Эти странные мысли сменяются другими, еще более загадочными. Вспоминаю слова папы о том, что я не должна никому говорить о том, что узнала. Ему вторит Олдос. Но как на самом деле устроен наш мир, и почему застенную жизнь держат от нас в тайне, опутанной густым и ядовитым виноградником?
Со сцены доносятся слова Каса о том, что мы должны быть благодарны Совету за свою жизнь. За то, что наши предки были спасены и поселены в этот город первыми правителями. Я знаю все, что он говорит, почти наизусть. Интересно, они хоть иногда переписывают эту речь? Одно и то же каждый год, каждый месяц, каждый день. Надоело до безумия. Больше не хочу это слушать. Мой взгляд вновь гуляет по сидящей на траве толпе. Кажется, никто, кроме меня не игнорирует речи члена Совета.
Жители Стекляшки внимательно слушают то, чем их потчуют со сцены. Лица большинства горожан не выдают особых эмоций, все выглядят почти так же, как обычно. Ни тревоги в глазах, ни страха во взгляде, ни нервной дрожи в коленях или заметного волнения. Ничего этого не вижу. Вероятно, каждый уверен в завтрашнем дне. В том, что переживет сегодняшний. Или же мы настолько привыкли к ежегодным убийственным церемониям, что обросли тройной кожей, как снаружи, так и изнутри, и уже нас не трогает насильственное отбирание чужих жизней? Мы живем одной большой коммуной, и все же в ней каждый сам за себя.
По голосу оратора понимаю, что пустые речи близятся к своему завершению, и вот-вот наступит главное событие, ради которого нас всех сюда согнали. Обычно казнь проходит очень напряженно, в основном, конечно, для самих участников. Зрители, которых не пригласили на сцену, свободно выдыхают и благодарят судьбу за то, что та пощадила их. До следующего года. Совет называет имена нескольких человек. Они выходят на сцену, и перед всем городом распорядитель зачитывает их провинности. После этого советники во главе с главой уходят на совещание, после которого зачитываются приговоры.
Это совещание – вещь показательная и, как сказал вчера Олдос, бутафорская. Обреченного на казнь определяют заранее, и все это знают. Но Совет любит пощекотать людям нервы и оттягивает процедуру введения яда. Именно так умирают виновные и невиновные жители Стекляшки. В вену бедняги вводят увеличенную, смертельную дозу специального лекарства, которым в обычной жизни излечивают ослабших. Парадокс в том, что один и тот же препарат может поставить на ноги смертельно больного, вернуть его к жизни, и навечно усыпить здорового. Убить его. Разница лишь в его количестве.
Когда Кас объявляет о начале церемонии казни, Эль хватает меня за руку и крепко ее сжимает. Я улыбаюсь, в надежде ее успокоить, но в глазах сестренки застыл страх. Ощущаю, как по моему телу бегут мурашки и грудь сдавливает паника. Ее мандраж передается мне. Стараюсь дышать спокойно и ровно. Теперь и мне нужна поддержка. За ней решаю обратиться к отцу. Но при взгляде на него начинаю переживать еще больше. Папа погрузился в свои мысли, и не замечает нас с сестрой. Он опустил глаза вниз и задумчиво теребит кромку пледа. Олдос, не моргая, смотрит на своего сына, выступающего со сцены перед публикой. Толпа вокруг заметно оживилась.
– В этом году, – говорит Кас, – я вынужден вызвать на казнь пятерых человек. Двое из них будут помилованы и отпущены, но предварительно их ждет прилюдная порка. Трое уйдут навсегда.
Его голос дрожит, сын Олдоса взволнован и это видят остальные члены Совета, присутствующие на сцене. Глава города недовольно смотрит на Каса. Папа сказал, что сегодня он выступает в роли распорядителя впервые, из-за этого и нервничает. Не обращая внимания на свою нечеткую речь и косые взгляды со стороны, он продолжает.
– Те, чьи имена я произнесу, пожалуйста, выйдите на сцену, – говорит Кас. Вся наша многочисленная толпа разом замирает. В этот момент город словно перестает дышать. Готова поспорить, что слышу сердцебиение сидящей рядом Эль. – Итак, – он медлит, взгляд Каса расстроенный и словно извиняющийся. – Первым я попрошу подняться Арона Пински.
Где-то вдалеке раздается отчаянный женский крик, сменяющийся причитаниями. К голосу неизвестной женщины присоединяются голоса еще нескольких человек. Слезы, крики и мольбы о пощаде становятся все громче. Теперь невозмутимое настроение нашего живого организма улетучивается, на лицах людей появляется ужас и боль. Минуту назад казнь еще не была такой реальной, и лишь сейчас, когда распорядитель назвал первое имя, осознание страшной реальности вернулось в души людей. Уже знакомое чувство, тщательно запрятываемое в дальние уголки сознания, сегодня вновь вырывается на свободу.
Сквозь толпу пробирается тот самый Арон Пински, первый человек в черном списке этого года. Его сопровождают сочувственные взгляды, некоторым Арон пожимает руку, заранее прощаясь навсегда. Я знаю этого человека. Он работает преподавателем столярного и строительного дела для мальчиков в нашей школе. Что же такого он мог натворить? Все знают Арона, как доброго и честного человека. Неужели он сделал что-то нехорошее? Когда Арон проходит мимо нас, он на секунду останавливается, и я вижу слезы в его глазах. Сердце разрывается на мелкие кусочки от жалости к нему. Отец протягивает руки Арону, встает с земли и обнимает его. Не знала, что они дружили. Через несколько минут он уже стоит на сцене. Скорее всего, это последние минуты в жизни Арона, и он проводит их, любуясь ясным небом. Погода на улице прекрасная, как по заказу. И сейчас солнце словно насмехается над теми, кто видит его в последний раз.
Запомните меня таким, говорит оно.
Кас не торопится называть второе имя, предоставляя первому кандидату на вылет из жизни добраться до места казни. Когда волнение в массах немного спадает, он произносит следующее имя.
– Игнат Симон, – говорит Кас.
На этот раз отчаянные вопли ужаса, разрывающие напряженную тишину, раздаются у самой сцены. Игнат Симон – молодой парень, он немногим старше меня. Точного возраста я не знаю, но думаю, что ему не больше двадцати трех лет. Он сельхозник, такой же, как и я. Игнат работает на выращивании корнеплодов. А он-то чем не угодил Совету? Вижу, как он пытается встать с земли, но его шею крепко обхватывают руки невесты Леи. Она уткнулась в его грудь, надрывные рыдания девушки сотрясают все ее тело. Она кричит, что пойдет на казнь вслед за ним, в глазах Игната замечаю шок и неподдельный ужас. Наверняка он все еще не понимает, что только что произошло.
Лея не отпускает своего жениха, крепко в него вцепившись. Бросаю взгляд на сцену и вижу, как пара крепких охранников, устав наблюдать за этой душераздирающей картиной, бросаются вперед, чтобы расцепить влюбленных и ускорить процесс их прощания. Но глава Совета останавливает их, взглядом говоря «нет». Неужели этот черствый человек способен на сострадание и по доброте душевной дает молодым людям еще несколько последних секунд, одно последнее объятие? Вскоре убеждаюсь, что это не так, и намерения у главы города вовсе не такие светлые.
– Лея Суарес, – доносится до моих ушей голос Каса. – Третье имя в списке Лея Суарес.
Криков не слышно, визгов, стонов отчаяния, рыданий и стенаний больше нет. Город снова замер, затаив дыхание. Вместе с Игнатом на казнь вызвали его невесту, Лею. На моей памяти это первый случай, когда Совет отправляет на верную смерть молодых влюбленных. Пять лет назад на этой сцене казнили родителей Эль, двоих супругов. Тогда это тоже вызвало шок у большинства горожан. Убить сразу двух членов одной семьи – раньше такого никогда не было. На лице Леи возникает недоумение, но вскоре оно сменяется чем-то вроде облегчения. Игнат крепко обнимает свою подругу, помогает ей встать с земли, и вместе они поднимаются на сцену.
Игнат и Лея – сироты. Наверное, поэтому в толпе не слышно отчаянного плача их родственников. Но все, кто знает молодых людей, сопереживают им не меньше, чем родным детям.
Три имени названы. Остается еще два. Пока приговоренные к одному из видов казни – смертной и избиению – обнимаются на сцене, прощаясь друг с другом и с этой жизнью, лицо Каса мрачнеет. Он напряжен еще больше, чем в начале церемонии. Он выглядит подавленным. Вновь находит в толпе глаза своего отца и долго неотрывно смотрит на него. Я нервно сглатываю, стараясь поспевать за своими мыслями, но они несутся вперед, не давая мне остановиться и сообразить, что происходит. Смотрю на Олдоса и только сейчас все понимаю. Кас молчит, но его безмолвие и скатывающаяся по щеке слеза красноречивее любых слов.
Инстинктивно тянусь к Олдосу и хватаю его за руку, словно это что-то изменит. Он, кажется, и не замечает меня, продолжая сурово смотреть на сына.
– Олдос Непо, – срывается отчаянный крик с губ Каса.
Внутри меня разрывается ядерная бомба, отравляя все внутренности, голова становится тяжелой, глаза застилает туман. Сердце сковывает невидимый ледяной кулак, и вот-вот обещает вызвать сердечный приступ. Становится тяжело дышать, практически невозможно. Но сквозь отчаянные попытки придти в себя я ползу к Олдосу, не в силах осознать произошедшее.
