– Я не знаю. Я вообще ни о чем не думала. Я просто пыталась… я… не важно.
– Нет, это важно. – Молли Йорк подалась к ней всем телом с очень серьезным видом. – Грейс, ты обвиняешься в убийстве. Если он что-то сделал тебе – ну, каким-то образом обидел, тогда твои действия квалифицируются как самозащита или же как непреднамеренное убийство. И не важно, что с твоей точки зрения откровенность равняется предательству – ты должна рассказать мне все.
– Почему? Почему вообще я должна кому-то что-то рассказывать? С какой стати?
Сейчас она говорила, как сущее дитя. Но вчера это дитя умертвило родного отца.
– Потому что если ты не расскажешь, Грейс, то проведешь за решеткой долгие годы. А это будет несправедливо, если ты оборонялась. Что он сделал тебе, Грейс? За что ты его убила?
– Я не знаю. Может быть, я просто была слишком расстроена… из-за мамы. – Говоря это, она ерзала на стуле и отводила глаза.
– Он тебя изнасиловал?
Глаза Грейс широко раскрылись. Дыхание ее сделалось прерывистым.
– Нет. Никогда…
– У вас с ним никогда не было половой близости? Ты бывала близка со своим отцом?
Грейс выглядела насмерть перепуганной. Эта женщина слишком близко подобралась к разгадке, чересчур близко. Как она ее ненавидела! Что она пытается сделать?
Хочет, чтобы все стало во сто крат хуже? Навсегда предать позору доброе имя их семьи? Это никого не касается!
– Нет. Конечно же, нет! – почти выкрикнула она. Но видно было, как она нервничает.
– Ты в этом уверена?
Две женщины долго смотрели в глаза друг другу. Наконец Грейс отрицательно помотала головой:
– Нет. Никогда.
– Вы с ним были близки прошлой ночью, когда ты застрелила его? – Молли не отрываясь смотрела на девочку.
Грейс вновь покачала головой, но ее волнение не укрылось от Молли.
– Зачем вы меня об этом спрашиваете? – с отчаянием в голосе проговорила Грейс, и в груди у нее послышались предательские хрипы.
– Потому что я хочу знать правду. Я хочу знать, причинил ли он тебе боль, была ли у тебя причина стрелять.
Грейс вновь замотала головой.
– Вы были с отцом любовниками, Грейс? Тебе нравилось спать с ним?
На сей раз Грейс была предельно честна:
– Нет. – Это было невыносимо, ужасно! Но поведать этого Молли она не могла.
– У тебя есть парень?
Грейс вновь отвечала отрицательно.
– Ты была когда-нибудь с парнем?
Грейс вздохнула. Она знала – этого никогда не будет. Да она бы и не смогла.
– Нет.
– Ты девственница? – Тишина. – Я спрашиваю, была ли ты девственной?
Молли снова становилась настойчивой, и Грейс это было не по нраву.
– Я не знаю. Наверное.
– Это что же значит? Ты что, вовсю тискалась с мальчишками? Так надо понимать твое «наверное»?
– Может быть.
Девочка снова выглядела совсем ребенком – Молли улыбнулась. Нет, невинности от подобных забав потерять нельзя…
– У тебя был когда-нибудь ухажер? Как-никак тебе уже семнадцать…
Молли снова улыбнулась, но Грейс вновь отвечала отрицательно.
– Хочешь ли ты рассказать мне еще что-нибудь о вчерашнем, Грейс? Помнишь ли ты, что ты чувствовала, прежде чем выстрелила? Что заставило тебя стрелять?
– Я не знаю.
Молли Йорк знала, что Грейс блефует. Как бы ни была она потрясена случившимся, но теперь она в порядке. Она вся напряжена, она начеку и преисполнена решимости скрыть от Молли то, что в действительности произошло. Высокая привлекательная блондинка еще долго смотрела на девочку, потом закрыла тетрадь.
– Я хочу, чтобы ты была честной со мной. Я могу помочь тебе, Грейс. Это правда.
Если станет ясно, что Грейс защищалась или были иного рода смягчающие вину обстоятельства, ей будет много проще. Но Грейс вела себя так, что Молли не за что было зацепиться. И вот что забавно – невзирая на явное недружелюбие Грейс, девочка нравилась Молли. Грейс была красивой девушкой – у нее такие большие, честные и открытые глаза. Молли видела в них столько боли и страдания и ничем не могла помочь. Но это еще впереди. Теперь же Грейс озабочена лишь тем, чтобы скрыть от всех истину.
– Я рассказала все, что помню.
– Нет, не все, – тихо сказала Молли. – Но возможно, еще расскажешь. – Она вручила девочке свою визитку. – Если захочешь видеть меня, позови. Впрочем, если и не захочешь, я все равно приду. Нам так или иначе придется еще много времени провести вместе – мне ведь надо написать рапорт.
– О чем? – Грейс забеспокоилась. Доктор Йорк ужасала ее. Слишком уж умна она была, слишком много вопросов задавала.
– О твоем психическом здоровье. Об обстоятельствах убийства, так, как все это мне представляется. Правда, ты предоставила мне не так уж много материала для работы.
– Все, что есть. Револьвер оказался у меня в руке, и я выстрелила.
– Вот именно. – Молли не верила в это ни единой секунды.
– Но это так. – Похоже было, что Грейс убеждает в этом саму себя. Но Молли ей не удалось провести.
– Я не верю тебе, Грейс. – Молли произнесла это, глядя девочке прямо в глаза.
– Но именно так и случилось, верите вы этому или нет.
– Ну а сейчас? Что ты чувствуешь, потеряв отца?
В течение трех дней девочка лишилась обоих родителей, стала круглой сиротой – это было бы тяжелым ударом для кого угодно… особенно если учесть, что она убила одного из них.
– Мне грустно из-за папы… и из-за мамы. Но ведь мама так болела, так мучилась, что, возможно, лучше, что ее не стало.
А ты сама, Грейс? Сколько выстрадала ты? Этот вопрос неотступно терзал Молли. Это была явно не дрянная девчонка, которая просто так взяла и «замочила» родного папочку. Это смышленая девочка, с цепким умом, которая делает вид, будто не знает, отчего застрелила его. И было настолько невыносимо слушать этот бред вновь и вновь, что Молли захотелось изо всех сил ударить по столу кулаком.
– А как насчет отца? Тоже думаешь, что так лучше? Что его больше нет?
– Папа? – Грейс, казалось, была изумлена. – Нет… он… он не страдал…. не думаю, что так лучше. – Грейс не смотрела на Молли. Она что-то утаивала – и Молли теперь знала это точно.
– А как ты сама? Тебе так лучше? Лучше быть одной?
– Может быть. – И снова девочка отвечает искренне и честно.
– Почему? Почему тебе лучше одной?
– Это проще – вот и все. – Грейс вдруг ощутила себя тысячелетней старухой.
– Я так не думаю, Грейс. Этот мир суров и очень непрост. И одиночкам в нем приходится несладко. Особенно если тебе всего семнадцать. Похоже, дома тебе было нелегко, раз ты хочешь быть одна. Ну а как было там? Дома?
– Все было прекрасно. – Раковина устрицы наглухо захлопнулась.
Молли снова не поверила ей, но ничего не сказала.
