спросил Быков таким тоном, словно я уже сознался.
Хрен тебе, а не признание!
— Я не являюсь соучастником, потому эти имена не могут быть мне известны.
Я считал желания Быкова и еще раз убедился: он хотел меня поскорее посадить. С имеющимся признанием он не просто верил — знал, что я виновен, и другая правда ему была не нужна.
Что еще за признание? Кто-то меня оговорил?
Вчера расследование вела Безопасность Родины, а этим товарищам закон не писан. Там отпирайся не отпирайся — скрутят, еще и почки отобьют, и все равно просканируют, допросят. Какие полномочия у Быкова? Хрен его знает, но раз КГБ сейчас дружит с ментами, протокол они должны соблюдать. Мой приговор зависит от того, что происходит сейчас, а не от того, что было вчера. БР контролирует одаренных, Фарб думает, что я не такой.
Сейчас Быков начнет спрашивать, что я делал накануне теракта, а мне и сказать-то нечего: дома был, футбол смотрел, ел, спал, с девушкой переписывался. Какую же я себе подложил свинью, когда съехал с ведомственной квартиры! Так бы у меня было алиби.
— Напоминаю, что чистосердечное признание и сотрудничество со следствием значительно, — он выделил интонацией последнее слово, — укорачивает срок. А теперь расскажи, что ты делал накануне теракта, двадцать восьмого и двадцать девятого декабря?
— Я отказываюсь свидетельствовать против себя и требую адвоката.
Я вскинул голову и прямо посмотрел в черные глубоко посаженные глаза Быкова. Ломать будешь? Попробуй, на мне все быстро заживает. Добьюсь ли я чего-то своим молчанием? Вряд ли. Захотят пришить дело — пришьют. Но тепленьким себя взять не позволю.
Интересно узнать, что у него за признание.
На первый план выступило желание ударить меня, но Быков сдержался, прищурился, отчего монобровь полностью скрыла глаза.
— Ах, как закукарекал! Значит, тебе есть что скрывать!
— Все, что я скажу, может быть использовано против меня. Я требую адвоката.
— Знаешь, кто на зоне кукарекает, а? Такие как ты. Ой и несладко тебе там придется!
Быков хищно улыбнулся от уха до уха, отчего сходство со Щелкунчиком увеличилось.
— У кураторов своих западных требуй адвокатов, — продолжил он. — Ишь как заговорил, когда жареным запахло!
— Я отказываюсь свидетельствовать против себя.
С самодовольством Быков посмотрел на портрет Дзержинского. Сжал кулачища, шагнул ко мне. Похоже, сейчас будет больно. Но я не отвернулся, сжал челюсти и приготовился закрывать голову свободной рукой.
— Ты ставишь под сомнение компетентность следственных органов? — подавшись вперед, прошипел он.
— Я требую адвоката — во избежание ошибок следствия.
Чисто гипотетически — имею, а по факту… Все еще желая меня ударить, Быков покосился на камеры и усмехнулся, сел.
— Да не поможет тебе адвокат! Тебе никто уже не поможет. Кроме себя самого. Будешь вести себя разумно — отделаешься легко. Нет — расстрельная статья.
Он открыл ящик стола, вытащил оттуда какой-то документ, небрежно подтолкнул ко мне. На его лице читалось торжество.
— Ознакомься, вот.
Лист лежал текстом вниз. Я положил сверху ладонь. Что там может быть? По виску скатилась капля пота, хотя было совсем не жарко. Сглотнул слюну — во рту пересохло, и язык был шершавым, как наждачная бумага. Давай, Саня, не затягивай! Я перевернул лист.
Это оказался протокол допроса В. В. Вавилова, датированный вчерашним днем, где старик сознавался в том, что помогал неизвестным организовать теракт. Его должен был осуществить Л. В. Тирликас, находящийся в Якутске. Далее прилагался длинный список соучастников с их функциями. Я скользнул пальцем вниз по списку и нашел свою фамилию, моя функция — коммуникация и силовая поддержка.
Не веря своим глазам, я сомкнул веки, разомкнул их и уставился на буквы, которые отказывались складываться в слова. Память любезно предоставила вчерашнюю проверку на полиграфе:
«— Ты получил от него телефон марки „Енисей-22“?
— Да.
— Использовали ли вы для общения шифрованный канал?»
Сука старая, как же ты меня подставил с этим телефоном! Интересно, был ли в этом умысел? Действительно ли Вавилов сотрудничал с западными спецслужбами и ждал момент, когда я оступлюсь, чтобы меня завербовать? Или над старым генералом издевались, ему угрожали, и он оклеветал нас в обмен на безопасность близких, а потом у него не выдержало сердце? Или, получив признание, Вавилова убили? Громкое дело надо раскрыть, выслужиться, а кого сажать — какая разница?
А Тирликас? Может, и он не просто так рядом вился, и мой дар тут вовсе ни при чем? Не верилось. Хотелось верить в то, что это глобальная подстава, и нужно искать того, кому это выгодно.
— Будешь сотрудничать со следствием? — вкрадчиво поинтересовался Быков.
— Даже если это правда, — я подвинул к нему протокол допроса, — я ничего не знаю.
— Ну-ну. — Быков хмыкнул, уселся за ноутбук. — Сам себе яму копаешь. В тюрьме смазливым мальчикам ой как несладко.
Майор ненадолго забыл о моем существовании, увлеченный набиванием текста очередного протокола.
Меня сковал ступор. Мыслей не было. Отказываясь принимать реальность, сознание отгородилось и окуклилось. Когда Быков меня окликнул, я не сразу понял, чего от меня хотят.
— Прочитай и распишись, — повторил он раздраженно.
Передо мной лег протокол допроса. Я скользнул по нему взглядом и ничего не понял. Заставил себя сосредоточиться и под пристальным взглядом Быкова прочитал: «Я, Александр Нерушимый, проживающий там-то, работающий там-то…» Все вопросы, которые Быков мне задал, были внесены в протокол и, видимо, заготовлены заранее, никакого подвоха в них я не нашел. Далее писалось, что я требую адвоката и отвечать на вопросы отказываюсь, дабы не оклеветать себя. Ниже прилагался список задействованных средств: аудиозапись, видеозапись, копия протокола допроса Вавилова.
— Согласен? Подписывай, — раздраженно бросил Быков.
Я сосредоточился на его желаниях, чтобы понять, нет ли подставы: он хотел не подставить меня, а за дело засадить лет на двадцать, а лучше — расстрелять, за то, что брата лишил работы.
Брата?
Быков… Быков, твою мать, ветеран «Титана»! Тот самый, который пытался поломать белоруса, чтобы его не выгнали, а я разгадал его задумку! Как тесен мир! Хрена се у Быка братишка! Конечно, это не он все подстроил, чтобы со мной расквитаться, просто так удачно для него совпало.
Я взял ручку и написал: «В виду личной заинтересованности следователя в данном деле, подписывать протокол отказываюсь». И пояснил:
— Знаете почему ваш брат покинул «Титан»? Потому что пытался сломать ногу талантливому парню, который играл на его позиции. Вы бы оставили такого в команде?
Быков зашевелил монобровью и прошипел:
— Откуда… Ах ты сучонок. — Сжав кулаки, он покосился на камеры. — Ты об этом пожалеешь.
Не та уже гэбня, контролируют, наблюдают, не дают им
