Сеня резко остановился.
– Автомобиль! На чем-то же они приехали!
– Можно добраться на электричке, потом сесть на маршрутку, – возразила я.
– И плюхать два километра до поселка? – скривился мой спутник. – Это неудобно.
– Существует такси, – нашла я новую возможность.
– Все равно надо проверить пропуска на въезд, – сказал Сеня, – тот, кто пилил забор, скорей всего приехала на машине. У него при себе был инвентарь, резак например.
– Как он его включил? – поинтересовалась я. – Розетки в заборе нет.
– Существуют приборы, которые, как телефон, заряжаются, – улыбнулся Семен. – У меня другой вопрос: зачем мужик и Вероника сюда приперлись? Что интересного в лесу? Грязь одна. Ну, где твое кладбище? Валун?
Я показала пальцем на здоровенный серый камень.
– Это он! Чуть поодаль была неглубокая яма, возле которой вниз лицом лежал мужчина.
Приятель подошел вплотную к глыбе.
– Цифр нет!
– Неправда, – засмеялась я, – сейчас сама проверю.
– Пожалуйста, – согласился Собачкин и отошел.
Я взглянула на камень и не поверила своим глазам.
– Пусто!
– Говорил же, нет погоста, – заявил Сеня, – и не было его никогда. Нельзя хоронить покойников где вздумается, существуют строгие санитарные нормы.
– Я прекрасно видела дату, – бормотала я, – и фамилию с именем, просто их забыла.
– Тебе почудилось! От стресса и не такое бывает, – пожал плечами Сеня, – ты очень нервничала.
– Не принадлежу к племени истеричек, – промямлила я. – Были цифры и надпись, а сейчас их нет!
– Ладно, не переживай, все именно так, как ты говоришь, просто белки ночью хвостами цифры и буквы стерли, – с самым серьезным видом заметил Собачкин. – Вроде ты, Дашенция, твердила, что еще были надгробья?
– Да, – кивнула я, – небольшие совсем камни.
– И где они? – ухмыльнулся мой спутник.
Я пробормотала:
– Вон там. Подальше.
– И на них не замечаю крестов, – фыркнул Собачкин, – наверное, их зайчики унесли. Зима настала, снега, правда, нет, одна грязюка, но ведь холодно. Понадобилось избенку украсить, лучше всего ритуальный инвентарь им подошел.
Я молча слушала, как ехидничает приятель. Совершенно уверена: на валуне стояла дата – тысяча семьсот десятый год. А за ним находились другие могильные камни, я не приближалась к ним, что на них написано, не разглядела.
– А вот кресты я видела, – вслух произнесла я, – золотые такие, яркие! Посередине камней нарисованы были.
Собачкин погладил меня по плечу.
– Нервная система пошутила с тобой. Есть люди, которые слышат голоса, а медиумы беседуют с покойниками.
– Намекаешь, что я сумасшедшая шизофреничка? – осведомилась я.
– Конечно, нет, ты просто испугалась, – вздохнул Сеня. – На секунду отвлекись от мысли о своей правоте, подумай про золотые кресты. Они были видны издалека?
– Да, да, – закивала я, – прямо горели.
– Милая моя, – тоном учителя, который отчаялся объяснить двоечнице азы арифметики, завел Сеня, – любая краска с тысяча семьсот какого-то там лохматого года потускнеет. Наверное, ты понимаешь: реставрацию памятников на заброшенном погосте производить не станут. Где небольшая ямка, которую по твоим словам вырыл покойник? Куда подевались непонятные кругляши, лежавшие у тела?
– Наверное, их забрал эксперт, – предположила я.
– А полиция яму в земле закопала, чтобы ежик в нее случайно не упал, – окончательно развеселился Собачкин, – ты же знаешь, как криминалисты поступают: сначала осмотрят место преступления, улики соберут, затем все аккуратно подметут, уберут, на место вернут…
Я вспомнила прихожую нашего особняка, которая после отъезда Раисы и ее помощников выглядела как пейзаж после танковой битвы, и молча пошла по грязи назад.
– Ну ладно, не дуйся, – загудел за спиной Сеня, – каждый может обознаться. Помнишь наш спор? Ты ресторан проиграла.
Я хотела сказать, что не отказываюсь вести Собачкина в трактир, но не успела. Правая нога поехала в сторону, левую потянуло назад. Я попыталась сохранить равновесие, замахала руками, но каша из глины оказалась очень скользкой. Семен, сообразив, что я терплю бедствие, сделал большой шаг, он явно хотел поддержать меня, но не смог, поскользнулся и рухнул на землю. В ту же секунду я шлепнулась на Собачкина, но быстро встала и рассмеялась:
– Спасибо, что расстелился ковром, я совсем не запачкалась.
– Зато я свинья, – констатировал Сеня, поднимаясь.
– Скорей уж кабан, – поправила я, – здоровенный такой, могучий.
– И вонючий, – добавил Собачкин, – вот черт. Часы потерял, браслет расстегнулся. Как их теперь в этом месиве отыскать?
Я отломила ветку и начала ворошить грязь.
– Ура! Вот они!
– Где? – спросил приятель.
– Неужели не видишь?
– Нет.
– Может, я и страдаю глюками, – вздохнула я, наклоняясь, – но на зрение не жалуюсь.
Я схватила круглый предмет.
– Это не мое, – возразил Сеня.
– Точно, – кивнула я, – это грязный кругляш, один из тех, что около трупа валялись. Кое-какой мой бред стал реальностью.
– Никогда не видел ничего подобного, – залязгал зубами Сеня.
Я встревожилась.
– Ты весь вымок. Еще простудишься, побежали скорей домой.
Пока Собачкин мылся, переодевался в чьи-то брюки, свитер и носки, которые ему с поклоном принес Коробко, я сунула кругляш под воду, потерла его щеткой и сообразила: у меня в руках монета из желтого металла.
– Деньги! – опешил Сеня, войдя в столовую. – Старые.
– Уж не молодые, – засмеялась я. – Женя, у нас есть средство для чистки металла?
Коробко протянул руку.
– Разрешите взять? Верну через пару минут сияющим.
– Откуда в твоем доме парень в голубом сюртуке, парике и в белых перчатках, – изумился Собачкин, – прямо персонаж из телесериала про шикарную жизнь олигархов!
Я налила себе чаю.
– Не уверена, что у них служат такие персонажи. Коробко уникален. За один день ухитрился везде порядок навести и нашел ближние-дальние чуланы с уймой всего ценного.
– Кофе дадут? – спросил за спиной знакомый голос.
От неожиданности я подпрыгнула.
– Привет, Александр Михайлович, – обрадовался Собачкин, – вот, заехал к Дашуте, хочу фото Мафи сделать. Одна моя клиентка решила завести себе веселую собачку. Такая, как Мафузла, ей по сердцу придется. О господи! Ты заболел?
Я посмотрела на полковника и поняла, по какой причине у Собачкина вырвался этот вопрос. Лицо Дегтярева было серо-асфальтового цвета, глаза сильно опухли, губы походили на две сардельки, а нос, и без того не маленький, увеличился почти вдвое. Эфиопскую черноту мне ночью удалось отмыть, но цвет кожи полковника сейчас напоминал шерсть мыши, больной лишаем, на сером пространстве его щек и лба были рассеяны белые пятна. И судя по векам, рту, носу у полковника явная аллергия. На что? Задайте вопрос полегче. На «маск»! На растворитель для краски! На средство для посудомоечной машины. На стиральный порошок! Да на все, чем он ночью «намазькивался» и мылся.
– Я здоров, как бык. Почему ты решил, что я болен? – удивился Дегтярев и начал яростно чесать нос.
– Ну… ты еще дома, – нашел подходящий ответ Собачкин.
– Отчистил, блестит золотом! – объявил Женя, входя в столовую.
Я сделала страшные глаза. Коробко оказался сообразительным, он мигом спрятал монету в рукаве. Слава богу, Александр Михайлович не обратил внимания на заявление Жени, потому что в момент его появления у полковника завопил сотовый.
– Привет, Леня, – недовольно сказал толстяк, – я по делам езжу. Что у вас стряслось? Хуже младенцев команда. Ни на секунду… Как?!!? Врешь!
Лицо Александра Михайловича стало приобретать диковинный фиолетовый оттенок, наверное, полковник краснел от злости, но из-за темного цвета кожи он стал напоминать подгнивший баклажан.
– Глупая шутка, да? – ревел полковник. – Кретинский розыгрыш? Так не первое апреля. Ну, сейчас я приеду! Ну, мало вам не покажется. Ну… ну… прямо! Кто осмотр делал? И как такое получилось? У этого Григория штаны пропали? А мозг у Деревянкина не стырили? Хотя кому он нужен!
Дегтярев быстро пошел к лестнице, заскрипели ступеньки, затем раздались непарламентские словечки:
– …! …! …!
У толстяка много плохих привычек, но при дамах он не матерится. Если душа полковника требует резко высказаться, Александр Михайлович отбежит от представительницы слабого пола подальше. Это называется хорошим воспитанием, орать нецензурщину при женщинах не комильфо. Вот отскочив на пару метров в сторону, пожалуйста, все присутствующие деликатно делают вид, что не слышат выражансов, которые слетели с его языка. И это тоже хорошее воспитание. Сплошное лицемерие сие хорошее воспитание.
Собачкин схватился за свою трубку.
– Кузя! Живо выясни, что случилось в команде Дегтярева. Единственное, что я понял: у какого-то Григория стащили брюки. Жду.
Коробко положил на стол ярко блестевшую монету, размером с кофейное блюдечко.
