Шао Юнь, внимательно следивший за ним, удержал его, рассмеялся.
— Старина Е, ты выдержал испытание! Молодец! — Он поднял кверху большой палец, показывая, какой славный малый, по его мнению, Е Чэн-лун. — Хватит притворяться, все тебе расскажу. В парторганизацию поступили материалы, порочащие тебя, мне поручили поговорить с тобой, узнать твои мысли, убедиться в твоей сознательности. Теперь мне все ясно. У тебя лишь в прошлом маленькое пятнышко. Ты верен партии и родине.
Эти слова, произнесенные неторопливо, совершенно сбили с толку Е Чэн-луна. Он уже не понимал, что — правда, что — выдумка. Он подозрительно посмотрел на Шао Юня; тот, будто ничего не произошло, отхлебнул вина, на его лице появилась честная улыбка, так хорошо знакомая Е Чэн-луну. Немного успокоившись, но сохраняя все еще сердитый вид, Е Чэн-лун спросил:
— Старина Янь, в чем же дело в конце концов?
— Разве я тебе не сказал, что тебя хотели испытать?
— По-моему, это не по-товарищески! — Е Чэн-лун, рассерженный, встал и отошел к окну.
— Ладно, ладно! А ведь ты зря сердишься, разве скрывать прошлое — значит поступать по-партийному? Ты должен критически взглянуть на себя. — Говоря это, он протянул руку к стакану Е Чэн-луна и что-то бросил в него, потом подошел к Е Чэн-луну, стоявшему к нему спиной. — Значит, все в порядке, напиши подробную автобиографию и отнеси ее в парторганизацию, на собрании — я ручаюсь — все поймут тебя. А теперь хватит сердиться! Давай выпьем!
Е Чэн-лун все еще не оправился от испуга и был сердит: он считал, что Шао Юнь сыграл с ним дурную шутку, но тем не менее подошел к столу, взял стакан и единым духом выпил вино.
…Через полчаса Шао Юнь безо всякого труда вынул из кармана убитого Е Чэн-луна ключи, навел в комнате продуманный им порядок и отправился в секретный отдел…
Белая трость
Было душно. Ли Цзянь встал, распахнул окно. В комнату ворвалась струя свежего воздуха. Собирался дождь.
Напротив за столом сидел старичок, одетый в светло-серую одежду западного покроя. Старичок был спокоен: сняв очки, он подышал на стекла, протер их шелковым платком, словно в комнате никого, кроме него, не было.
Ли Цзянь молча смотрел на него, в углах рта играла презрительная улыбка. Про себя он думал: «Не вывернешься». Он уже разгадал, о чем думает этот хитрый тип, и хотя тот изо всех сил старался казаться спокойным, от взгляда Ли Цзяня не ускользнуло его внутреннее волнение. Старичок не без труда надел очки — руки у него слегка дрожали.
Ли Цзянь вернулся к столу, сел, постучал красным карандашом.
— Надумали?
— Товарищ, я уже говорил вам, что мои арест — сплошное недоразумение! — Старичок, бросив на Ли Цзяня быстрый взгляд, серьезно сказал — Я профессор, я понимаю политику, я верю, что правительство не может несправедливо обойтись с хорошим человеком.
— Значит, чистосердечно признаетесь! — строго сказал Ли Цзянь.
— Да, да Г — старичок напряг все силы, чтобы напустить на себя искренний вид. — Я правдивый человек и более всего ненавижу лицемерие. Я всегда был человеком, всегда работал, мое стремление — воспитывать из студентов полезных стране людей. Есть люди, которые подтвердят…
В это время хлынул дождь. Порыв ветра ворвался в комнату. Ли Цзянь подошел к окну, закрыл его и, обернувшись, неожиданно спросил:
— Хайкс мог бы подтвердить?
Лицо Фан Чжун-мииа мгновенно побледнело, от его спокойствия не осталось и следа, он начал шарить по карманам, наконец вытащил носовой платок, вытер им лоб. Потом, немного придвинувшись вместе со стулом вперед, дрожащим голосом спросил:
— Что вы сказали?
— Нечего притворяться, «номер двести девять»! Быть может, помочь вам покопаться в памяти?
Ли Цзянь видел, что первый выпущенный заряд попал точно в цель; он почувствовал удовлетворение. Вначале он и не подозревал, что Фан Чжун-мин имеет отношение к исчезновению чертежа № 407, потом, напав на след старичка, сидевшего в парке на скамейке вместе с Ши Сю-чжу, и выяснив, что агент «№ 3», Фэн Ся, была отравлена им, Ли Цзявь взялся за эту нить и установил, что Фан Чжун-мин является главарем шайки. Поэтому он и был быстро арестован.
Внимательно наблюдая за преступником, ЛиЦзянь достал из папки пожелтевшую фотографию. Фан Чжун-мин с одного взгляда узнал эту фотографию времен его молодости — вместе с Хайксом он стоит в парке Линкольна, в Нью-Йорке, смотрит куда-то вдаль задумчиво и решительно. Он понял — битва проиграна. Он опустил голову.
— Что мне сказать? Что мне сказать? Я ненавижу себя! — Он заплакал. — Я ненавижу себя! Молодость моя прошла впустую. Народ, быть может, простит меня, но я себе этого не прощу никогда! Вы знаете…
И он подробно рассказал о своем прошлом. Он начал издалека — от деда, торговавшего солью, до отца, державшего ломбард, — обо всем этом говорил ярко и образно. Он сознался, что еще в 1927 году, когда учился в Америке, у него завязались сношения с американскими разведывательными органами, он получил кличку «№ 209»; в 1933 году он вернулся на родину и с тех пор постоянно посылал информацию своим хозяевам. В 1946 году его однокашник и коллега Хайкс под видом дипломата приехал в Чунцин… Он говорил подробно, не упуская ни одной мелочи, он не забыл даже о платье, отделанном драгоценными камнями, которое позднее прислал, Хайкс его дочери, выходившей замуж. Своим признанием он надеялся заслужить прощение.
Стенографистка исписала листов сто бумаги. Темнело, дождь давно перестал.
Фан Чжун-мин взял стакан, отхлебнул глоток воды. В горле першило, он сделал еще глоток, потом продолжал:
— Все это в прошлом, словно какой-то сон. Если бы не освобождение страны, то неизвестно, сколько бы я совершил еще преступлений! Коммунистическая партия спасла меня. Свалив это бремя, я чувствую себя намного легче! Вспоминать прошлое страшно…
Глаза у него опять стали влажными. Опустив голову, он бросил на Ли Цзяня выжидательный взгляд — какое впечатление произвело на него признание, но он увидел на лице Ли Цзяня раздумье и твердую решимость.
Ли Цзянь открыл портсигар, вынул сигарету, чиркнул спичкой, закурил. Он внимательно слушал преступника, наблюдая за его психологическими маневрами. На листе бумаги он время от времени делал красным карандашом какие-то пометки. Вслушиваясь в признания шпиона, он анализировал ход его мыслей. Что из сказанного им — правда, что — ложь, что он скрывает? Он знал, что шпион в то же самое время пытается угадать его мысли. Преступник может пытаться обмануть тебя, выдав второстепенное за главное, а о главном сказать вскользь. Слушая последние Фразы Фан Чжун-мина, Ли Цзянь был совершенно Уверен, что тот деланно искренними фразами хочет смягчить свои преступления.
