При всей внешней хрупкости и несколько даже показной ранимости эта женщина была поразительно крепка и воинственна. В доперестроечные времена, например, Юлия Марковна могла зайти в мясной магазин на Загородном, 26, и без блата, без единого крика и намека на скандал, играючи довести продавца до полного озверения, но получить полтора килограмма говяжьей вырезки. «Я — оптимист!» (именно так, в мужском роде), — гордо заявляла Юлия Марковна, пристукивая по столу маленьким сухоньким кулачком. При этом настольной книгой у нее был «Справочник фельдшера», а любимой телепередачей — «Катастрофы недели». «Люди — наше главное богатство!» — любила декларировать она, добавляя изрядно протухший девиз романтиков-коммунистов: «Добро должно быть с кулаками!» И тут у некоторых окружающих почему-то закрадывалось подозрение, что эта хрупкая дама (при всем своем оптимизме и гуманизме), застигнув на улице мальчишку, мучающего кота, вполне могла бы (защищая животное!) проломить башку ребенку. Человек поинтеллигентней заметил бы еще, что именно таких теток (простите, женщин) любил рисовать король карикатуры Бидструп.
— …Конечно, конечно, Сима, обязательно дам вам эту выкройку, — продолжала меж тем Юлия Марковна, — но, к сожалению, дружочек мой, не сегодня. Нет, нет, и именно по этому вопросу я вам и звоню. Видите ли, мой хороший, мы сегодня ждем таких, я бы сказала, деликатных гостей… — Мгновенно сообразив, что деревенская Сима сейчас надумает себе невесть что, Юлия Марковна поспешила объясниться:
— Вы, Симочка, наш близкий человек, поэтому вам я могу открыться… — Паузу, подержать паузу, чтобы до Симы дошел смысл сказанного комплимента. — Одним словом, у нас сегодня помолвка. — Здесь Юлия Марковна смущенно кашлянула, сделав вид, что невольно допустила бестактность, употребив непонятное простой девушке слово. И быстро пояснила, переходя на привычные русские термины:
— Одним словом, к нам сегодня Аленочку сватать придут! — На другом конце в трубке прозвучало длинное «о-ох!», лишь отдаленно передавшее зависть невезучей матери-одиночки ко всем абсолютно сватовствам. — Так что вы уж не обижайтесь, дружочек, но мы вас с Танечкой ждем как-нибудь в другой раз. Да и Юрий Адольфович тоже будет очень рад… — Прожурчав, как хорошо выученную скороговорку, всю эту дамскую белиберду, Юлия Марковна распрощалась с Симой, совершенно довольная собой.
Положив трубку, она тут же снова сняла ее и набрала номер близкой подруги.
— Клепа? Здравствуй, это Люка. — Пожилые дамы при общении друг с другом обычно прочно держатся за свои девичьи прозвища. — Я к тебе не по делу. Я просто поболтать. У тебя есть минутка?
Удивительная удача! У Клепы нашлась даже не одна, а целых сорок минуток. Передавать дальнейший разговор не имеет ни малейшего смысла. Так, стандартная смесь телевизионных сериалов и недомоганий женщин старше шестидесяти.
Ох, и намучился Юрий Адольфович со своим отчеством, ох, намучился… Даже не так сильно, как с фамилией. Ну подумаешь, Бляхман… При наличии здорового чувства юмора Бляхманом даже легче быть, чем тривиальным Рабиновичем. Но вот отчество… К сожалению (а может быть, и нет), в семье Юрия Адольфовича главным достоинством считалась деликатность (принимавшая порой несколько болезненные формы). Именно поэтому ни маленький Юрочка, ни угловатый ершистый подросток Юра, ни уже взрослый Юрий Адольфович так ни разу и не задали тот обидный, свербящий, мучительный вопрос: почему? Хотя, кого спрашивать? Расставив по местам все даты, любой здравомыслящий человек поймет: НЕ у кого было спросить, почему тишайший историк Бляхман, сгоревший в печи Освенцима, и «крестный отец» этой самой печи Гитлер носили одно имя.
Юрий Адольфович вышел из лифта и еще несколько минут стоял у подъезда, пытаясь отдышаться. Больное сердце не позволяло ему пользоваться лестницей, а обостренное обоняние заставляло задерживать дыхание в лифте. Сколько секунд спускается лифт с одиннадцатого этажа? Вот ровно столько времени и оберегал Юрий Адольфович свой чувствительный нос от застоявшихся общественных миазмов. Как все-таки странно: дом их довольно новый, благополучный, публика, судя по всему, проживает интеллигентная. А вот в лифте всегда пахнет черт знает чем! Вот и сегодня, например, не успел вовремя задержать дыхание и — пожалуйста! — стой теперь и борись с подступающей дурнотой. Потому что в лифте, похоже, ночевал целый цыганский табор. С грудными детьми и лошадьми.
В метро заходить категорически не хотелось. Поэтому Юрий Адольфович, минут десять нерешительно помаявшись на остановке, предпочел мраморным вестибюлям метрополитена жаркую тесноту троллейбуса. В отличие от Юлии Марковны, ее муж был честным и покладистым пессимистом. Если бы вдруг какому-то дотошному исследователю пришло в голову сравнить супругов Бляхманов — по всем пунктам, начиная с режима сна и кончая любимой музыкой, — результат вышел бы поразительный. Невозможно поверить, чтобы настолько разные люди, как Юлия Марковна и Юрий Адольфович смогли прожить вместе более тридцати лет. Все их знакомые в один голос утверждали, что Бляхманы — идеальная пара. При этом оба супруга в глубине души всегда считали любовь чем-то далеким, несбыточным, не имеющим к их браку никакого отношения. Вот вам типичный пример крепкого союза порядочных людей, построенного на одном лишь уважении. Интеллигентный человек, он ведь как? Ему лопату в руки дай и очень убедительно скажи: копай. Он и будет копать. И день, и два, и десять лет, и тридцать. Гоня прочь пораженческие вопросы типа: а зачем копаю? И даже находя в самом процессе массу удовольствия.
Юрий Адольфович качался в троллейбусе, прижатый к стеклу шумной компанией. Он искренне надеялся, что все эти громкие молодые люди (визуально не разделяемые на юношей и девушек) окажутся студентами и через несколько остановок сойдут около университета. Не то чтобы Юрий Адольфович не любил молодежь. Ни в коем случае! Он часто и искренне восхищался их раскованным творчеством и бесшабашной любовью, каждый раз стыдливо признаваясь себе, что…ах, нет, нет, так бы не смог. Побоялся бы, застеснялся, да просто — в голову не пришло бы. Взять, например, и разрисовать живую голую девушку красками на глазах у всех… И все-таки на его тонкий, изнеженный вкус новое поколение было несколько резковато, что ли. Взять даже вот этих, рядом стоящих (теперь уже почти с уверенностью можно было сказать, что это — девушки). Одежда на них шуршала и скрипела, переливаясь невыносимыми синтетическими цветами. Говорили они слишком громко, что, впрочем, и понятно: во время беседы никто из них не удосуживался снять наушники плейеров. Опускаем здесь особое мнение Юрия Адольфовича о той музыке, что доносилась из этих самых наушников. Но самое главное и самое неприятное. Они ПАХЛИ. Создавая вокруг себя непередаваемый коктейль из запахов молодых горячих тел (похоже, забросивших мыло и мочалку вместе с книжкой о Мойдодыре) и густых ароматов дезодорантов и жевательных резинок. Уф! Кто-то из пассажиров, видимо, догадался открыть окно. Ввиду отчаянной тесноты и крайне неудобной позы (Юрий Адольфович никогда не держался в транспорте за поручни — берег руки) он не смог повернуться и хотя бы взглядом поблагодарить благодетеля. «Кламц!» — в очередной раз плотоядно сказал компостер над ухом. Этого случайного звука и глотка свежего воздуха вполне хватило, чтобы полностью переключить внимание Юрия Адольфовича на собственные мысли.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
