, монорельсы и виадуки, каждый полкилометра шириной, достаточно большие, чтобы перевозить громадные грузы, которые направлялись к стоявшим на его вершине кораблям и обратно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
