– Ну, как знаешь, – вздохнул Сергей. – Я сегодня, наверно, опять допоздна буду в офисе. А ты могла бы сходить куда-нибудь, развеяться.
Вместо ответа во взгляде Наташи засквозил укор, и он молча вышел, чтобы снова не разжигать ссору.
****
Вечер. Луч фонаря заглядывал в окна. Два пропущенных телефонных звонка: один – от Игоря, другой – от Сергея. Наташа оставила телефон лежать на столе, потушила свет, накинула куртку и вышла за дверь.
С недавних пор она полюбила вечерние прогулки. Сергей частенько до полуночи засиживался в офисе, выращивая новую породу людей, грезящих рекламой, а ей было скучно дома одной. Свою работу она выполняла с десяти до семи, как и все нормальные люди. Брат не требовал от неё большего.
Первые числа сентября. Вечерами стояла по-летнему тёплая погода, но темнело рано. Листья на деревьях осень уже вышила по краю тонкой золотой ниткой. Одинокие прохожие никуда не спешили, грусть разливалась в воздухе. Наташа обычно шла по узким улочкам до проспекта, упиравшегося в мост над рекой, долго стояла посередине, с восхищением разглядывая панораму огромного светящегося города, а потом той же дорогой возвращалась обратно.
Вечерний ритуал не задался: начал накрапывать дождик. С неприязнью взглянув на затянутое тучами небо, Наташа всё же решила дойти до моста. По его противоположной стороне ей навстречу шла девушка или женщина, издали возраст определить было сложно. Стройная, в чёрном обтягивающем, похожем на трико, наряде и высоких сапогах. Шаг её – легкий и пружинистый – чем-то напоминал танец фламенко, словно сдерживал сам себя, не давая страсти вырваться наружу. Наташа отвела от неё взгляд, заметив, что она остановилась точно напротив. Ей стало неловко рассматривать незнакомку в упор. Но что-то в ней было необъяснимо притягательное – то же, что и в летящей панораме города за перилами моста, – зачарованность высотой. Наташа не удержалась, чтобы незаметно из-за плеча не оглянуться. Вдруг та одним движением перемахнула через перила. Теперь она видела только её голову и руки, сжимавшие чёрную резную сталь в каплях дождя.
Наташа с ужасом посмотрела вниз: по другую сторону перил был узкий покатый козырёк, сантиметров десять-пятнадцать в ширину. Незнакомка стояла над рекой на тоненьком уступе, не страшась (или желая?) сорваться вниз. Наташа, не отрываясь, следила за ней. Та не двигалась, словно закрыла глаза и представила себя птицей. Самоубийца. Нужно что-то сделать, позвать на помощь, удержать…
Ещё мгновение – и крик онемел в горле. Наташа в считанные секунды очутилась на противоположной стороне моста. Незнакомка летела вниз, беспомощно раскинув руки. Удар о воду взметнул лавину сверкающих брызг. Разъярённая вторжением река, сомкнув челюсти, поглотила её. Наташа ждала, не смея пошевелиться. Наконец глубина выплюнула мёртвое тело, и тёмные волны потащили его за собой, швыряя из стороны в сторону, как пластмассовую куклу. Наташа оглянулась по сторонам. Мост был пуст. Телефон оставлен дома. Она побежала в сторону проспекта за подмогой.
Служба спасения подъехала быстро, точно давно ждала этого вызова. Тело прибило к берегу метрах в ста от падения. Самоубийцу откачали. Мучительно закашлявшись, она встряхнула головой, и спутанные чёрные волосы снова скрыли от Наташи её лицо.
– Некогда, девушка! Скорее садитесь в машину! Иначе мы её потеряем, – прикрикнул на Наташу врач скорой помощи.
И она поехала вместе с незнакомкой в больницу.
– Вы кто ей будете – родственница, сестра? – разбудил её утром неприятно высокий голос медсестры.
Наташа, ещё до конца не проснувшись, судорожно кивнула. Всю ночь она провела, свернувшись калачиком на стуле под дверью палаты незнакомки. Сначала ждала известий о её состоянии, потом от усталости заснула.
– Не беспокойтесь, с ней всё в порядке! Лёгкое сотрясение мозга. Подумать только, бывают же люди, как в рубашке родилась! Никаких переломов, никаких внутренних повреждений! А ведь прыгала с моста в воду – там шестиэтажный дом в высоту будет, а может, и больше. Должна была разбиться о воду, но ни царапинки! – улыбнулась некрасивая медсестра. – Можете к ней зайти, она давно не спит.
Наташа долго смотрела вслед толстым раскачивающимся бёдрам медсестры, и в голове её тоже всё кружилось. Что она здесь делает? Нужно ли вообще заходить? Встала и на затёкших ногах с трудом подошла к двери палаты.
– Это ты позвала на помощь?
Наташу поразила синева глаз незнакомки – та смотрела на неё в упор, не мигая. Она молча кивнула и пугливо оглянулась на дверь, не зная, о чём можно говорить с самоубийцей: просить прощения, что спасла, или, наоборот, радоваться с ней вместе, что удалось.
– Спасибо тебе! Вообще-то я не хотела, – чуть улыбнувшись, дружелюбно протянула незнакомка ей руку. – Я – Полина.
Наташа хотела назвать своё имя, но Полина перебила её.
– Мы – всего лишь бумажные человечки, – проговорила она чуть осипшим голосом, и глаза снова полоснули Наташу своей синевой. – Нас кто-то вырезал умелой рукой и забыл на столе у открытого окна. Он не сказал зачем. Дует ветер, и мы падаем на пол…
– Это мой сон!
– Это моя книга!
– Ты пишешь книги?
– Да, я – графоман. Потому что писатель – это тот, кто издаётся на бумаге. Меня же читают только в сети. Нет, ты не поймёшь, наверно, но это как болезнь души. Ты знаешь, что нет середины между всем и ничем, гением и бездарностью? И тот, и другой, производя что-то на свет, испытывают одни и те же чувства. Поэтому уже не важно, как ты пишешь – хорошо или плохо, важно предчувствие вдохновения. Любой человек, кто хоть раз испытал вдохновение – этот порыв создавать свои миры и вселенные – не в силах от него отказаться. Творчество – самое великое счастье на свете! Это чувство не способно заменить ничто: ни любовь, ни рождение ребенка, ни власть, ни деньги, ни слава – НИЧТО! Я пишу, потому что это держит меня на плаву. Когда жизнь становится невыносимой, я могу сочинить себе другую. Я ухожу, потому что там могу любить. Я – человек без оболочки, и всё, что вокруг, – уже внутри меня. Видеть мир по-другому не только великий дар, но и великая боль. Это обострённое восприятие действительности. Я оказалась на мосту, потому что хотела прожить жизнь героя моего романа. Узнать, ЧТО чувствует человек, решивший покончить с собой. До самых мельчайших деталей: скользкого камня под ногами, рёва реки, холодка ржавых перил, головокружения от высоты… Я хотела постоять на краю, а потом вернуться домой и закончить книгу. Но сорвалась вниз. Уступ был слишком узким, а перила – скользкими. Я не нарочно. Думала: постою над водой и всё почувствую. Но поскользнулась и не удержала равновесие…
Полина говорила, захлёбываясь, быстро, громко, горячо, и слова её держали Наташу, как на привязи, не позволяя выйти за дверь. На щеках заиграл румянец, слипшиеся короткие чёрные волосы смешно торчали во все стороны. И всё же Полина показалась Наташе невероятно красивой в своём безумии. И глаза… Глаза постепенно приобрели человеческий мягкий зеленоватый оттенок. Наташа вдруг вспомнила поверье о том, что у всех, кто уходит в небытие, глаза перед смертью становятся пронзительно синего цвета.
– Глаза у тебя позеленели, значит, с тобой всё в порядке, – вслух повторила она свою мысль. – И медсестра мне тоже сказала, что никаких внутренних повреждений и переломов у тебя нет.
– Да, наверно, кому-то очень нужна моя книга, – гордо вскинула острый подбородок Полина.
– Но почему самоубийство? И что всё же он чувствует? – любопытство окончательно победило в Наташе желание уйти. Она взяла стул и присела у края её постели.
– Когда-то я написала повесть, – загадочно начала Полина, – и создала героя… Никакого, он по сюжету и должен был стать никаким, так, эпизод: ни поступков, ни мыслей серьёзных, ни характера, ни порывов… Он ничего не успел сделать и говорил цитатами из прочитанных книг. Но в финале его убивают. И мои читатели – все как один – полюбили его больше других героев повести, даже главных. Письма приходили с десятью восклицательными знаками – они требовали его оживить. А чем он заслужил всё это? Тем, что его убили. Наверно, не нужно ничего совершать в жизни: ни героического, ни доброго, ни смешного. Достаточно умереть, чтобы тебя полюбили. Восемь цифр на каменной плите и есть символ всеобщей любви. А самоубийца, он хотя бы способен на последний, трагический шаг. Так интереснее.
– Но самоубийство – грех. Может быть, неосознанно, но все их осуждают, считают плохими, – попыталась возразить Наташа.
– Не бывает плохих людей, есть только потерянные дети, по дороге жизни свернувшие не туда. Я – такой ребёнок. Когда у человека болит душа, это похоже на зубную боль. Невыносимо! И каждый справляется с ней по-своему. Одни сразу бегут к врачу, то есть ищут утешения и поддержки у своих родных и близких. Другие постоянно глотают обезболивающее: алкоголь, наркотики, работа, любовь, секс, творчество… – всё, что угодно, лишь бы притупить боль. А третьи пытаются вырвать свою душу-зуб сами. Это и есть настоящие самоубийцы. Они ни у кого не просят помощи, их нельзя спасти. Люди умирают, чтобы навсегда остаться в памяти живых. Единственные, кого мы никогда не забудем, – те, кого уже нет рядом. Но мой герой не из их числа. Он – нормальный, просто я не оставила ему другого выхода. Он не умеет проигрывать и по сюжету должен уйти. И на мосту я искала его страх.
