земной,
А удача — награда за смелость,
А песни довольно одной,
Что б только о доме в ней пелось.
Учитывая специфику инструмента и мои откровенно невеликие — к сожалению, на развлечение всегда не хватало времени — музыкальные способности, очень сомневаюсь, что музыка хоть сколько-нибудь походила на оригинальную версию. Впрочем, песня от этого хуже тоже не становилась.
— Снова между нами города,
Жизнь нас разлучает, как и прежде,
В небе незнакомая звезда,
Светит словно памятник надежде.
Было там еще одно четверостишие, однако я как не силился, но так вспомнить его и не смог. Как, черт побери, все эти попаданцы из книжек перепевают Высоцкого целыми пластинками, тут любимую песню вспомнить полностью не можешь… Обидно!
Оторвавшись от гитары, я потянулся к стакану с беловатой жидкостью. Внутри было, однако, не молоко и даже не кефир — коктейль «Белый русский». Один из моих самых любимых, попробованный первый раз в незапамятные времена, естественно после просмотра соответствующего фильма. Достаточно простой, чтобы его можно было соорудить собственными силами. Треть водки, треть пива, треть конопляного отвара. Шутка, это немного из другой оперы.
Треть водки, треть кофейного ликера, треть сливок. Ну и льда сколько влезет. С первым и третьим ингредиентом проблем не возникло, а вот с кофейным ликером пришлось повозиться. Пришлось поиграться со степенью обжарки кофе, размером фракции на которой нужно настаивать алкоголь, ну и сроки самого производства тоже подбирались методом научного тыка. Результаты первых двух экспериментов я недрогнувшей рукой отправил в утиль, а вот на третий раз вышло вполне сносно. Долго не мог понять, чего не хватает. Рецепт-то там в общем-то простейший: алкоголь, кофе, вода, сахар. Только через несколько месяцев додумался добавить ванильки, и оказалось, что попал в десятку. Ну, во всяком случае, никаких посторонних вкусов в собранный коктейль получившийся ликер уже не привносил, а только давал приятный, сглаженный сливками, кофейный привкус.
— Что бы еще такого сыграть… — Я на секунду задумался, взял со стола толстую тетрадь, куда почти двадцать лет записывал выуженные из памяти песни и несколько раз перелистнул страницы. Страницы были уже изрядно потрепаны частым перелистыванием, а пустых страниц практически не осталось. К сожалению «полных» текстов, которые бы не пестрели лакунами, было удручающе мало.
Уделив гитаре, песням и связанным с ними воспоминаниям все еще живым в моей душе, добрых пару часов, я отложил музыкальный инструмент в сторону, придвинул кресло к столу и потянулся к очередному письму Фредерики Шарлотты. Немецкая невеста оказалась плодовита на творчество в эпистолярном жанре, и новые письма приходили буквально каждую неделю. Причем это были достаточно обширные простыни, в которых прусская принцесса описывала свое житье-бытье непривычно подробно. Судя по всему, девушка имела весьма легкий характер, любила развлечения и была максимально далека от политических придворных интриг.
Не могу сказать, что переписка с будущей женой мне доставляла какое-то особенное удовольствие. Прожив в этом мире почти двадцать лет я так и не смог привыкнуть к медленной скорости прохождения информации и — что логично происходило из предыдущего факта — манере писать пространные письма обо всем и ни о чем. На письма невесты, которые с трудом умещались на нескольких листах, я обычно отвечал достаточно короткими лаконичными «записками» о своей жизни и самых значительных в ней событиях. Не знаю, как Фредерика Шарлотта относилась к такой диспропорции в обмене сообщениями, но в действительности тратить по полдня на написание письма одному человеку не было ни времени, ни желания.
— В следующем номере обязательно нужно осветить проблемы с погодой в Западной Европе, — я сверился с записями в блокноте, отметил карандашом темы, которые уже обсудили и продолжил. — Требуется аналитическая заметка по поводу увеличения потока переселенцев, повышения стоимости зерна и других возможных последствий катастрофического неурожая. Не мне вас учить.
В том, что неурожай будет именно катастрофическим, судя по всему, никто уже не сомневался.
— Сделаем, ваше императорское высочество, — главный редактор моего экономического вестника «Финансы и политика» мелко закивал, выражая верноподданническую готовность исполнить любое пожелание. Лично мне Акакий — вот наградили же человека гоголевским именем родители — Петрович Званцев не нравился категорически. Он был весь такой скользкий как угорь и такой же изворотливый, маленький, чахлый, плешивый, с бегающими глазками и вечно влажными ладонями — никогда не любил особ такого рода. Если бы не настоятельная рекомендация Измайлова, ни за что бы не поставил его во главе чего-то более серьезного, чем общественная уборная.
Тем не менее в работе Званцев показал себя более чем сносно, в кротчайшие сроки отладив процесс и откопав где-то несколько годных репортеров и специалистов, хорошо подкованных именно в финансовой сфере. В общем, человек без особой фантазии, но работящий и исполнительный. А то что про свою выгоду не забывает — это даже хорошо, проще контролировать. Были бы все такие, через пятьдесят лет бы человека в космос запустили бы.
— И да, нужно мимоходом отметить, что прошлогодний мораторий на экспорт пшеницы, введённый императором, в этом году позволит нашим зерноторговцам откусить жирный кусок от европейского пирога. Только аккуратно, без излишних восхвалений, как само собой разумеющееся.
— Понял, — опять закивал Званцев.
— Дальше, — я опять заглянул в блокнот, — что по статье об экономическом обосновании отмены крепостного права? Как продвигается?
Тема была скользкая, готовилась в тайне от императора явочным так сказать порядком. Не факт, что цензура в лице самого Александра в итоге пропустила бы такую провокационную и подрывающую общественные устои статью, однако мне нужно было самому четко сформулировать и формализовать интуитивно понятные до того вещи. В общем работа была бы полезна в любом случае.
— Готова больше чем на половину, — отозвался редактор. — Бюрократы из министерства внутренних дел задерживают все дело. Выбить у них какую-то статистику — это каждый раз настоящее испытание.
— Знакомая история, — я кивнул и пробежался по списку тем. — Так… Европейская политика — это не к вам, перспективы дома Бонапартов во Франции тоже. Нужен будет очерк о торговой деятельности РАК, естественно в самых радужных тонах, но это не к спеху. И, пожалуй, что на этом все. Пойду еще к поэтам загляну, может они чем-то обрадуют. Не затягивайте с материалом по крепостному праву, если что можете ссылаться на меня. Всего хорошего.
Выходящий под высочайшим покровительством — и на мои деньги, о чем знал более ограниченный круг людей — литературный журнал «Колокол» буквально за пару лет стал настоящим центром писательской жизни Российской империи. На самом деле даже два года для подобного рода изданий, которые появлялись и исчезали пачками, порой осиливая один-два тиража, был уже достаточно приличным сроком.
Но, конечно же, не причастность монаршей семьи — хоть, чего скрывать, были и те, кому это было важно — и не срок жизни издания, сделал его популярным сначала среди писательской братии, а потом — что логично — и у читателей. Все было просто и отчасти даже пошло. Гонорары. Никто в столице не мог себе позволить выплачивать авторам столь большие деньги, какие мог предложить я. Просто журнал изначально задумывался как планово-убыточное предприятие — как, впрочем, и другие мои издания — и соответственно ни о каком балансе доходов и расходов тут никто даже не задумывался. С другой стороны, нужно признать, что на фоне остальных моих предприятий, приносящих более чем солидную прибыль, десяток другой тысяч рублей чистого минуса в год совершенно терялись, будучи каплей в море строящейся финансово-промышленной империи.
Я любил иногда заходить в редакцию, пообщаться с творческой интеллигенцией и просто познакомиться с людьми, чьи труды в будущем дети будут ненавидеть на уроках литературы. Учитывая, что некоторые из авторов сами только-только вышли из ученического возраста, уверен, они от такой перспективы совсем бы не пришли в восторг, а может по примеру не родившегося еще — кажется, не уверен в этом на сто процентов, — Гоголя и вовсе бы уничтожили некоторые свои труды, дабы не мучить в будущем подрастающие поколения. Увы, нам не дано предугадать, как наше слово отзовётся.
Иногда я даже заносил кое-какие стихи — выученные еще в школе или полюбившиеся в более зрелом возрасте и переделанные в удобоваримом в плане времени написания вид — для публикации в журнале. Естественно, под выдуманным псевдонимом «Кузьма Прутков»:
