Мы не виделись с ним давно, если не считать нашей короткой содержательной встречи в кафе. Восемь месяцев одиночества, к которому я все еще никак не могла привыкнуть до конца и которое не могли скрасить ни Виктор, ни другие ему подобные из отряда «мужей гулящих». Женатые мужчины, полные ко мне пылких чувств, вдруг стали вызывать во мне аллергию. Когда я слышала от них «как же я тебя люблю, Марго», я начинала непроизвольно чесаться и чихать. Мне не давал жить спокойно один вопрос: как так могло получиться? И я хотела только одного – Кешку. Если бы меня спросили, зачем, я бы вряд ли ответила. Ни дня с Кешкой я не чувствовала себя счастливой. Но на свете есть не только счастье. Я не была счастливой, но зато чувствовала себя очень нужной и не просто любимой, а необходимой как воздух. Это чувство наполняло меня не счастьем, но покоем и уверенностью в себе. Моя жизнь была наполнена смыслом, пусть даже эта жизнь и была невыносима. Я была женщиной, которую любят, которую обожают, которую нервно, порывисто обнимают и прижимают к себе даже в самом глубоком сне, даже в посталкогольном бреду. Кешка вцеплялся в меня так, словно боялся, что если разжать эти тиски, я моментально исчезну. Испарюсь. И пусть мне совсем не нравились эти объятия, оказалось, что теперь – без них – я чувствую себя голой и невыносимо пустой.
Именно поэтому я и согласилась на этот быстрый и платный развод. Чтобы увидеть его, моего Кешку, посмотреть ему в глаза в больших смешных очках. Без них он был слеп как крот. Без меня – тоже. Мне до конца не верилось, что все это всерьез. Неужели же он придет и своей рукой разорвет ту связь, без которой он не мог жить, не мог дышать. Ради которой он всегда прощал совершенно все. И еще денег мне даст за то, чтобы я ему не мешала меня терять. Не может быть. Только не он.
– Ты завтра вообще на работе будешь? – спросила меня Раиса Львовна. – Или тебе дать отгул на весь день?
– Я даже не знаю, – протянула я, смутившись. В нашем теплом коллективе мне бы обязательно оказали моральную поддержку, но именно поэтому я вообще не сказала, что завтра у меня развод, а сослалась на кое-какую бумажную загвоздку, которую нам с Кешкой надо решить в ЖЭКе. – Вряд ли я быстро освобожусь. Знаешь, какие там очереди.
– Не рассказывай мне про очереди, – фыркнула Раиса. – Мне тут пришлось сверку в налоговую возить, так в тамошней очереди можно прожить жизнь, родить детей и внуков, поседеть и сгинуть. И все за один рабочий день.
– Как сверка?
– Понятия не имею. Теперь все через одно место. Сдаешь в окошко, инспектора не видишь. Да и не очень-то и хотелось. Просто вопрос: если они потеряли бумажку, почему я должна терять несколько часов своей жизни. Лучше бы я маникюр сделала. Еще смотрят так, словно я у них пришла одолжения просить. Высшая каста, твою мать!
– Так дашь отгул-то? – аккуратно уточнила я, потому что Райкины выступления по поводу беспредела можно было слушать часами. Они были справедливы, они были бесконечны. Под куполом нашего цирка в рамках одной бухгалтерии обслуживалось несколько разных юридических лиц, связанных между собой цепью учредителей и единой многосторонней производственной деятельностью. Так что очередей и проблем с налоговой у нас хватало.
– Дам, черт с тобой. Только потом с тебя причитается. Новый год на носу, – согласилась она и отвернулась, продолжая что-то бурчать про наши вечные жэки-шмеки и про то, что креста на нас нет. Бедная она, бедная, ведь сколько ни ори на весь наш курятник, отвечать-то все равно ей. Ей бы отпуск взять, поваляться на пляже, попить соку свежевыжатого из морковки, приобрести нормальный человеческий цвет лица, а она сидит в офисе чуть ли не круглые сутки. Бледнеет на глазах. Еще бы, что с нас взять? Что мы понимаем? Чем у нас только голова набита? Впрочем, головы наши были набиты именно тем, чем надо, и весь подчиненный ей отдел (в меру усердия) всем своим огромным составом сидел верхом на калькуляторах и целыми днями стягивал дебет с кредитом, невзирая на несознательность и вопиющее упрямство оных. Не желали наши счета сходиться. Постоянно терялись или вовсе исчезали в тартарары счета-фактуры и накладные. А ведь не за горами конец года, лихие праздники, а дальше сдача годового отчета, будь он неладен. А сведение годового отчета по сути своей напоминает снятие/наведение порчи. Никто не знает, сработает или нет, но надеяться, кроме как на чудо, больше не на что.
– Спасибо, – кивнула я, продумывая про себя, что именно надо завтра с утра надеть, чтобы Кешка просто не смог от меня глаз оторвать. Последний бой – он трудный самый, поэтому патронов не жалеть. В ход идут и платье с декольте, и туфли на шпильке с Останкинскую башню (Кешка в этом случае будет мне примерно по плечо, что ему лично всегда очень нравилось), и яркий макияж. Основной упор на мои прекрасные серые глаза, глубокие, с поволокой. Жаль, что волосы у меня короткие, было бы шикарно еще махнуть копной блестящих густых волос (как в рекламе). Ну да ничего. И так пробьемся, с божьей помощью.
Наутро я встала разбитая, потому что как ни старалась, но практически так и не смогла уснуть. Хотя начиналось все за здравие. Я решила, что мне обязательно надо выспаться, чтобы завтра не было мешков под глазами. Я приняла ванну, выпила чашечку ароматного зеленого чая, ощущая себя так, словно я собираюсь не на развод, а на свидание. Я посмотрела немного телевизор, какое-то туповатое политическое шоу, где лысый здоровяк приятной наружности весело призывал всех принять закон, чтобы всех наших преступников, приговоренных к высшей мере наказания, не расстреливать понапрасну, а разрезать потихонечку на органы, потому что в мире большой дефицит этих самых органов. А им – преступникам – они совсем уже ни к чему. Меня передернуло. Я вспомнила что-то из истории Средних веков, когда ворам за кражу куска хлеба руки отрубали. Симпатичное у нас будет общество, если дать волю вот таким вот лысеньким здоровячкам-фашистикам. Я выключила телевизор и закрыла глаза.
Может быть, из-за этого, а может, из-за того, что я принимала слишком уж горячую ванну, в голову полезли какие-то совсем не те мысли. Вместо того чтобы спать-дремать да красоты набираться, я вдруг открыла глаза и отчетливо так подумала:
– Завтра у тебя развод. Завтра ты станешь разведенной женщиной.
– НЕТ! – дернулось в ответ мое подсознание и забилось в конвульсиях. Оно, подсознание, было совершенно не готово к такому повороту событий. Оно вообще-то сильно возражало. И достало из глубин моей памяти одно воспоминание, которое лежало и пылилось там, забытое и никому не нужное, долгие-долгие годы. Почти десять лет прошло с тех пор.
Мы с Кешкой тогда были женаты больше полугода. Я уже успела наиграться в маленькую хозяйку маленькой однушки в Тушино, я уже набила оскомину напоминаниями Кешке не разбрасывать рубашки и носки по комнате, уже успела переприглашать к нам в гости всех своих подружек – словом, выполнила весь тот объем нелепых и бессмысленных ритуалов, ради которых, собственно, я и вышла замуж. Я не работала, мой диплом пылился в шкафу, а мои родители намекали, что неплохо бы подумать о внуках. Кешка, воодушевленный новыми временами, от которых веяло свободой и безграничными возможностями, только начал затевать какой-то бизнес.
