А смиренно потупившие взор послушники усердно крутили обмотанные кожей ручки, по средствам ременных передач приводившие в движение бесчисленные бронзовые барабаны шестиколесной молитвенной машины.
И было решено по традиции воздвигнуть пять пирамид из отрубленных вражеских голов, по числу павших героев, а отважные сердца их, печень, легкие и селезенки разделены и съедены.
С приближением сумерек зажглись костры, и началось подлинное ликование. Подтащившие обоз смерды, жадно лакающие щедро пролитую лужами кровь, мародеры, алчущие наживы средь скудных пожитков побежденных, счастливые насильники, любители теплого мяса и податливых трупов, воевода Рей, в исступлении лижущий обагренный клинок, не замечающий, как кровь из разрезанного языка смешивается с неприятельской, и посреди всего этого помешательства – Констант, быстро водящий поскрипывающим пером по бумаге, стоя на штабеле трупов как на кафедре.
– Это будет жизнеописание величайшего из полководцев современности, – поясняет он в ответ на вопросительный взгляд Сандра. Он обмакивает перо в прикрепленную к поясу латунную чернильницу, и, перевернув страницу книги в железном переплете, начал очередной абзац. – Покуда события не поросли былью важно, чтоб даже самая мельчайшая деталь иль произнесенное слово не были потерянны для будущих поколений.
– Хм, – в замешательстве хмыкнул Сандр. – Только не фиксируй вот этого, – и, развязав штаны, помочился на трупы. – Все недосуг было как-то, – смущенно пробормотал он.
– Как скажите, как скажите, князь, – Констант задумчиво поживал кончик пера, собираясь с вдохновением.
А расплывавшийся в небе закат являл лазурный океан, где облака, переливаясь всеми оттенками от густого бордового до пронзительно ярко-алого, были подобиями чудесных затерянных коралловых островов.
Вета – в покосившейся башне из красного кирпича. Окна ее выходят на три времени года: тут стучит певучая весенняя капель, сбегая ручейками с величественных развалин, бурая листва засыпает вспоротые мостовые, над которыми торчат скрученные чудовищной деформацией деревья, там – заросли серого бурьяна колышутся под теплым летним дуновением. Ворота же башни, сорванные, покоились под снегом.
У него длинные прямые черные волосы и фиолетовая кожа, на плече его застыл ястреб, и при ближайшем рассмотрении становиться видно, что лапы птицы давно и глубоко вросли в плоть и кости. Он носит легкий эластичный панцирь, по-видимому, из чешуи дракона, поверх свободных одежд, не имеющих определенного покроя, тюрбан и шлем, который украшен вставленными самоцветами, закручивающимися спиралью к верхушке, где переливается великолепный большой сапфир. Таков Вета, покровитель нерожденных. Руины и переплетенные кишки катакомб – таковы его владения.
В круглом пустом зале, где под закопченным дырявым куполом в ржавых держателях торчат древки съеденных молью знамен и танцуют пылинки в пробивающихся снаружи лучах, в зале, где из мебели стоит один лишь грубо сколоченный престол, а стены с обвалившейся штукатуркой сейчас задрапированы извлеченными из запечатанных сундуков шпалерами, с вышитыми изображениями августейшего покойника, сохранившиеся от прежних хозяев башни, возникает движение. Что-то гораздо менее осязаемое, чем тени собирается в комок. Вкрадчивый девичий голосок шепчет, плывет по помещению, дразня.
– Неверный возлюбленный!
Вета нарочно отворачивается, но двое нерожденных, что охраняют вход, сохраняют невозмутимость, происходящее остается за гранью их восприятия. Массивные бронированные головы, толстые загривки, склоненные спины, влажные семипалые лапы сжимают заряженные пищали, застывший взгляд бездонных черных глаз-бусинок – такова его личная охрана и Вета нехотя оборачивается на зов.
– Опять ты. Все то же, – в его голосе сквозит неприкрытая усталость и разочарование.
– Ты же должен понимать, что возмездие за неразделенную любовь не имеет границ.
– Ага! И чем беззаветнее была та любовь, тем сильнее, неистовее теперь ненависть. А мстишь ты – постоянно докучая мне.
– Дерзкий мальчишка! – бестелесный голос теряет девический тембр, в нем слышится затаенное шипение гадюки.
– Мальчишка? – Вета удивленно поднимает бровь, крупные ограненные алмазы, вставленные в его пустые глазницы, саркастически блеснули.
– Да негодный маленький избалованный гаденыш! Таким ты был – таким ты для меня и останешься! Наказать тебя за все мало. О, как бы я хотела свести тебя с ума, но, увы, это невозможно.
– Поэтому, не имея власти причинить мне вреда напрямую, ты решила достигнуть цели руками наемного героя, что направляется сюда? Очистить мир так сказать от скверны? Что ж – умно, но что будет, коли и он потерпит фиаско? Какой удар по самолюбию, способно ли твое давно подгнившее сердечко пережить еще один позор? Что же ты будешь делать? Уж не попытаешься посеять семена раздора в ряды моих подданных, тех, кого я называю единственной и верной своей семьей за всю историю существования. Но это же будет грубо и примитивно, согласись. А как же былая утонченность?
– Когда ты возвратишься ко мне, я заставлю тебя горько пожалеть о том поступке! Ты заплатишь за каждую минуту, проведенную на поверхности. В сто крат! В тысячу! О, да, ты знаешь, о чем я говорю, ты помнишь!
– Я познал такие изощренные страдания, такие тайны открылись мне, пока я поднимался к поверхности, что теперь меня трудно чем-либо напугать или поразить, – слова и тон говорящего никак не вяжутся с обликом десятилетнего мальчика, и когда он продолжает, слишком много усталых морщин пролегают в уголках губ. – Вот поэтому я ненавистен самой судьбе. Однако же тебе пора убраться надоедливая девчонка.
Просеменив через зал, он забирает пищаль из лап безропотно отдавшего смертельное оружие чудовища, и спускает курок, стреляя навскидку, не целясь, скорее для острастки, чем желая в действительности поразить бестелесную тень.
Раскаленный металл, не причинив вреда, проносится через таинственный сгусток и ударяет в стену. С тихим смешком тень исчезает. Обеспокоенный грохотом в зал ворвался худой горбун, обнаженный и, как кажется, напрочь лишенный каких бы то ни было признаков пола.
Окинув беглым взглядом недоуменно пялящихся стражников, он подскочил к Вете и приобнял за плечи.
– Что стряслось, хозяин?
Вета, морщась, отбросил дымящуюся пищаль. Руки и плечо нещадно саднило отдачей.
– Ничего особенного. Просто вспомнил, что когда-то и у меня тоже были эмоции.
Горбун озадаченно поглядел на прореху в шпалере, которая приходилась как раз на голый узловатый череп изображенного на ней Мертвого Божества. У того грубые надбровный дуги, свирепый взгляд одержимого, нижняя часть лица поросла жестким волосом. Вокруг змеятся вышитые пентаграммы и орудия пыток.
– Такая внушающая трепет картина, хозяин… – в его голосе – укоризна.
– А, заплесневелая рухлядь! – отмахнулся Вета. – Нужно начинать жить настоящим.
– Значит, можно порвать на портянки, да хозяин? – с готовностью осведомляется горбун.
– Нет, оставь.… У меня есть для тебя другая работенка.
И шли они редеющим железным потоком по местам великих запустений и не зарубцевавшимся до конца шрамам отгремевших битв, оставляя за собой курганы да обгоревшие кости стоянок.
На тайном совете:
– Горе нам, вторгшимся в окаянные земли! Язвы съедают наши тела, некоторые лысеют, другие, наоборот, обросли шерстью, третьи – ослепли! К чему все жертвы, я спрашиваю собравшихся, к чему сражения без конца не приносящие практически никакой выгоды? Где же обещанные сокровища, когда путь домой? Увы, нам! Нужно воротиться назад! Довольствоваться первыми попавшимися пленными. Но как вразумить князя?!
Рослый сотник тяжело вздохнул:
– Излишнее упрямство и обычное отроческое самомнение – то еще пол беды. Главная опасность в том, что этот лукавый чужак, шафрановый жрец, этот Дмитр, уж не знаю, как, но возымел исключительное влияние на нашего обожаемого господина. Он коварно раздувает дремлющий глубоко в душе юноши огонек врожденного безумия.
– Проклятый колесник! Это все он, духи наших сгнивших предков оставили нас, и удача отвернулась, мы все обречены! Обречены!
– А все его молитвы над раненными не стоят и пары добрых игл, – вкрадчиво заметил глава эскулапов.
– Нам нужно немедленно возвращаться, весь этот поход – надувательство, а цели – неясны, сплошная фикция. Уж не по поручению своего сюзерена действует он? – понизил голос поведавший жизнь казначей. – С целью ослабить нашу державу, чтобы пала оная легкой добычей завистливых соседей!
– Я давно подозревал сие! – воскликнул воевода Рей. – Все что нам нужно – это молниеносная победоносная компания, а не бесконечные стычки со странными племенами и непонятными существами.
– Точно! – охотно подхватил проворовавшийся стряпчий, не без выгоды для себя ведавший снабжением, а присутствовавшие заговорщики одобрительно зашумели. – Пусть не ради уступки невзгодам, но во имя свободного будущего наших детей и гордой независимости отчизны нужно немедленно предпринять крайние меры!
