— Простите?
— Новизна этого места. — Толчиф обвел рукой скалы, кривые зеленые деревца, строения, похожие на бараки. — Сами убедитесь.
— Все не так плохо, — возразил Белснор. — Наши постройки — не единственные на планете.
— Вы хотите сказать, что здесь есть цивилизация? — В Морли вновь проснулся интерес.
— Я хочу сказать, что здесь есть вещи, которых мы не понимаем. Здесь есть здание. Я видел его мельком, издалека, но подойти не решился. Потом вернулся, но ничего не нашел. Большое серое здание — очень большое, с башнями, окнами, в семь-восемь этажей. Я не единственный, кто его видел, — поспешил добавить он. — Бем видела, и Волхв. Фрейзер говорит, он тоже видел, но, возможно, врет. Просто не хочет отставать от остальных.
— В здании кто-нибудь живет? — спросил Морли.
— Не знаю. Издалека трудно понять. Близко никто из нас не подходил. Это было очень… — он неопределенно махнул рукой, — жутко.
— Хотел бы я на него взглянуть, — пробормотал Толчиф.
— Сегодня никто не должен покидать поселок, — предупредил Белснор. — Мы установим связь со спутником и узнаем, наконец, все. Это самое важное.
Он еще раз задумчиво и неспешно сплюнул в кусты. И весьма метко.
* * *
Доктор Милтон Бабл глянул на часы и подумал: «Сейчас половина пятого, а я уже устал. Наверное, мало сахара в крови. Явный признак — усталость в начале вечера. Надо принять глюкозу, пока не началось что-нибудь серьезное. Мозг просто не способен работать при недостатке сахара. Может, диабет начинается? Вполне вероятно с моей-то наследственностью».
— В чем дело, Бабл? — Мэгги Волхв уселась в соседнее кресло в неуютном конференц-зале убогой колонии. — Опять хвораете? — Она подмигнула, и это привело его в ярость. — Что на сей раз? Гибнете, как Камилл от чахотки?
— Гипогликемия, — ответил он, рассматривая свою руку, лежавшую на ручке кресла. — Плюс некоторое нарушение экстрапирамидной системы. Избыточная подвижность дистонического типа. Довольно неприятно. — Он терпеть не мог все эти явления: большой палец подергивался, совершая характерные круговые движения, язык заплетался, в горле появлялась сухость. «О Господи, — подумал он, — неужели этому не будет конца?»
Слава Богу, простой ороговевающий черкес, мучавший Бабла на прошлой неделе, прошел.
— Вы относитесь к своему телу, как женщина к своему дому, — заметила Мэгги Волхв. — Постоянно исследуете его, как внешнюю среду, а не…
— Для нас наше тело — самая реальная внешняя среда. — Раздраженно перебил Бабл. — Первая внешняя среда, которую мы узнаем в детстве. А потом, когда стареем, и Разрушитель уничтожает нашу форму и рассеивает нашу энергию, наша соматическая сущность оказывается в смертельной опасности, и мы снов обнаруживаем, как мало значит так называемый внешний мир.
— И поэтому вы стали врачом?
— Тут нет простой причинно-следственной связи. Все гораздо сложнее. Мой выбор…
— Эй вы там, заткнитесь, — крикнул Глен Белснор, отрываясь от передатчика, который пытался починить уже в течение нескольких часов. — Если хотите потрепаться, найдите другое место.
Несколько голосов выразили солидарность с его заявлением.
— Бабл, у вас подходящая фамилия, — развалившийся в кресле Игнац Тагг исторг глухой, похожий на собачий лай, смех.
— У вас тоже, — сказал Таггу Тони Дункельвельт.
— Да заткнитесь же! — завопил Белснор: лицо его покраснело и покрылось испариной. — Или мы, честное слово, никогда не выудим наши инструкции из чертова спутника. Если вы не замолчите, я начну разбирать на части вас вместо этой кучи металлолома. И с большим удовольствием.
Бабл встал и покинул зал.
Он стоял в косых холодных лучах вечернего солнца, курил трубку (чтобы подавить возможную пилорическую активность) и размышлял о сложившейся ситуации. «Наши жизни, — думал он, — находятся в руках маленьких людишек вроде Белснора, здесь правят бал посредственности. Царство одноглазых, в котором король — слепец. Что за жизнь! Зачем я прибыл сюда?» Вместо ответа он услышал в себе лишь разноголосый хор: смутные призраки жаловались и кричали, как возмущенные пациенты бесплатной больницы. Назойливые призраки налетали на него и пытались утянуть в мир прошлого, к последним беспокойным годам на Орионе-семнадцать, к дням, проведенным с Марго, медсестрой, с которой у него был длинный, запутанный роман с трагикомическим концом. В конце концов она бросила его… или не бросила? «Люди всегда расстаются, когда возникают такие неприятные, да еще и связанные с судом, обстоятельства, — подумал он. — К счастью, мне удалось выкрутиться. Она могла устроить гораздо больше неприятностей. Вообще-то она подвергла серьезной опасности мое физическое здоровье, судя хотя бы по белковому составу крови.
Да, кстати, — вспомнил он. — Пора глотать пшеничное масло, мой витамин Е. Пойду к себе. И надо принять еще несколько таблеток глюкозы от гипогликемии. Если только не умру по пути. А если и умру, кого это обеспокоит? Действительно, что бы они стали делать? Ведь я им необходим, признают они это или нет. Я для них жизненно необходим. А они для меня? Вероятно, тоже. Подобно Глену Белснору, они умеют, или прикидываются, будто умеют делать то, что нужно для поддержания жизни нашей идиотской колонии. Псевдосемья, абсолютно ничем не напоминающая нормальную семью. Благодаря вмешательству извне.
Надо бы поговорить с Толчифом и — как его там? — Морли. Рассказать Толчифу, Морли и его жене — кстати, она очень недурна — о вмешательстве извне, о доме, который я видел… видел так близко, что мог прочесть надпись над входом. Такого не случалось больше ни с кем. Насколько мне известно».
Он зашагал по гравиевой дорожке к своим апартаментам. Подойдя к пластиковому крыльцу жилого корпуса, он увидел, что там собралось несколько человек: Сьюзи Смат, Мэгги Волхв, Толчиф и Морли. Говорил Морли. Его бочкообразное туловище напоминало Баблу огромную паховую грыжу. «Интересно, чем он питается, — подумал доктор. — Вероятно, картофель, отварное мясо, кетчуп и, конечно, пиво. Любителя пива узнаешь за версту: багровая пористая кожа лица, поры там, где растут волосы, и еще мешки под глазами. У них всегда именно такой отечный вид. Конечно, сказывается почечная недостаточность.
Человек, потакающий своим желаниям, вроде Морли, совершено не понимает — не может понять — что он собственноручно отравляет свое тело. Незначительные закупорки сосудов приводят к повреждению важнейших областей мозга. Но они продолжают свое, эти самоубийцы. Очевидно, это своего рода возвращение к внутривидовой борьбе. Возможно, срабатывает некий биологический механизм отбора: ради блага всего вида они самоустраняются. Уступают женщин более достойным и более прогрессивным мужским особям».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
