Кармашкин уже вышел на финишную прямую к решетке на крыльце, когда на его пути оказался человек. Человек взвизгнул и отпрыгнул назад.
– Уйди! – завопил он, осеняя себя крестом. – Изыди!
– Сам изыди! – обиделся на такое обращение Генка. – Ты бы в меня еще серебряной пулей выстрелил.
Разглядев одноклассника, Костик Янский отступил, споткнулся о свою же ногу и плюхнулся на землю. Журнал вылетел у него из-под куртки.
– Явился, значит? – радостно воскликнул Кармашкин, поднимая драгоценный журнал. – А я думал, что ты струсишь, дома отсидишься. И как это ты свою бабку уговорил на такой спектакль? Она у тебя прямо артистка!
Костик ничего не отвечал, только разевал рот и продолжал ползти прочь от школы.
– Чего ты на меня так смотришь? – нахмурился Генка. Лицо приятеля в свете уличного фонаря выглядело устрашающе синеватым. – Не случится ничего с твоим журналом. Хочешь, мы его вместе положим? И ни в какое окно лезть не придется.
Из горла Янского вырвался сдавленный хрип, и он активно замотал головой.
– Да ты чего? – Генка сделал к нему шаг, и вдруг в голове его что-то перещелкнуло. Как Костик мог лезть в окно, если он сейчас здесь, прямо перед ним, сидит на земле?
Значит, в их истории с журналом есть еще кто-то…
Додумать свою мысль Кармашкину не дали. Сзади на него накатил шорох шагов. Он получил внушительный удар по голове и повалился на землю. В последнюю секунду Генка успел заметить, как округляются от ужаса глаза Янского. Понять, что же это такое с ним приключилось, Кармашкин не успел, потому что сознание на время покинуло его.
Глава 5
Времени меньше, проблем больше, или Глава о том, как тяжело бывает искать то, что неизвестно где лежит
Журнал снова пропал.
Испарился, как будто его и не было.
Когда через несколько мгновений после удара Кармашкин пришел в себя, то рядом с собой ничего не нашел.
Это было до того удивительно, что Генка на всякий случай перекрестился и три раза плюнул через левое плечо – уж больно все происходящее было похоже на действие нечистой силы.
Он бы с удовольствием еще и молитву какую-нибудь прочитал, но молитв он не знал, да и явной угрозы заметно не было.
Генка сидел, тупо глядя вокруг себя. Волнами на него накатывали разные звуки. Вот вдалеке проехала машина. Простучал колесами запоздалый трамвай. Зашуршала листочками береза. Стукнула форточка.
Он так и сидел бы здесь до утра, наслаждаясь внезапным спокойствием, но рядом раздалось шебуршание – это Янский пришел в себя и открыл глаза.
– Мама? – удивленно спросил он.
– Мама дома, – хрипло отозвался Генка. Говорить было тяжело. Каждое слово болью отдавалось в раскалывающейся голове.
– Что? – Костик попытался встать, но только смешно задергал ногами. – Где я?
– Там же, где и я. – Смотреть на перепуганного одноклассника было забавно, и Генка непроизвольно хихикнул. – В школе.
– В какой школе? – Янский потянул руку к голове. – А где журнал?
– Вот именно, где журнал? – передразнил его Кармашкин.
– Ты что здесь делаешь? – Казалось, Костик только сейчас разглядел Генку.
– Первого урока жду, – огрызнулся Кармашкин. – Это ты что тут делаешь?
– Я? – Костик затравленно оглянулся и покачнулся, едва снова не упав – у него все еще сильно кружилась голова. – А-а-а! – вдруг закричал он. – Так это все ты подстроил!
– Ага, я, – захихикал Генка. – И журнальчик я припрятал, а еще сам себе голову разбил.
– Ну, не сам, так кого-нибудь подговорил. – Янский был страшно напуган. – Сейчас опять кто-нибудь из-за угла выскочит.
– Все уже навыскакивались, – вздохнул Кармашкин, поднимаясь и протягивая приятелю по несчастью руку. – Больше никого не будет.
Как ни странно, но обиды не было. Было удивление. Выходит, этот несчастный журнал нужен не одному Генке, а еще целой толпе народа!
Такой конкуренции Кармашкин не ожидал.
– Чтобы я с вами еще связывался, – проворчал Костик, с кряхтением вставая на ноги. – У меня концерт в музыкалке. Куда я пойду в таком виде?
– Не надо было в это дело ввязываться, если так переживаешь за свое лицо! – Голос Кармашкина сорвался на визг. Сейчас он был готов задушить Костика собственными руками.
За школой залаяла собака, послышался мужской голос, успокаивающий пса. Генка дернул Янского за руку и, пригибаясь, побежал к кустам.
– Тоже мне, праведник нашелся! Думай прежде, чем что-то делать!
– Я должен был думать? – Костик вырвал свою руку и выпрямился. – Да я среди вас единственный нормальный!
– Ага, нормальный! – Генка пытался отчистить перепачканные джинсы, но только еще больше размазывал по ним грязь. – Достал всех со своим русским.
– Я достал? – подпрыгнул Янский, снова переходя на крик. – Это вы все кругом про двойки твердили. А мне плохие оценки никак нельзя получать. Мне в музучилище!
– Утомил уже всех своими пятерками!
– Семенова сказала… – начал Костик, но Генка перебил его:
– Ты ее больше слушай!
Его тоже поначалу подкупила Леночкина способность рассуждать обо всем с умным выражением лица. Порой складывалось впечатление, что она говорит по делу. Но вскоре он понял, что все это пустая болтовня.
Они еще какое-то время препирались, но потом, заметно выдохшись, присели около березы.
– Чего теперь делать-то? – грустно спросил Костик.
– Журнал искать, – уверенно заявил Генка. Его уже не столько волновали отметки, сколько хотелось подержать наконец-то этот журнал в руках.
– Может, вокруг походить? – предположил Костик. – Тот, кто бил, может быть, еще где-нибудь здесь.
– Да это небось опять Илюха был. – Вставать не хотелось. Кармашкину так хорошо сиделось под березкой. Нет, если Янский хочет, пусть бегает, а он подождет. – Наверное, Воронова все-таки согласилась взять журнал, он за ним и вернулся.
– Не, не Илюха. – Костик тоже не спешил искать неведомого похитителя. – Он журнал купил. Значит, в школу за ним ходил кто-то другой.
А ведь правда!
От неожиданной мысли Кармашкин выпрямился.
Стриж сказал, что за журнал деньги платил.
– Если бы это был Илюха, он бы по голове бить не стал. – Видимо, после драки в мозгах Костика что-то произошло, и он стал невероятно разговорчивым. – Он не такой. Поговорил бы. Чего тут непонятного – надо, значит, надо. Ему же не навечно этот журнал понадобился. Отдаст Вороновой, та вернет в учительскую. Не, бить не надо, можно все так решить. Это кто-то другой был…
Кто-то другой?
Ночь вокруг перестала быть мирной и приятной.
Генка прижался спиной к березе и стал оглядываться. Ему вдруг показалось, что за ними следят.
– А так бы все встало на свои места, – сонно бормотал Янский. – Учителя бы пошумели, оценки бы поставили, и все закончилось бы хорошо. Не, нужно, чтобы журнал на месте лежал. Чего ему на руках-то делать?..
Кажется, пора было делать ноги, пока еще кто-нибудь не заявился.
Генка оттолкнулся от березы и бросился к забору. Ему уже ничего не надо было – ни журнала, ни гитары. Просто хотелось побыстрее оказаться дома. И он там оказался. Стараясь не шуметь, вошел в квартиру, прямо в ботинках прошел в свою комнату и рухнул на кровать, успев только разуться и снять джинсы.
– Ой, что это? – Сестра примчалась к Кармашкину в несусветную рань. – Какой у тебя синяк!
– С кровати упал, – буркнул Генка, пряча голову под одеяло. Но от одного движения в затылке у него проснулась такая дикая боль, что он тихо застонал.
– А что ты делаешь? – тянула с него одеяло Людка.
– Сплю, – пытался оттянуть ужасный момент подъема Кармашкин.
– Не спи, мне в сад пора, – не сдавалась сестра. – Сегодня велели не опаздывать.
– Вот и не опаздывай, – сказал Генка, отворачиваясь.
– А это что? – ахнула Людка.
Кармашкин тяжело поднялся и ощупал свою многострадальную голову.
– Это я тоже с кровати упал, – вздохнул он.
– Мамочки, – всплеснула руками сестра и замерла.
Наверное, выглядел Кармашкин устрашающе. Чтобы сильно не пугать сестру, он натянул кепку и закутался в одеяло.
– Пудру у мамы взять сможешь? – сурово спросил он.
– Мама! – завопила Людка, выскакивая в коридор.
Генка привалился к стене.
Ну, сейчас начнется.
В коридоре что-то с грохотом упало.
– Людка, зараза! – раздался знакомый окрик, и в комнату ворвалась сестра.
– Вот! – на раскрытой ладошке лежала пудреница. – А поможет? – В голосе ее слышалась тревога.
– Стопудово! – заверил ее брат и потянулся за новыми брюками. Джинсы, в которых он совершал ночные вылазки, были измазаны землей.
Мать ушла, так и не заметив синяков и шишек у сына. Люда принесла бутерброды Генке в комнату, и поесть он смог, не выползая на кухню.
Из дома они вышли почти вовремя. Люда особенно не доставала, поэтому около школы бледный Кармашкин появился в бодром настроении. Если не считать синяков на лице и здоровенного шишака на затылке, жизнь налаживалась.
