— Аргле-грубле морбле куш?
Впрочем, можно было и не спрашивать, ибо Фрито увидел, что Сраму невесть с какой стати пришла фантазия обратиться в большого красного дракона, одетого в костюм-тройку и соломенное канотье.
— Чего вы сказали, господин Фрито? — спросил щеголеватый ящер голосом Срама.
— Флюгер фелюгер бабель кугель, — сонно ответил Фрито, дивясь, зачем это Срам поздней осенью нацепил канотье. Бросив взгляд на близнецов, он обнаружил, что те превратились в парочку одинаковых полосатых кофейников и оба уже выкипают.
— Мне что-то не по себе, — пискнул один кофейник.
— Щас блевану, — уточнил другой.
Тим, преобразовавшийся в симпатичную шестифутовую морковку, громко засмеялся и перекинулся парковочным счетчиком да еще и в кольцо свернулся. Фрито, голова которого шла кругом, ибо по мозгам его привольно гуляла огромная волна овсяной каши, беспечно следил за лужей слюны, разливавшейся по его лону. Затем что-то беззвучно взорвалось у него между ушами и он со страхом увидел, как комната принялась растягиваться и сжиматься, точно хватив псилоцибина. У Фрито начали вдруг отрастать уши, а руки превратились в бадминтонные ракетки. В полу появились дырки, из которых полезли зубастые казинаки. Два десятка красивых, в горошек, тараканов отбивали чечетку на его животе. Швейцарский сыр дважды пронесся в вальсе вкруг комнаты, после чего лишился носа. Фрито открыл рот, собираясь что-то сказать, но изо рта лишь выпорхнула стайка доджевых червей. Желчный пузырь его распевал арии, слегка приплясывая на аппендиксе. Фрито начал впадать в забытье и напоследок услышал, как шестифутовая вафельница, хихикая, произнесла:
— Это еще семечки, фот погоди, щас самый кайф ломанет!
III. НЕСВАРЕНИЕ ЖЕЛУДКА В ТРАКТИРЕ «ДОБРАЯ ЗАКУСЬ»
Когда Фрито, наконец, проснулся, стояло позднее утро, трава уже нагревалась под яркими золотыми лучами солнца. Голова у Фрито раскалывалась, а собственный рот казался ему дном птичьей клетки. Кое-как оглядевшись по сторонам (каждый сустав ныл и повиновался ему неохотно), Фрито увидел, что сам он и троица его все еще дрыхнущих компаньонов находятся на опушке Пущи, а прямо перед ними лежит четырехполосная тележная колея, ведущая к Гнилю! Что же до Тима Бензедрина, то он пропал, будто и не было его никогда. Фрито задумался, уж не праздным ли сном, порожденным неумеренным потреблением прокисшего картофельного салата, было все, что он помнил о прошлой ночи? Но тут налитые кровью глаза Фрито наткнулись на прислоненный к его заплечному мешку бумажный пакетик с приколотой к последнему кое-как нацарапанной запиской. Удивленный Фрито прочитал:
Дарогой Фритик,
Жалькоштоты так быстра вырубился вчира. Мы бес тибя клево покай-фавали. Надеюс кальцо в порядки.
Миру мир
Тимми
P.S. Папробуйте парни забойного зелья какое я вам оставил. Забирает пачище травки и сразу кайфкайфкайфкайф и БожеБожеБожеБожеБоже$5c%*@+=!
Фрито заглянул в грязный пакетик и увидел множество разноцветных конфеток вроде тех, какими их попотчевали накануне. «Странные штуки, — подумал Фрито, — но, может, и сгодятся на что, как знать?» И вот, наконец, после часа, примерно, ушедшего у Фрито на то, чтобы привести своих товарищей в чувство, путешественники зашагали к Гнилю, болтая дорогою о приключениях вчерашнего вечера.
Стоящий на краю не так чтобы очень обширных, но чрезвычайно топких пространств, носивших прозвание Гнилозема и населенных по преимуществу звездорылами и людьми, истомленными сильным желанием оказаться отсюда подальше, Гниль слыл самым крупным поселением в округе. Городишке случилось пережить недолгий всплеск популярности, когда геодезист — по причине внезапно напавшей икоты — проложил четырехполосный Шнырый Тракт прямо через центр этого тогда еще карликового селения. В ту недолго продлившуюся пору коренное население недурственно наживалось, нахально сбирая дань за превышение скорости (где они добывали незарегистрированные полицейские радары, никто так и не дознался) да за нарушение правил парковки, и время от времени нагло обчищая автомобили зазевавшихся проезжих. Для обслуживания туристов, чахлой струйкой притекавших из Шныра, в Гниле понастроили дешевых закусочных, шатких сувенирных лавчонок и поддельных исторических достопримечательностей. Но наползавшая с востока туча «неприятностей» положила конец этому хилому процветанию. Взамен туристов через Гниль потянулись с востока беженцы, обладатели скудного скарба и еще более скудных умственных способностей. Впрочем, связанные с ними возможности тоже грех было упускать, так что и люди, и хобботы Гниля трудились в полной гармонии, продавая с трудом изъяснявшимся на местном наречии иммигрантам — кому удостоверения личности, в которых значились более удобопроизносимые по здешним понятиям имена, а кому очень прибыльные (в перспективе) паи предприятия, которое со дня на день должно было наладить выпуск вечного двигателя. Не упускали они и случая пополнить мошну, всучив какому-нибудь несчастному, ничего не понимавшему в тутошних законах, поддельную въездную визу в Шныр.
Люди в Гниле жили сутулые, приземистые, косолапые и тупые. Из-за густых, свисавших на самые глаза волос и неказистой осанки их часто путали с неандертальцами, — распространенное заблуждение, воспринимавшееся последними с чувством глубокой обиды. Разозлить их было так же непросто, как что-либо им втолковать, и потому они мирно уживались со своими соседями хобботами, а те, со своей стороны, нарадоваться не могли, отыскав хоть кого-то, стоящего ниже их на эволюционной лестнице.
Так вот и жили они, перебиваясь на несколько фартингов, которые зарабатывали на иммигрантах да еще на дулях — произрастал в тех местах такой плод, походивший формой на поджелудочную железу и примерно настолько же аппетитный.
В Гниле насчитывалось около шести дюжин домишек, построенных большей частью из промасленной бумаги и выброшенных проезжими пробок. Они стояли неправильным кругом внутри защищавшего деревушку рва, одна только вонь от которого могла свалить дракона за сотню шагов.
Зажимая носы, путешественники пересекли скрипучий подъемный мост и прочитали вывеску на воротах:
Добро пожаловать в неповторимый древний Гниль.
Население 1004 338 96 Человек и все еще продолжает расти.
Двое заспанных привратников ожили ровно на то время, какое потребовалось им, чтобы избавить протестующего Срама от последних столовых ложек. Фрито сдал им половину оставшихся волшебных конфеток, и привратники сразу принялись задумчиво их жевать.
Хобботы поспешили удалиться прежде, чем конфетки возымели действие, и в соответствии с инструкциями Гельфанда направились к горящему оранжевым и зеленым пламенем рекламному щиту в центре городка. Под ним обнаружился сверкающий хромом и плексигласом трактир, — собственно, мигающий щит с изображением вепря стоячего, пожираемого пастью слюнявой, как раз и оказался гербом трактира. Под щитом было выведено название: «Добрая Закусь и Нумера». Пройдя через вращающуюся дверь, путешественники подозвали портье, упитанного хоббота, грудь которого украшала бирка с надписью «Здорово! Я Бигмак Мучник». Как и прочие служащие трактира, он был в костюме, изображающем молочного поросенка: накладные свиные уши, хвостик и картонный пятачок.
— Ну, здрассте-как-поживаете, — тягуче произнес портье. — Номер возьмете?
— Да, — ответил Фрито, бросая косой взгляд на своих компаньонов. — Вот заглянули в ваш город, хотим тут отпуск провести.
— Да, отпуск, — сказал Мопси, всей физиономией подмигивая Фрито.
— Провести отпуск и все, — добавил Пепси, с идиотским видом кивая головой.
— Вот тут распишитесь, ладно? — глухо произнес сквозь пятачок портье.
Фрито взял прикрепленное к столу цепью гусиное перо и написал такие имена: Онже Шпиен, Иван Засекречинов, Рудольф Абель и Има Псеудоним.
— Еще какой-нибудь багаж имеете, мистер, э-э, Шпиен, — сумки, мешки?
— Разве что под глазами, — пробормотал Фрито, направляясь к ресторану.
— Ну-ну, — усмехнулся портье, — да вы чемоданы-то здесь оставьте, я счас посыльного с кольца кликну, — то есть с крыльца, — он отнесет.
— Хорошо, — сказал Фрито, прибавляя шагу.
— Желаю повеселиться! — крикнул им вслед портье, — Если чего потребуется, звякните, там кольцо на веревочке висит, вот за него и тяните!
Отойдя настолько, чтобы портье его не услышал, встревоженный Фрито повернулся к Сраму и прошептал:
— Как по-твоему, он ни о чем не догадывается?
— Где ему, господин Фрито, — потирая брюхо, ответил Срам и добавил: — Жрать охота, сил нет.
Вчетвером они вошли в ресторан и уселись в кабинке близ ревущего в очаге пропанового пламени, на котором бесконечно поджаривался цементный хряк, пронзенный вращаемым моторчиком вертелом. Пока голодные, как волколаки, хобботы изучали меню, имевшее затейливую форму рожающей свиноматки, глухие ноты не в лад исполняемой музыки разливались по переполненной зале из висящего на стене рупора. Фрито размышлял, не взять ли ему «Хрюлетку дядюшки Свинтуса на сдобной булочке», сваренную в льняном масле высшей очистки, а оголодалый Срам между тем пожирал глазами едва одетых «свинюшек», исполнявших обязанности подавальщиц, — грудастых девок, также оборудованных поддельными хвостиками, свиными ушами и пятачками.
