— Стой! Стой!
— Что вы, товарищ командир?
— Стойте.
Уф! Немного отдышаться. Чуток лёгкие прихватило. Наконец резкий сухой кашель даёт знак, что можно говорить.
— Вылезай, Коля. И вы, ребята. Я сам поведу.
— Товарищ майор!
— Не спорь.
— Не доверяете?!
— Не в этом дело, Коля. Я тебе свою жизнь в бою доверяю. Здесь случай другой. Мне рисковать. Всё. Давай.
Мехвод нехотя вылезает через люк квадратной башенной коробки. Я занимаю его место. Переднюю дверку и крышку сверху — не закрываю. Сажусь на сиденье, устраиваюсь поудобнее. Ну, с Богом! Выжимаю фрикцион, третья передача. Гул бортовых двухрядок, визг ферродо и стали дисков сцепления. Давай! Чуть качнувшись на усиленных тележках, дракон трогается. Скорость нарастает, ну! Есть! По мгновенно изменившемуся звуку мотора и гусениц я понимаю, что танк идёт по льду. Матерь Божья! Всем телом ощущаю, как лёд начинает дышать… Он волной прогибается впереди, и наверное, так же вздымается позади, когда непосильная ноша уходит с его спины… Надо было на пятой! Мысль стучит в висках, но останавливаться нельзя! Мгновенно пойдёшь ко дну. Пот градом льётся по лицу, затекает в глаза, но его не смахнуть, руки намертво зажали рычаги. Давай, родимый! Давай! Довожу обороты «М-17Т» почти до максимума. До тысячи четырёхсот. Стрелки приборов бешено скачут, невзирая на сто литров смеси воды и гликоля в радиаторах температура двигателя угрожающе растёт. Но нельзя, ни на секунду нельзя сбавить скорость. Всё! Я чувствую, как машина начинает своё жуткое движение вниз… С гулким пушечным выстрелом лопается лёд, одна громадная льдина начинает подниматься, загораживая собой белый свет… Толчок, удар, сверкающие в свете внутреннего освещения осколки больно бьют меня по плечам и голове, но я двигаюсь вперёд, двигаюсь! Берег! Перебрался… Стоп… Меня вытаскивают из машины, что-то говорят, я не слышу. Бессмысленно улыбаюсь в ответ. Кто-то подносит флягу к губам. Глоток. Водка. Ледяной комок катится по пищеводу внутрь. Темнота…
— Товарищ майор, проснитесь.
— Ты, Коля? А как?
— Товарищ майор, всё нормально. Вы, наверное, нервы себе пережгли. Бывает такое.
— А почему я не утонул?
— Так это, товарищ командир, вы уже под самым берегом провалились. У него завсегда лёд тоньше. Ну а поскольку танк быстро шёл, то и выскочил.
— Ясно… А пехота где?
— Да вас ждёт. Командовать надо.
— У них же свой командир.
— Пропал их командир. Ночью медбрат пришёл. С того места, помните?
— Да.
— А командир вперёд вышел с комиссаром. Вот, только шапку и нашли.
— Твою ж мать!
Выбираюсь из-под брезента. Снаружи ярко светит солнце, щедро рассыпая зайчики по гладкой белой поверхности. Щурясь, осматриваюсь вокруг. Даже глаза немного режет. Ну, ладно.
— Ребята, а где медбрат? Давайте его сюда.
Через несколько минут появляется наш знакомый.
— Товарищ майор, по вашему приказанию…
— Вольно, рядовой. Говорите, одну шапку от командира нашли?
Боец мнётся, затем внезапно выпаливает:
— Так точно, товарищ майор. Шапку, и его самого, неподалёку.
— А почему не доложили сразу?
— Так это, товарищ майор, мёртвый он. И комиссар. Видать, водки перепили, да уснули. А мороз — он такой…
Понятно. Дальше объяснений не требуется. Нажрались, да уснули. Не зря говорят, что греться лучше чаем горячим. Собакам — собачья смерть. Что же, придётся принимать командование на себя, пока не прибудет замена из тыла. Кстати, надо бы сразу доложить, как и полагается, а то мало ли чего…
Не откладывая дела в долгий ящик приказываю связаться со штабом полка. Радист долго и безуспешно пытается вызвать «Ромашку», но толку чуть: одна несущая. Что за ерунда? Непонятно.
Ладно, делать нечего. Созываю командиров рот, те собираются через полчаса. Кошмар какой-то! Что за безалаберность? Неужели так тяжело пройти по траншее? Хотя, оказывается, траншей то и нет, так, отрыли в снегу ячейки. А немец, сволочь, снайперов рассадил по окрестностям, постреливают. За ночь пятеро убитых, двенадцать раненых. Но это не самое главное: замёрзло почти пятьдесят человек! Выясняется, что бойцов перед атакой двое суток держали в лесу, не пуская обогреться. Причём питались они сухим пайком! Закаляли, так сказать, приучали к морозам! Что за суки командуют!!![6] На улице мороз за тридцать, а они полуголодных, измученных людей в дом обогреться не пускают?! Настоящее вредительство, вот кого сажать надо и воспитывать, а не простых людей! Я просто поражён до глубины души, а величину моего возмущения даже выразить невозможно. И как прикажете наступать?! Это хорошо, что немцы ещё кое-какие блиндажи оставили, а то бы вымерз батальон полностью!
Слегка переведя дух и сосчитав про себя до десяти, пытаюсь выяснить, кто дал команду вывести боевое охранение на нейтральную полосу в самый холод, не позаботившись о более частой смене, причём в таком количестве. Поскольку все замёрзшие и оказались часовыми. И тут до меня доходит… Да ещё как! Это что получается? Всю ночь батальон был без охраны? Подходи спокойно и бери всех в ножи?! Вот действительно, в рубашке родился! Мехлиса на них нет, Льва Захарыча! Я то помню, как он в Финскую Войну нас в атаку водил, лично сидя за рычагами танка. И ведь не молодой мальчик уже! А идти против пушечных дотов на «Т-26» — всё равно, что с самолёта без парашюта прыгать! Эх, где же он сейчас то?
Делать нечего, высылаем разведку, благо нашлись лыжи, даже странно, а я тем временем приказываю организовать приготовление горячей пищи. Хватит! Довольно над людьми издеваться! Через час бойцы получают сваренный из концентратов суп и горячий чай. Послышался говорок, народ повеселел, немного ожил. Задымились самокрутки, кое откуда уже слышен смех. Да и мне на душе легче.
Ещё через полчаса возвращаются разведчики. Немцы от нас в пяти километрах. Заняли позиции возле железной дороги, ребят обстреляли, и они решили не рисковать и вернуться. Я не ругаюсь. Их можно понять. Только что из тыла, и этот вчерашний бой у них первый в жизни, и сразу такие потери. Главное, что я теперь знаю, где находятся враги, и теперь можно подумать о том, что делать дальше.
Сидеть на месте нам никто не позволит. И времени долго думать, тоже никто не даст. Прикидываю маршрут, сверяюсь с картой. Местность, кажется, проходима для танков.
Приказываю подготовиться к выступлению. Все начинают суетиться, готовясь к выходу. Тщательно подготавливают вещмешки, проверяют обувь, я же безуспешно пытаюсь связаться с полком. В наушниках только треск и помехи статики…
Танки идут первыми, пробивая дорогу пехоте. Народ всё-таки измучен. Мой «два-восемь» первый, следом более лёгкие машины. Скорость составляет где-то шесть-семь километров в час. В глубоком снегу особо не разгонишься, нос танка всё время нагребает настоящий бурун. Зато пехоте хорошо, после нас намного легче шагать по пробитой дороге. А вон и насыпь. Её хорошо видно в бинокль.
Будьте уверены, нас уже засекли. Сейчас начнут «приветствовать». И точно! Вспышка! Над головами с журчанием проходит первый снаряд и рвётся далеко позади. Пехота рассыпается и залегает, кое-где мелькают лопатки спешно окапывающихся бойцов, лаю команду мехводу и тот начинает вести машину зигзагами, насколько позволяет снег. Мы вместе со стрелками пулемётных башен пытаемся определить огневые точки врага. По нам в ответ бьют из четырёх пушек, правда, безуспешно, а затем в грохоте мотора появляются звенящие нотки — это стреляют из пулемёта.
— Есть! Засёк, товарищ майор!
— Отлично! Уходим!
Разворачиваю командирскую панораму и командую по ТПУ механику. Разворачиваться ни в коем случае нельзя — сразу влепят в корму бронебойным снарядом, а там у нас защита хиленькая. Двигатель ревёт от перегрузки, а я с ужасом думаю о том, чтобы не наехать на кого-нибудь из своих бойцов, закопавшихся в снегу…
Глава 8
Никаких карательных мер к группе не последовало. Не до того стало. Второго июня, через два дня после случившегося, начался генеральный штурм Севастополя. Тысячи снарядов, мин и бомб обрушились на обороняющихся. Сплошное облако пыли и дыма поднялось над позициями и городом. Но, как ни странно, особых потерь среди личного состава не было. Другое дело — техника и укрепления. Массивные снаряды сверхтяжёлой артиллерии крошили бетон. Выворачивали сложенные из камня доты и стационарные позиции береговых батарей наружу. Наступило, наконец, и время настоящей работы для специальной группы полковника Дзюбы…
Тридцать две машины строгой колонной шли по ослепительному крымскому небу, облитые ярким солнцем. Десять И-153 и двадцать два И-16. Перед ними была поставлена задача: обнаружить и подавить сверхдальнобойное орудие немцев с женским именем «Дора».[7] Двадцать второго июня, ровно через год после начала войны, этот монстр открыл огонь по батарее капитана Александера, для защиты которой и была выделена специальная авиагруппа в составе 109 самолётов всех типов…
