Андрей утвердительно кивнул.
— Знаешь, Олег, я бы сходил за Кандюком, но его, наверняка, нет дома.
— А где же он?
— Есть тут одна девка, помнишь, Кандюк разговаривал с ней на причале, когда мы пришли с ремонта?
— Что-то не припомню.
— Ну такая, черная, в рабочей куртке и больших резиновых сапогах.
— Они все здесь в резиновых сапогах.
— Ленка выделяется. Она ходит без платка, грудью вперед, в тельняшке.
— А-а, красивая. Вспомнил. А я думал, это его дочь.
— Кстати, она о тебе расспрашивала. Говорит, нравишься.
— Ну, да?!!
— Точно. Кандюк ее опутал. А отшить некому.
— Где она живет?
— Против дома Кандюка, вход со стороны моря. На окраине.
— Ладно. Зубри правила. Завтра экзаменовать будем. Считай себя без пяти минут судоводителем. Если что, гони за мной. Вход со стороны моря.
— Добро! — Андрей улыбнулся.
Кряжев шел вдоль берега, Дик бежал впереди. Возле неказистого домика, никак не вписывающегося в поселковую улицу, Олег остановился.
«Заброшенный, — подумал Кряжев. — По рассказу Андрея, это дверь ее, Лены».
Окно светилось желтым тусклым светом. Кряжев еще постоял, набираясь смелости, чтобы постучать в незнакомую дверь.
Отозвать механика и уйти было бы проще. А вот поговорить с девушкой…
«Эх, была, не была», — решил он.
— Кто там? — послышался робкий голос.
— Капитан «Сотого»!
За дверью воцарилось молчание, и тут же послышался приглушенный голос механика: «Не открывай. Скажи, что уже спишь. Пошли его подальше…»
— Аврал! Штормовая! Механика срочно на судно! Пусть выходит, пока я директора не вызвал! — И Кряжев снова затарабанил в дверь.
Потом передохнул, прислушался:
— Я ему устрою, — шипел Кандюк. — У меня много не наработаешь. Со мной шутки плохи.
«Ах ты, гадина!» — хотел крикнуть Кряжев, но лишь ударил ногой в дверь. Щелкнула задвижка, появился Кандюк.
Кряжев надвинулся на него грудью.
— Так вахту несешь! Склочник! Живо на катер…
Кандюк съежился, уменьшился в размерах, блудным котом проскользнул мимо Кряжева.
Кряжев пропустил вперед собаку и решительно вошел в комнату.
— Здравствуй, Лена! Извини, что побеспокоил. Меня зовут Олег. Барбоса не бойся. Это Дик. Лежать, Дик! Лежать!
Лена испуганно смотрела то на собаку, то на Кряжева. Видя ее растерянность, он улыбнулся. В глазах его бегали чертики.
— Можно, я у тебя немного посижу? Знаешь, наболтало сегодня так, что и на земле качает. А этого дядю гони! Пусть сидит со своей Кандючихой. Добродетеля нашла. Других, что ли, не хватает?
На смуглых щеках Лены выступили красные пятна.
— Ты что, советовать пришел? Я и без тебя найду, если надо.
Кряжев снова улыбнулся. Он стоял твердо, чуть расставив ноги, в своих больших кожаных сапогах. Кожаная куртка плотно облегала его плечи. На руке красовался якорь. Обрывок цепи, извиваясь, лег на острые стальные лапы.
— Садись, — пригласила Лена.
Огромная собака растянулась у порога, покосилась диковатыми жуткими глазами, зевнула и положила массивную голову на толстые лапы.
Лена смотрела на Кряжева. А мысли на тяжелых усталых крыльях летели в недалекое прошлое.
Железная дорога из Куйбышева до Владивостока, а там пересадка на пароход и неделя изнурительной качки. Девчата, что завербовались и ехали с ней, лежали пластом: укачались. А она ничего. Потом работа. Засольный цех, резиновые сапоги и рыба. Рыба, рыба. Незнакомая, непривычная работа, совсем не похожая на ту, сельскую. И люди — сильные, простые, щедрые. Понравилась и работа. Где ночь, где день… Путина. Она как уборочная страда. Ни выходных, ни отгулов. Потом пришла осень. Кончился лов, и их уволили. Началась суматоха. У кого на материке семьи, радовались, что едут, а ей уезжать не хотелось. Опять в эту глушь, где одни бабы… Вот тогда и появился Кандюк — механик катера, председатель завкома. Он будто прочитал ее мысли и, как это делают добрые дядьки, спросил:
— Что, дивчина, хочешь остаться?
— Еще бы, конечно, хочу, да разве оставят?
— Слушай меня, — говорит, — и я для тебя все сделаю.
— А что я должна?
— Да просто ты мне нравишься. Пойдем, я покажу твою будущую квартиру.
Он шел и рассказывал о льготах для жителей Севера, а она думала: «Не за так хлопочет — нравлюсь ему. Пускай. Не маленькая. А что пожилой, так лучше… не обманет».
Бабы на работе все допекали: «Замуж выходишь? Когда свадьба?» А Грачиха так прямо в лоб; «За кого идешь, за Кандюка? У него жена не померла еще, хоть и больная. Постыдись, девка. А то тиха-то тиха… Да в тихом болоте… А он, старый хрыч, шустро забегал. Общественное поручение, говорит. Что-то о других не очень печется».
И полз шепоток, летел осенним ветром от дома к дому по узким улицам, вороша всякий мусор. Вот уже год прошел. Приутихло малость. Теперь Кряжев.
Она почти не слушала, о чем говорил ей Кряжев. И Олег понял, что разговор сегодня не получится. Пришлось попрощаться, но его не оставляли мысли о Лене.
«Механика отошью. Как это раньше я о ней не подумал? Да и когда? Уходим с рассветом, приходим в полночь. Один лишь раз в клуб на танцы вырвался. С Люсей, сестрой Вити, танцевал, миленькая школьница. Все о школе рассказывала, начальником лова или технологом собирается стать. Институт — ее мечта. Хорошенькая девчонка Люська. На Витю очень похожа.
А Лена? Эта не будет учиться. А женой может стать хорошей. Вообще черт их знает… Вон, посмотришь, иная швабра шваброй, а мужем вертит. У меня это не пройдет».
Кряжев вышел на узкую дорожку под скалой, что вела в ковш. Остывшие камни дышали холодом. Осень. Уже осень. Еще зелень, тепло, а сентябрь проходит.
… Небо светлело. «Сотый» резво шел из Курильска. За кормой тянулась баржа с рыбкооповским грузом. Такую всегда с радостью встречают жители поселка.
На борту катера находился пассажир — демобилизованный моряк Степан, сын Грачева. Флотский парень, пять лет не был дома.
Степан проснулся и увидел, как через иллюминатор перепрыгивает солнце.
«Где же мы находимся? Проспал отход. Голова, как тыква, тяжелая».
Он по-военному вскочил, быстро оделся. Через камбуз вышел на палубу и увидел, что море тихое, а катер слегка переваливается с борта на борт. Андрей и Кряжев стояли в рубке.
— Входи сюда, моряк. Что, не узнаешь места? — окликнул его Кряжев.
— Постою здесь. А место узнал сразу. Вон в том заливе. — Степан указал рукой прямо по курсу.
Из-под кормы катера вырывался бурун и кильватерная струя ровной дорожкой оставалась сзади. Волны спокойные, пологие вздувались, как мускулы, и рабски покорно несли катерок на широкой груди.
