В последнем классе гимназии он занял у любимой мамочки денег и за свой счет выпустил сборник наивных, сочащихся self-восхищением стихов, который назывался «Путь конквистадора». Отец был категорически против литературных увлечений Николая. От него выход сборника старались скрыть. Это, впрочем, было несложно: сенсацией первая книга Коли Гумилева не стала. Тираж ее составлял триста экземпляров. Рецензия появилась всего одна, да и та скорее ругательная. Впрочем, начало было положено.
Дальнейшие подвиги Коли оплачивала тоже мама. Она платила за его учебу в Сорбонне. Присылала в Париж деньги, на которые он (как позже уверял) покупал себе наркотики. Позже отдала ему почти все, что скопила, на поездку в Африку, а в конце жизни воспитывала его сына, Гумильвенка, будущего историка Льва Николаевича. За ней поэт и путешественник мог чувствовать себя как за каменной стеной.
Карьеру в литературе Николай представлял себе так же, как семейную жизнь. В семье окружающие восторгались каждым его шагом. Покладистый брат и любящая мама искренне считали Колюшку гением и героем. Ему казалось, что точно так же к нему станут относиться и все окружающие. Он даже не представлял, насколько ошибается.
Мир литературы оказался жесток. Особенно мир литературы в столь безжалостном городе, как Петербург. Он целиком состоял из редких язв и сволочей. После выхода «Конквистадора» Гумилев решил нанести несколько визитов в литературные салоны столицы. И первый же визит закончился тем, что 19-летнего поэта едва не спустили с лестницы.
Начать Гумилев решил с супругов Мережковских. Сходить к ним на поклон для литераторов в те годы было так же обязательно, как для юных поп-исполнителей сегодня поцеловать руку Алле Пугачевой.
Впечатления о визите жена Мережковского, язвительная Зинаида Гиппиус, так описывала в письме Валерию Брюсову:
Ох, Валерий Яковлевич! Какая ведьма связала вас с ним? Да видели ли вы его? Мы прямо пали! Боря еще имел силы издеваться над ним, а я-то просто была как параличом поражена. Двадцать лет, вид бледно-гнойный, сентенции – стары, как шляпка вдовицы, едущей в Драгомиловское. Нюхает эфир (спохватился!) и утверждает, будто он один может изменить мир. «До меня, – говорит, – были попытки, но неудачные: Будда, Христос…
Такая реакция показалась Гумилеву странной, дома все с восторгом прислушивались к подобным его утверждениям. Почему же не прокатило тут? Почему эти люди не спешат им восторгаться, ведь мама и брат всегда восторгались, а?
Николай уезжает учиться за границу, потом возвращается, публикует еще несколько сборников, женится, помогает опубликовать сборник жене, заводит кучу знакомств среди литературной молодежи, два раза ездит в Африку. И накануне Первой мировой все-таки добивается своего. Становится-таки почти что признанным поэтом. «Почти» – потому, что литераторы прежнего поколения все равно относились к нему с иронией. Но Николая это больше не волновало. Вместо того чтобы добиваться признания среди стариков, он окружил себя молодыми, и те сами, безо всяких понуканий, признали его лучшим.
3
В XIX веке вся русская литература была почти что семейным предприятием. Крошечным бизнесом для тех, кто в теме. Что-то вроде сегодняшней блогосферы: интересно, конечно, но, в основном, автору и нескольким его приятелям.
Тираж пушкинской «Литературной газеты», как известно, составлял сто экземпляров. Когда за издание собственного журнала «Аполлон» восемьдесят лет спустя взялся Гумилев, у него тираж составлял уже шестьсот экземпляров. С одной стороны, неплохо: рост аж в шесть раз. Но с другой стороны – чуть ли не всех своих подписчиков и Пушкин, и Гумилев знали, считай, по именам.
Впрочем, все это были пустяки. Гумилевские приятели были молоды, нравились барышням и считали, что поэт стоит выше даже царя. А коли так, то о чем и волноваться? Просыпались молодые люди поздно, пили много, а ночи с пятницы на понедельник проводили в только что открывшемся заведении «Бродячая собака».
Вся история петербургской культуры – это история таких вот крошечных клубиков «для своих». Вся русская рок-музыка вышла из кафе «Сайгон», весь отечественный рейв – из клуба «Тоннель». А в самом начале этого ряда стояла «Бродячая собака». Заведение, в котором родилась чуть ли не вся поэзия Серебряного века. Заведение, которое само было одной сплошной поэзией.
Расположено кафе на площади Искусств. Рядом с ним находится Михайловский театр, чуть дальше – Русский музей, на противоположной стороне площади – еще какое-то количество театров и концертных залов. Но это сейчас, а, скажем, лет двести тому назад то, что сегодня называется площадью, было всего лишь задворками католического собора Святой Екатерины. И почти на том самом месте, где позже появилась «Бродячая собака», стоял тогда дом генерала ордена иезуитов.
Какое-то время орден был очень могущественным. Но потом для него начались плохие времена. Враги ордена (которых у него всегда хватало) добились от тогдашнего папы указа о роспуске и запрещении иезуитских монастырей. Единственное место, где орден сохранился, как раз и была петербургская площадь Искусств. Русская императрица Екатерина заявила, что исполнять папские указы не собирается и взяла иезуитов под защиту. Именно под ее крыло переехало из Европы все иезуитское руководство. Переждав тут самые суровые годы, именно отсюда иезуиты полвека спустя стали заново распространяться по планете.
Правда, последний генерал ордена остался в Петербурге навсегда. Если вы помните, то в продолжении романа о трех мушкетерах Александр Дюма писал, что до должности генерала (верховного руководителя) этого ордена дослужился со временем Арамис. В реальности же последний иезуитский генерал погиб во время пожара в 1806 году. Дом, в котором он жил, по непонятной причине вспыхнул как спичка. Дело было ночью, все спали, так что пожилой священник просто не успел выбежать наружу.
Пепелище разобрали, пустырь застроили. Иезуиты в конце концов уехали из Петербурга, а их место заняли монахи-доминиканцы, которые служат в церкви Святой Екатерины и до сих пор. Еще лет через сто на месте, где когда-то стояла деревянная резиденция иезуитов, появился каменный дом, а в подвале этого дома – арт-кафе «Бродячая собака».
До этого вечно нищая, вечно крикливая, вечно вызывающая интерес у полиции литературная молодежь если где и тусовалась, то разве что на квартирах друг у друга. А теперь несколько театральных режиссеров и художников специально в расчете на эту публику организовали развеселый кабачок. С собственным оркестром, докладами на разные интересные темы и выступлениями актуальных поэтов. Вход в «Собаку» был со двора, так что шумная публика никому не мешала. Напитки тут выдавали в кредит, да и стоили они не то чтобы чересчур дорого. В общем, не место, а настоящий клад.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
