куда-нибудь к черту на кулички?
— Кто такой черт? И откуда ты знаешь историю Доменико?! — подозрительно спросила девушка.
Да уж, прокол. Я было начал придумывать ответ, но в этот момент где-то неподалеку послышались выстрелы. Действовать начал раньше, чем сообразил, что именно слышу. Левой рукой толкнул Акулине, повалив ее на землю, и сам свалился следом. В правой руке оказался револьвер — сам не заметил, когда успел его достать. Только оказавшись в относительной безопасности, попытался сообразить, откуда грозит опасность, и кто вообще стреляет.
— Как интересно! Получается, револьвер ты таскаешь не потому что мальчикам нравятся эти игрушки. Я-то все думала, зачем ты его берешь, чтобы по дому прогуляться! А ты, похоже, просто машинально его прихватил. Очень интересно!
— Можно ты пока помолчишь? — раздраженно попросил я, пытаясь сообразить, с какой стороны стреляют. — Я пытаюсь понять, что происходит.
На плече проступила кровь, да и больно было адски. Нужно действовать побыстрее, пока адреналин забивает боль — как только успокоюсь, наверняка свалюсь.
— Оригинальный способ. Только давай я уже встану? Земля холодная! Паровик, конечно, штука ужас какая страшная, но не настолько, чтобы валяться на земле от ужаса!
Я начинаю чувствовать себя идиотом. Какое знакомое ощущение!
— То есть это просто какая-то паровая машина?
— Именно это я и сказала, — кивает Акулине. — Так можно я встану?
Я с трудом перевалился на бок, позволяя освобождая сестру. Сам принять вертикальное положение я сейчас явно не смогу — рана адски болит, и я просто боюсь, что попытка подняться заставит меня потерять сознание. Акулине, уже вскочившая на ноги, с интересом меня рассматривает:
— Все, я догадалась, откуда ты приехал. Сейчас сбегаю за кем-нибудь, чтобы помогли тебе встать, а то сама не осилю, ты какой-то слишком здоровенный.
Кузина умчалась, а я начал потихоньку громоздиться на ноги. Собственное бессилие бесило страшно, и это помогало преодолевать боль. В результате, когда Акулине вернулась с доктором, я уже вполне утвердился на ногах. Меня проводили домой, перевязали, и оставили в покое. Ну, точнее, я так подумал, но ошибся. Проводив доктора, вернулась кузина, и с разбегу плюхнулась ко мне на кровать. От встряски у меня опять потемнело в глазах.
— Ты от меня не отстанешь, да? — прошипел я. — И ты могла бы не трясти кровать, я чуть сознание не потерял!
— А я специально! — радостно заверила меня добрая девочка. — Я слышала, что если человека вывести из себя, он может рассказать чего-нибудь лишнего.
— Мы знакомы несколько часов, а я тебя уже ненавижу, — признался я.
— Это нормально, меня все ненавидят, даже мама с папой, — покивала девушка. — Такая уж я уродилась, ничего не поделаешь. Однако, согласись, не любить меня тоже невозможно? — она обезоруживающе улыбнулась.
— Вот в этом пока не уверен, — честно ответил я.
— Ну ладно, еще уверишься. Давай лучше рассказывай, как ты познакомился с Доминико, и как ты стал кровавым Диего. И самое главное, как тебе удалось выжить после расстрела! История обещает быть чудно интересной!
— Если об этом так легко догадаться, долго я не проживу, — удрученно констатировал я. А какой смысл отпираться? Все равно для семьи большой тайны из моей истории делать не собирались. Нужно было только несколько дней промолчать.
— Эх, даже пытать не пришлось, — расстроилась кузина легкости, с которой я сдался. — Догадаться не так уж и легко! Хочешь, расскажу, как мне это удалось?
— Сгораю от нетерпения.
— Все дело в твоих ранах, — деловито начала Акулине. — Ты мог попасть в передрягу где угодно, но в том-то и дело, что там есть и более старые шрамы, а, самое главное, твоя спина. Совершенно кошмарное зрелище, если честно — сплошные бугры и рытвины, да еще и блестит так неприятно! Тебе повезло, что ты не наблюдаешь этот ужас каждый день, не то непременно получил бы какую-нибудь душевную болезнь. Ну, знаешь, когда человек начинает стесняться своего тела, и от этого становится злым, неуверенным в себе и все такое. Так вот, эта сплошная бугристая поверхность очень напоминает ожог, вот только следом огня это быть не может, потому что с такой площадью поражения ты бы непременно помер. Это совершенно очевидно шрам от света чистых братьев. Имей ввиду, спину тебе лучше посторонним не показывать — лицо я тебе, конечно же поменяю, но с этим ничего сделать не смогу.
Что значит «поменяю лицо» я не понял, но очень заинтересовался, вот только перебить не успел, девчонка вернулась к рассказу.
— Прости, отвлеклась. Так вот, с чистыми ты мог столкнуться где угодно, но судя по всему ты с ними воевал достаточно долго. Волнения были по всей империи, но везде святоши погасили возмущение быстро и жестоко, только в Ишпане у них ничего не получилось. И тут выясняется, что ты знаешь моего дорогого брата Доминико. Не отпирайся! Папа мог тебе про него рассказать, но упоминать о том, что в Ишпану братец отправился именно в качестве наказания за свои проказы мой драгоценный родитель не стал бы. Это все же личное. Так что ты знаком с братом, и довольно долго. Ну а дальше действительно просто. Имя ты поменять не додумался… Мог бы в этой Ишпане и как-нибудь по-другому назваться, между прочим! Сейчас было бы гораздо проще.
Девчонка подскочила с кровати, и сделала круг по комнате.
— Но вообще я горжусь таким братом! Это надо же, убил кучу чистых и даже иерарха, разрушал храмы чистых, целую провинцию вывел из-под их власти! Прям эпический герой! Жаль, что никому нельзя рассказать, хотя в этом тоже есть преимущество. Да, это же настоящая тайна. Тебя до сих пор все обсуждают. Кто-то проклинает, кто-то хвалит, гадают кто ты и откуда взялся… Вот попаду на какое-то сборище, и все будут судачить, а я улыбаться и втихомолку смеяться над этими дурачками! Да, так даже лучше. Вот только непонятно, почему папа решил эту историю от меня скрыть. И даже от мамы… Тут что-то нечисто, надо разобраться!
— Лучше расскажи, как ты собираешься поменять мне лицо, — попросил я. В самом деле, очень интересно, а, главное, было бы очень полезно. Все-таки мое словесное описание и даже портреты, довольно похоже нарисованные — не самая редкая вещь в Ишпане. Кое-где, наверное, до сих пор на столбах расклеены.
— А у меня манн такой, ты разве не знал? Я могу менять внешность себе и другим. Пока, правда, не сильно, но я тренируюсь изо всех сил. На тебе, вот, тоже попрактикуюсь. Ты, кстати, среди друзей и знакомых об этой моей способности сильно не распространяйся, ладно? А то она потеряет половину своей эффективности. Если кто-то будет знать, что я это могу, он всегда будет учитывать эту возможность!
— Конечно, не стану. И так можно сказать про любую способность. Когда о ней не знают, она значительно полезнее.
