Иван Васильевич остановился на месте, судорожно прижав кулаки к груди, по лицу его текли слезы бессилия, голос прервался. На кладбище стояла тишина, нарушаемая едва слышным сопением охотников за душами. Внезапно тишину разорвала трель сотового телефона. Среди мрачного безмолвия кладбища звучала легкомысленная мелодия про какие то там «… як-цуп-цоп…».
Иван Васильевич от неожиданности вздрогнул, потом закрутил головой, недоумевая, откуда в столь поздний час на кладбище может оказаться человек с сотовым телефоном. Сам он новомодной техникой не пользовался, предпочитая старую проверенную. Стало быть посторонний кто-то, прохожий случайный забрел нежданно-негаданно.
Хотя в это время и случайный забулдыга, прикорнувший в тишине под кустом, вряд ли проснется, и уж тем более не решится сделать вечерний променад по кладбищу. Тем более маловероятно, что у него окажется с собой что-то кроме недопитой бутылки. И уж совсем невозможным было бы наличие у него сотового телефона.
Не менее его озадачились охотники за душами, переглянулись, забыв о своем занятии. Наконец Франт понял, что трель раздается именно в его кармане. Покопался, вытянул трубочку и, поднеся к уху, настороженно спросил:
— Алле, это кто?
— Дед Пихто! — раздался неожиданно громкий басовитый голос в трубке. — Канцелярия это! Жалоба на вас имеется от населения, типа беспредел творите, за базаром не следите, фуфел гоните! Есть мнение, что сие непорядок и безобразие!
— Мы же от усердия, исключительно для пользы общего дела…
— Пользу блюдите, а уложения не нарушайте!
— Так как же нам, ежели они упираются, как бараны тупые, ту пользу блюсти?
— Как хотите, это не мое дело! Жалоба поступила, я доложил, в личное дело вписал! Все, мальчики-девочки, времени нет, нужно еще штаны гладить на конкурс.
— Но…
Франт скривил недовольную физиономию, услышав в трубке короткие гудки. Раздраженно захлопнул раскладушку телефона, сунул в карман и засопел, как бешеный бык перед тореро, выпуская пар из ноздрей.
— Отставить ловушку, всем вольно! — резко приказал он Кудряшке.
— А чо ты распоряжаешься? Чай постарше тебя по званию есть! Ишь ты раскомандовался! Что, матушка, при таком раскладе делать-то будем? — обратилась она к Монахине, в голосе ее не звучало радости от поступившего распоряжения. — Эдак мы тут надолго застрянем!
— Будем думать! Но по быстрому! Брейн-ринг, мозговой штурм, атака на извилины! В смысле шевелите мозгами господа, нужно срочно искать решение!
— Скажите, мужчина, вы чего тут суетитесь, чего под руку лезете, какого лешего процессу мешаете?
— Это не процесс, а хулиганство чистой воды! Ага, напугались божьей кары, поджилки трясутся., — приободрился Иван Васильевич. — Убирайтесь прочь, иначе я еще и не такую молитву сотворю! — азартно кричал директор в порыве неожиданного вдохновения.
Ивана Васильевича несло. Отродясь он в бога не верил, по причине глубокой веры в партию, а тут как поп на проповеди, только что рясы да кадила не хватало. Того и смотри кинется святой водой во все стороны кропить, да библией по башке охальников лупить.
— Ай-яй-яй, мужчина, а еще партийный, как нехорошо при ваших то убеждениях и к богу обращаться, не по совести это!
— А вы партию не трогайте! — обиделся Иван Васильевич. — Я в ваши грязные дела не лезу, и вы ко мне не суйтесь!
— Во-первых, наши дела и помыслы чисты, а во-вторых…
— Не хотите по-доброму? Так я вам сейчас пропишу пилюлю, до печенок достанет! — он собрался извергнуть очередное прошение к богу, как его остановила Монахиня.
— Давайте договоримся, — предложила она примирительно, и при этом поудобнее перехватила косу в руках, словно собралась прямо сейчас что-то косить, — по-хорошему договоримся. Вы идете баиньки, а мы спокойно делаем свое дело. Иначе ведь может неприятность случиться! Фью-ить и нету вас, мужчина, сами такой же бесплотной тенью станете.
— Не пугайте, пуганные! — дрожащим голосом отозвался Иван Васильевич, с опаской делая шаг назад.
— Чего тебя пугать, упал-отжался? Кто ты такой, чтобы на тебя время тратить? Тебе русским по-белому сказано — пшел вон, значит поди вон и бего-о-о-о-м, раз-два!
— И правда, — вкрадчиво подключилась Кудряшка, — мужчина, у вас все хорошо, вы устали, вам хочется спать, идите спать… спать… спать… — она плавно водила в воздухе пухлыми пальчиками, глядя при этом прямо в глаза Ивану Васильевичу.
С каждым словом елей в ее голосе сменялся на сталь, просьба на приказ, сочувствие на нескрываемую неприязнь. Беспокойство, тревога уходили из мыслей, на смену им втекал полный покой. Иван Васильевич чувствовал необычайное по силе желание уснуть, как можно быстрее добраться до кабинета и рухнуть на старенький диванчик, не раздеваясь.
А то и не ходить никуда, упасть прямо тут поблизости на скамеечку возле могилки или прямо на травку и уснуть… уснуть… уснуть. Чтобы не мешать… не мешать… не мешать. Не мешать им забрать души… души… стоп!
Иван Васильевич, словно конь, тряхнул головой, отгоняя наваждение, потер опухшие глаза кулаками и огляделся по сторонам. Души встревоженные роятся… странная компания смотрит на него выжидательно… ночь… кладбище… что-то не в порядке. Хулиганы! Усыпить хотели и тишком, молчком свое грязное дело провернуть, пока он спать будет!
— А вот фигу вам, господа хорошие! — весело засмеялся Иван Васильевич. — Со мной такой фокус не пройдет, не по вашу честь праздник, не по горлу кусок! Держись, братцы! — заорал он и засучил рукава пиджака.
В его душе неожиданно проснулся озорной бес, интеллигентность и предупредительность словно волной смыло, азарт близкой драки, как в молодости, разгонял кровь.
— Да вы, батенька, маньяк! Вы что себе позволяете? Вы, вообще говоря, кто такой?
— Я кто такой? Я директор этого кладбища! — с нескрываемой гордостью сообщил Иван Васильевич, стукнув себя в грудь кулаком.
— И что с того? Идите и занимайтесь могилками, оградками, памятниками. Не нужно делать события из того, что совершенно случайно вы нас видите. Все, происходящее здесь, вас не касается никоим образом. Вы это понимаете?
— Как же не касается, если я с этими душами душа в душу живу, извиняюсь за тавтологию.
— Ахинею несете, мужчина. Вы живой?
— Конечно живой! Живее не бывает!
— А они мертвые, усекаете разницу?
— Не очень, — честно признался директор, мысли которого сосредоточились на битве за собственность.
— Мертвые, умерли, в землю закопали и надпись написали… Вас в землю закапывали?
— Зачем же меня в землю? — обиделся Иван Васильевич. — Я же живой!
— Вот, а они мертвые, их и закопали! Усекаете разницу?
— Закопали и закопали, пусть земля им будет пухом! Какое это имеет отношение к делу?
— Мужик, у живых с душами упокоенных никаких дел быть не может! — отрезал Франт. — Это я тебе, как доктор говорю, официально! Живой, значит топай домой и ложись баиньки, пока мы не рассердились! Не твоего ума дело, любезнейший. Иди, куда шел, не мешай работе!
— Я уйду, а вы их всех фьють и заберете! — сказал он и внутренне замер в ожидании ответа.
— Заберем, — спокойно подтвердила монахиня. — Вне зависимости от того уйдете вы или нет. Это не обсуждается. По крайней мере, с вами, — уточнила она.
— А кто вы такие, чтобы отнимать их у меня… бр-р-р-р, точнее распоряжаться этими душами? Лишь смерть вольна над ними, лишь ее законы вправе командовать этими душами! — патетически закончил Иван Васильевич свое выступление.
— А я тогда кто же? — удивилась монахиня.
— Откуда мне знать? Престарелая хулиганка, наверное, или ненормальная, обчитавшаяся ненормальных книг. Как луна полная взойдет, столько психов по кладбищу бродит, хоть палкой их разгоняй.
— Хулиганка значит? Ненормальная, значит? Престарелая? — распаляясь с каждым словом, спрашивала старушка, наступая на Ивана Васильевича.
Зная твердо, что старушка та бесплотнее утреннего тумана, он невольно ступил назад, столь силен был ее напор.
— Да ты знаешь, смертный, на кого руку поднял?
— Хотелось бы узнать, — осмелев, ехидно ответил директор.
— Не уверена, что хочешь! — усмехнулась старушка. — Все вы храбрые, пока меня не увидите!
— Ой-ой-ой, какие мы страшные! Я тут всяких насмотрелся, меня не напугаешь!
— Мое дело предупредить, ваше дело напугаться, — усмехнулась монашка. — Смерть я, будем знакомы!
— Смерть чему? — не понял Иван Васильевич, решив, что старушка решила подшутить.
— А всему смерть. Слышал ведь, как говорят: «Смерть пришла!» Что потом бывает помнишь, али объяснить?
— Шутите, мамаша, ну-ну? — Иван Васильевич нутром понял, что обмана нет, но и поверить не решался.
Потому как, если Смерть пришла и он перед ней стоит навытяжку, стало быть, это к нему гостья. Захочешь ли в такое поверить? Как-то противно заныло в животе, в коленках появилась позорная слабость, захотелось удрать подальше, забыть обо всем, лишь бы еще пожить, подышать, на солнышко посмотреть.
