– Что за чёрт! – вскричал Ричард Дренго.
Нормандец, брошенный Робертом на землю, вскочил, и не найдя выроненный меч, выхватив из-за пояса нож, вновь бросился на Бриана.
– Убью, собака!
Но был остановлен Ричардом, бесстрашно вставшим у него на пути.
– Какого дьявола! Стой, Ги, стой! Убери нож! Или ты хочешь поднять руку на своего сюзерена?!
Ги, весь в бешенном поту, сверкая глазами и скаля зубы, несколько мгновений яростным, невидящим взором смотрел на Ричарда, а затем, потряс головой и опустил руку с ножом.
– Нет… Дай мне только убить вон того пса…
– Почему?
– Мне тоже это интересно, почему? – прикрываясь щитом, держа в руке копье, спросил Бриан, глядя на безумца, бросавшегося на него с одним ножом. – Я никогда тебя раньше не встречал. Кто ты?
– Я?! Я Вильгельм де Монтрей, сын Гильома де Жируа, которого ты, и твой дружок Танкред Отвиль, схватили, затем выкололи ему глаза, отрезали уши и кастрировали! Помнишь?! Он приехал, как друг, с небольшим отрядом воинов, на свадьбу Гильома Беллема, а вы… Вы… Псы… Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Упоминание имени отца, заставило Роберта подивиться тому провидению, которое подсказало ему не назваться Отвилем.
Барон Олаф Бриан опустил голову и тяжело задышал.
– Мы выполняли приказ нашего сюзерена Гильома Беллема, по прозвищу Талвас (Щит). Это он приказал схватить Гильома Жируа, позарившись на его земли. И мы, выполнили приказ. Клянусь Девой Марией, Святой заступницей и покровительницей, что мы только схватили и разоружили твоего отца, и бросили в темницу. Калечили его другие.
– Врёшь, старый пёс, врешь! Ненавижу! Убью! – и попытавшись обойти Ричарда Дренго, Вильгельм де Монтрей снова собрался наброситься на барона Бриана.
Дренго схватил его за плечи и с силой тряхнул.
– Нет, Гильом! Ты имеешь право мстить за своего отца, но не сегодня! Сегодня, никакой крови! Эти люди, наши гости, и им мы обязаны своим спасением. Ты, слышишь меня? Не сегодня!
В объятьях Дренго, запал Монтрея как-то иссяк, и он, обмякнув в его руках, только порывисто, с присвистом дышал.
– Давай, давай, успокойся. Эй, Лангайл, Рольф, отведите его на конюшню, дайте поесть и присмотрите за ним.
Глава десятая
Уже через час, когда солнце стояло в зените, захмелевший от вина и сытый от еды Ричард, рассказывал Роберту свою историю, настороженно глядя на него:
– Я сын Асклетина, графа Ачеренцы, племянник Райнульфа Дренго, графа Аверсы. И по праву, должен владеть Аверсой! Но, твою мать, и все святые угодники тому свидетели, после смерти дядюшки Райнульфа, норманны Аверсы, избрали графом моего брата Асклетина. Мой брат прожил недолго, и через пару месяцев тоже умер. Тогда эти мерзавцы, избрали графом не меня, а моего двоюродного брата Райнульфа. Чтоб его черти утащили в адское пекло! И эта падла, посчитав, что я сильно опасный, что я что-то замышляю, правильно, ведь вошь ничтожная, посчитав, прогнал меня из Аверсы. Но он считал, считал и просчитался! У меня сорок рыцарей! Сорок! Которые всюду пойдут за мной!
Роберт, подлив Ричарду вина, и подождав пока тот выпьет, участливо спросил:
– И что ты намерен делать?
– Как что? Тьфу! Вернуть то, что мне принадлежит по праву! Графство Аверсу! К тому же сейчас, у моего братца Райнульфа, какая-то возня с Гвемаром Салернским. Тот, говорят, не хочет признавать Райнульфа графом Аверсы, и у них там что-то вроде войны. И мой братец перешёл на сторону Пандульфа из Капуи, врага Гвемара. Слыхал о таком? Его ещё зовут Волк из Абруццо. Сейчас меня взял на службу Хэмфри Отвиль. А об этом, слышал? Хотя его брат Дренго, граф Апулии, куда там, тьфу ты ну ты граф, был против этого. Но Хэмфри защитил меня, и дал мне во владение землю. Мой друг Монтрей, конечно-же против этого. Он смертельной злобой ненавидит всех Беллемов, Отвилей и Брианов.
Роберт снова подивился тому наитию, которое подсказало ему не называться Отвилем. Нет, он ничуть не боялся этого бешенного дурака Монтрея, бросавшегося с одним ножом, против воина в кольчуге, со щитом и копьём в руках. Если бы они сошлись в бою на равных, он и этот Монтрей, Роберт был уверен, что он бы наверняка победил, и убил бы этого дурака. Но у Монтрея, здесь могли оказаться родственники и друзья, которые поклялись бы отомстить ему. А сейчас, ему было не до того, чтобы встревать в застарелую, кровную вражду, семейных кланов Белемов и Жируа. Сейчас ему надо было решить, куда идти дальше.
«Вернуться к Дрого, и стать простым рыцарем, служа за жалованье? И получать от Дрого мизерные подачки? А Хэмфри, сукин сын, хорош! На словах прям весь такой ласковый и милостивый, а берёт на службу и наделяет землёй чужих. А брат значит по боку, да? А может примкнуть к этому Дренго в его борьбе за Аверсу? А в дальнейшем надеяться на его благосклонность? Или избрать свой собственный, особый путь?».
Роберт встал из-за стола якобы по нужде, и отойдя поодаль от корчмы, крепко задумался. Пора было принимать решение, что делать дальше? Вернуться вместе с Ричардом Дренго к Дрого и Хэмфри, или же избрать свой, особый путь?
Внимание его привлекла постройка, развалины которой были густо укрыты деревьями, кустарником и плющом. Подойдя поближе, он увидел разрушенные мраморные колоны, огромный базальтовые плиты и чёрный и мрачный вход в здание. А над входом, виднелись какие-то символы, которые словно светились и манили его к себе. Он не знал и не помнил, сколько он так неподвижно простоял, всматриваясь в эти символы.
Под чьей-то ногой, сухо треснула ветка. Роберт, резко обернувшись, увидел молодого и чернявого монаха из местных, который обдирая до крови руки о колючки, собирал в зарослях дико растущие маслины. Увидев воина, монах попытался скрыться, но Роберт схватил его за шиворот и притянул к себе.
– Ты знаешь, что здесь написано?
Монашек, не знал северного языка норманнов, и отрицательно, мол не понимаю, покачал головой.
Роберт сильно его встряхнул, и приподняв, держа так за шею, на вытянутой руке, прокричал:
– Эти символы, что они означают?
Молодой монах вновь покачал головой.
Роберт, взревев, отшвырнул бесполезного монаха, и уже хотел пнуть его сапогом, как тут, из развалин здания, вышел старый, абсолютно лысый, с торчащей клочьями седой бородой, согнутый годами старик. Его покрытые старческими морщинами руки, с выступающими жилами и венами, держали перед собой крючковатую палку из виноградной лозы.
– Остановись, норманн! – тихо, едва слышно, старческим, надтреснутым шёпотом проговорил старик, но его слова болью отозвались в ушах Роберта.
– Эти символы, что они означают? – едва шевеля губами, произнёс Роберт.
– Ты пришёл правильно, норманн. Сами Боги привели тебя сюда.
– Эти символы… Они светятся… Они хотят что-то сказать мне…
– Всё верно. Это древние святилище бога войны Марса. И только воину, которому открыта большая дорога на стезе бранной славы, открывается дорога сюда.
– Эти символы… Что они означают?
– Внемли норманн и запомни! Здесь начертано – Бог войны не любит нерешительных!
Роберт вздрогнул, словно от удара, а затем, ни мгновения больше не думая, развернулся и пошагал прочь.
В корчме, все воины, напившись и насытившись, крепко спали. Роберт, растолкал Можера и барона Бриана.
– Ещё раз спрошу, Олаф, ты со мной?
– Нет, Роберт, я должен разыскать своего сына.
– А ты, Можер?
– Я же тебе уже говорил – я с тобой, до самой смерти.
– Тогда собирайся, мы уезжаем. И, Бриан, удачи тебе в поисках сына. Найдёшь ты его или нет, сие мне не ведомо, но я знаю, что с тобой, мы ещё встретимся. Удачи и прощай.
Долго удивлённый барон Бриан, смотрел вслед удаляющимся братьям Отвилям, покачивая своей седой головой, а затем и сам пошёл седлать своего коня, готовясь к дальней дороге.
Глава одиннадцатая
Бьёрн Бриан, вытер свою густую, русую бороду, лоснившуюся от жира, и с любопытством, прищурив глаза, посмотрел на возлежавшего на подушках, напротив него, мавра.
– Отведай ещё вот эту рыбу. Мой повар умеет просто восхитительно её готовить. А соус к ней, это просто божественный нектар! И к ней прекрасно подойдёт вот это старое хиосское вино.
Бьёрн, по примеру мавра, откинулся на подушки, и окинул взглядом большой мраморный стол, с затейливыми резными ножками, уставленный всяческими явствами и кувшинами с вином.
– Не-а. Не лезет больше. Вот если бы ты распорядился, чтобы принесли пиво, я бы осушил пару кружек и съел бы чего-нибудь ещё.
– Пиво?
– Да, пиво. Что, никогда не слыхал о таком? Пенное и хмельное пиво, которое варят у нас дома.
– Слышал, – ответил мавр, и подивился невежеству этого варвара: «Как можно пить это ужасное и кислое пойло, когда здесь, перед ним, стоят редкие и дорогие вина?». Сглотнув слюну от искушения, он, перебирая чётки, прошептал суру из Корана.
– Нет ничего лучше хорошо прожаренного свиного бока и бочонка пива!
– Аллах, да светится имя его, запрещает нам употреблять в пищу мясо этого нечистого животного.
