Маркус был зол на девушку, но должен был признать, что нельзя было не беречь этого нежного личика. Подумал он и о том, что изящная головка вполне гармонировала с ее гордой благородной осанкой. И это даже рассердило Маркуса: ему в тысячу раз было бы приятнее, если бы девушка оказалась некрасивой, косой или в веснушках!…
Тугой узел волос поддерживался на затылке гребнем, и девушка слегка провела рукой, приглаживая волосы. Затем, глубоко вздохнув, она сложила руки на коленях и прислонилась головой к стене домика. Лицо ее было озабочено, огорчение ясно отражалось в глазах ее.
Она привыкла быть энергичной, не могла спокойно просидеть даже несколько минут. Вынув из корзины сверток, она внимательно осмотрела его; и Маркус увидел из своей засады, что эта была белая кружевная косынка. Этот старинный убор, вероятно, принадлежал гувернантке и должен был теперь украшать ее белую шейку. Гибкие пальчики девушки, растягивая эту изношенную тряпку, нежно разглаживали ее, но вдруг она быстро сложила кружево и встала.
По дороге шел стройный мужчина в форменном зеленом платье. Увидев девушку, он ускорил шаги, а собака, устало бежавшая подле него, бросилась вперед и с радостным лаем запрыгала вокруг девушки.
– У вас здесь очень хорошо, Фриц, но я рада, что вы пришли, я тороплюсь! – сказала она, явно копируя свою госпожу, потому что на почтительный поклон пришедшего ответила с таким достоинством, как это, вероятно, делала сама ученая племянница судьи. – Я дам вам серьезное поручение, но прежде угощу вас!
С этими словами девушка вынула из корзинки небольшой хлебец и протянула ему.
– У меня сегодня такие удачные хлебцы вышли, что вы непременно должны попробовать! Наконец-то я научилась печь хлеб, Фриц, и теперь со смехом вспоминаю о той страшной минуте, когда я впервые своими неумелыми пальцами месила тесто, и потом вынула из печки два черных кома, жестких, как камень!
– Да, немало слез было пролито, несмотря на вашу твердость! – заметил молодой человек с добродушной улыбкой.
Положив хлеб на наружный карниз окна, он внимательно посмотрел на девушку и спросил:
– Какое поручение?… К жиду или к золотых дел мастеру?
– Вы прекрасно знаете, что золотых вещей нет более! Вам надо сходить к ростовщику: послезавтра надо заплатить восемь талеров.
Молодой человек с отчаянием взъерошил свои курчавые волосы.
– Да, Фриц, как ни стерегли мы дом, какой-то коммивояжер все же пробрался и оставил два ящичка прекрасных сигар. Они почти все уже выкурены, потом получен счет и письмо с напоминанием, что если не будет уплачено вовремя по счету, он подаст в суд.
– Боже мой, я терпелив, но всему есть границы! И меня душит злоба, когда я вижу такую беспечность, словно мешок еще полон, как бывало прежде!
Грустная усмешка скользнула по губам девушки.
– Мы не в силах этого изменить, Фриц! Вы занимаетесь естественными науками в свободное время и должны знать, что вода не может течь в гору!… Привычки и склонности не изменяются под старость…
– Но у этого старика безбожное легкомыслие! – негодующе заметил Фриц.
– Не нам судить его! – возразила девушка. – Возьмите это кружево, оно дорогое, это старинные кружева! Меня уверяли, что они стоят не меньше двадцати талеров, но от Боруха Менделя мы не получим, конечно, больше половины этой цены.
– Да возьмет ли он еще? – сказал Фриц, пожимая плечами и бросая недоверчивый взгляд на неказистую вещь. – Положим, он охотно купил два шелковых платья и шаль, но это… Боюсь, что он только рассмеется надо мной… лучше бы отнести ему пару серебряных ложек…
– Последние? – живо перебила его девушка. – Нет, нет! Неужели вы думаете, что я могу подать ей оловянную ложку? Этого никогда не будет, пока я в состоянии работать! Вам этого не понять, Фриц, – прибавила она более спокойно. Сложив кружево, она подала ему. – Ступайте к Боруху и будьте уверены, он знает толк в кружевах как и в золоте… Но будет ли у вас завтра время или у вас, может быть, есть дело в городе?
– Не волнуйтесь, я все сделаю, ведь вы знаете…
– Да, я знаю, что вы добрый человек!
Эта похвала, высказанная искренним тоном, кажется, очень смутила Фрица: он неловко поднес руку к форменной фуражке и дотронулся до козырька.
– Сегодня расставляли вехи для линии железной дороги, – произнес он, желая переменить тему разговора.
– Да, и поэтому у нас было много шума и крика, – отозвалась девушка. – И вообще, сегодня выдался ужасный день!
– Конечно, – согласился Фриц. – Но смешно, что старик волнуется! Разве ему не все равно? Он, наверное, не доживет на мызе до тех пор, когда мимо нее промчится локомотив!… Новый владелец скоро выселит его, и он по-своему будет прав!
– Конечно! – подтвердила она, передергивая плечами. – Какое ему дело до старых отношений! – с грустью прибавила она.
– О, разумеется! Молодому повесе нет дела до старой дружбы, о которой он, к тому же, не имеет ни малейшего понятия! И кто осудит его?… Я видел вчера нового владельца: красивый, статный, самоуверенный! Есть в нем что-то резкое, как и у всех господ с туго набитым кошельком не из дворян: этот тип мне хорошо известен! Он был вчера с Петром Грибелем на мельнице, которую намерен перестроить из-за ее ветхости.
Девушка отвернулась, как бы не слушая того, что говорил ее собеседник, и взяла со скамьи платок, чтобы опять натянуть его на голову.
– Эти нововведения в „Оленьей роще“ мне не по сердцу! – продолжал Фриц. – Дом на мызе не лучше лесопильной мельницы, – прекрасный предлог скорее покончить с ним.
– Он может пустить нас по миру, если захочет, с этим ничего не поделаешь! – сурово заметила девушка. – Но я часто не сплю по ночам, думая о том, как мы перевезем нашу больную… – прибавила она, и голос ее дрогнул.
– Это пустяки, – промолвил Фриц, и на его бородатом лице появилась добродушная улыбка. – Неужели вы думаете, что у меня не хватит сил перенести на руках слабую женщину? Я готов нести ее целый день, только бы не причинить ей страданий! Да от мызы и недалеко до моего домика, а угловая комната на южной стороне довольно велика и светла! Ее кровать можно будет поставить вблизи окна, ей это будет приятно. Да и господину судье будет здесь гораздо лучше, чем на мызе: по дороге часто проходят и проезжают люди, а на мызе перед ним пустой двор, по которому бродит пара уцелевших кур.
– Вы золотой человек, Фриц, но…
– А светлая комната наверху, – продолжал он, не обращая внимания на ее слова и указывая на окно, где висели клетки с птицами, – самая лучшая комната в доме! Я поставлю там маленькую печку, и фрейлейн гувернантка и зимой может там рисовать букеты полевых цветов, зарабатывая хорошие денежки! Следовательно, о нищете не может быть и речи! Главное, не опускать рук и не падать духом.
