СЫН ВЕЧЕРНЕЙ ЗВЕЗДЫ
«То не солнце ли заходитНад равниной водяною?Иль то раненый фламингоТихо плавает, летает,Обагряет волны кровью,Кровью, падающей с перьев,Наполняет воздух блеском,Блеском длинных красных перьев?
Да, то солнце утопает,Погружаясь в Гитчи-Гюми;Небеса горят багрянцем,Воды блещут алой краской!Нет, то плавает фламинго,В волны красные ныряя;К небесам простер он крыльяИ окрасил волны кровью!
Огонек Звезды ВечернейТает, в пурпуре трепещет,В полумгле висит над морем.Нет, то вампум серебритсяНа груди Владыки Жизни,То Великий Дух проходитНад темнеющим закатом!
На закат смотрел с восторгомДолго, долго старый Ягу;Вдруг воскликнул: «Посмотрите!Посмотрите на священныйОгонек Звезды Вечерней!Вы услышите сказаньеО волшебнике Оссэо,Что сошел с Звезды Вечерней!
В незапамятные годы,В дни, когда еще для смертныхНебеса и сами богиБыли ближе и доступней,Жил на севере охотникС молодыми дочерями;Десять было их, красавиц,Стройных, гибких, словно ива,Но прекрасней всех меж нимиОвини была, меньшая.
Вышли девушки все замуж,Все за воинов отважных,Овини одна не скороЖениха себе сыскала.Своенравна и сурова,Молчалива и печальнаОвини была – и долгоЖенихов, красавцев юных,Прогоняла прочь с насмешкой,А потом взяла да вышлаЗа убогого Оссэо!Нищий, старый, безобразный,Вечно кашлял он, как белка.
Ах, но сердце у ОссэоБыло юным и прекрасным!Он сошел с Звезды Заката,Он был сын Звезды Вечерней,Сын Звезды любви и страсти!И огонь ее, и чары,И краса, и блеск лучистый —Все в груди его таилось,Все в речах его сверкало!
Женихи, любовь которыхОвини отвергла гордо, —Йенадиззи в ожерельях,В пышных перьях, ярких краскахНасмехалися над нею;Но она им так оказала:«Что за дело мне до вашихОжерелий, красок, перьевИ насмешек непристойных!Я счастлива за Оссэо!»
Раз в ненастный, темный вечерШли веселою толпоюНа веселый праздник сестры, —Шли на званый пир с мужьями;Тихо следовал за нимиС молодой женой Оосэо.Все шутили и смеялись —Эти двое шли в молчанье.
На закат смотрел Оссэо,Взор подняв, как бы с мольбою;Отставал, смотрел с мольбоюНа Звезду любви и страсти,На трепещущий и нежныйОгонек Звезды Вечерней;И расслышали все сестры,Как шептал Оссэо тихо:«Ах, шовэн нэмэшин, Ноза! —Сжалься, сжалься, о отец мой!»
«Слышишь? – старшая сказала.Он отца о чем-то просит!Право, жаль, что старикашкаНе споткнется на дороге,Головы себе не сломит!»И смеялись сестры злобноНепристойным, громким смехом.
На пути их, в дебрях леса,Дуб лежал, погибший в бурю,Дуб-гигант, покрытый мохом,Полусгнивший под листвою,Почерневший и дуплистый.Увидав его, ОссэоИспустил вдруг крик тоскливыйИ в дупло, как в яму, прыгнул.Старым, дряхлым, безобразнымОн упал в него, а вышел —Сильным, стройным и высоким,Статным юношей, красавцем!
Так вернулася к ОссэоКрасота его и юность;Но – увы! – за ним мгновенноОвини преобразилась!Стала древнею старухой,Дряхлой, жалкою старухой,Поплелась с клюкой, согнувшись,И смеялись все над неюНепристойным, громким смехом.
Но Оссэо не смеялся,Овини он не покинул,Нежно взял ее сухуюРуку – темную, в морщинах,Как дубовый лист зимою,Называл своею милой,Милым другом, Нинимуша,И пришел с ней к месту пира,Сел за трапезу в вигваме.Тот вигвам в лесу построенВ честь святой Звезды Заката.
Очарованный мечтами,На пиру сидел Оссэо.Все шутили, веселились,Но печален был Оссэо!Не притронулся он к пище,Не сказал ни с кем ни слова,Не слыхал речей веселых;Лишь смотрел с тоской во взореТо на Овини, то кверху,На сверкающие звезды.
И пронесся тихий шепот,Тихий голос, зазвучавшийИз воздушного пространства,От далеких звезд небесных.Мелодично, смутно, нежноГоворил он: «О Оссэо!О возлюбленный, о сын мой!Тяготели над тобоюЧары злобы, темной силы,Но разрушены те чары;Встань, приди ко мне, Оссэо!
Яств отведай этих дивных,Яств вкуси благословенных,Что стоят перед тобою;В них волшебная есть сила:Их вкусив, ты станешь духом;Все твои котлы и блюдаНе простой посудой будут:Серебром котлы заблещут,Блюда – в вампум превратятся.Будут все огнем светиться,Блеском раковин пурпурных.
И спадет проклятье с женщин,Иго тягостной работы:В птиц они все превратятся,Засияют звездным светом,Ярким отблеском закатаНа вечерних нежных тучках».
Так сказал небесный голос;Но слова его понятныБыли только для Оссэо,Остальным же он казалсяГрустным пеньем Вавонэйсы,Пеньем птиц во мраке леса,В отдаленных чащах леса.
Вдруг жилище задрожало,Зашаталось, задрожало,И почувствовали гости,Что возносятся на воздух!В небеса, к далеким звездам,В темноте ветвистых сосен,Плыл вигвам, минуя ветви,Миновал – и вот все блюдаЗасияли алой краской,Все котлы из сизой глины —Вмиг серебряными стали,Все шесты вигвама яркоЗасверкали в звездном свете,Как серебряные прутья,А его простая кровля —Как жуков блестящих крылья.
Поглядел кругом ОссэоИ увидел, что и сестрыИ мужья сестер-красавицВ разных птиц все превратились:Были тут скворцы с дроздами,Были сойки и сороки,И все прыгали, порхали,Охорашивались, пели,Щеголяли блеском перьев,Распускали хвост, как веер.
Только Овини осталасьДряхлой, жалкою старухойИ в тоске сидела молча.Но, взглянувши вверх, ОссэоИспустил вдруг крик тоскливый,Вопль отчаянья, как прежде,Над дуплистым старым дубом,И мгновенно к ней вернуласьКрасота ее и юность;Все ее лохмотья сталиБелым мехом горностая,А клюка – пером блестящим,Да, серебряным, блестящим!
И опять вигвам поднялся,В облаках поплыл прозрачных,По воздушному теченью,И пристал к Звезде Вечерней, —На звезду спустился тихо,Как снежинка на снежинку,Как листок на волны речки,Как пушок репейный в воду.
Там с приветливой улыбкойВышел к ним отец Оссэо,Старец с кротким, ясным взором,С серебристыми пудрями,И сказал: «Повесь, Оссэо,Клетку с птицами своими,Клетку с пестрой птичьей стаей,У дверей в моем вигваме!»
У дверей повесив клетку,Он вошел в вигвам с женою,И тогда отец Оссэо,Властелин Звезды Вечерней,Им сказал: «О мой Оссэо!Я мольбы твои услышал,Возвратил тебе, Оссэо,Красоту твою и юность,Превратил сестер с мужьямиВ разноперых птиц за шутки,За насмешки над тобою.Не сумел никто меж нимиОценить в убогом старце,В жалком образе калекиСердца пылкого Оссэо,Сердца вечно молодого.Только Овини сумелаОценить тебя, Оссэо!
Там, на звездочке, что светитОт Звезды Вечерней влево,Чародей живет, Вэбино,Дух и зависти и злобы;Превратил тебя он в старца.Берегись лучей Вэбино:В них волшебная есть сила —Это стрелы чародея!»
Долго, в мире и согласье,На Звезде Вечерней мирнойЖил с отцом своим Оссэо;Долго в клетке над вигвамомПтицы пели и порхалиНа серебряных шесточках,И супруга молодаяРодила Оссэо сына:В мать он вышел красотою,А в отца – дородным видом.
Мальчик рос, мужал с летами,И отец, ему в утеху,Сделал лук и стрел наделал,Отворил большую клеткуИ пустил всех птиц на волю,Чтоб, стреляя в теток, в дядей,Позабавился малютка.
Там и сям они кружились,Наполняя воздух звонкимПеньем счастья и свободы,Блеском перьев разноцветных;Но напряг свой лук упругий,Запустил стрелу из лукаМальчик, маленький охотник, —И упала с ветки птичка,В ярких перышках, на землю,Насмерть раненная в сердце.
Но – о, чудо! – уж не птицуВидит он перед собою,А красавицу младуюС роковой стрелою в сердце!
Кровь ее едва упалаНа священную планету,Как разрушилися чары,И стрелок отважный, юныйВдруг почувствовал, что кто-тоПо воздушному пространствуВ облаках его спускаетНа зеленый, злачный островПосреди Большого Моря.
Вслед за ним блестящей стаейПтицы падали, летали,Как осеннею пороюЛистья падают, пестрея,А за птицами спустилсяИ вигвам с блестящей кровлей,На серебряных стропилах,И принес с собой Оссэо,Овини принес с собою.
Вновь тут птицы превратились,Получили образ смертных,Образ смертных, но не рост их:Все Пигмеями остались,Да, Пигмеями – Пок-Вэджис,И на острове скалистом,На его прибрежных меляхИ доныне хороводыВодят летними ночамиПод Вечернею Звездою.
Это их чертог блестящийВиден в тихий летний вечер;Рыбаки с прибрежья частоСлышат их веселый говор,Видят танцы в звездном свете».
Кончив свой рассказ чудесный,Кончив сказку, старый ЯгуВсех гостей обвел глазамиИ торжественно промолвил:«Есть возвышенные души,Есть непонятые люди!Я знавал таких немало.Зубоскалы их нередкоДаже на смех подымают,Но насмешники должны быЧаще думать об Оссэо!»
Очарованные гостиПовесть слушали с восторгомИ рассказчика хвалили,Но шепталися друг с другом:«Неужель Оссэо – Ягу,Мы же – тетушки и дяди?»
После снова ЧайбайабосПел им песнь любви-томленья,Пел им нежно, сладкозвучноИ с задумчивой печальюПесню девушки, скорбящейОб Алгонкине, о милом.
«Горе мне, когда о милом,Ах, о милом я мечтаю,Все о нем томлюсь-тоскую,Об Алгонкине, о милом!
Ах, когда мы расставались,Он на память дал мне вампум,Белоснежный дал мне вампум,Мой возлюбленный, Алгонкин!
«Я пойду с тобой, – шептал он, —Ах, в твою страну родную;О, позволь мне», – прошептал он,Мой возлюбленный, Алгонкин!
«Далеко, – я отвечала, —Далеко, – я прошептала, —Ах, страна моя родная,Мой возлюбленный, Алгонкин!»
Обернувшись, я глядела,На него с тоской глядела,И в мои глядел он очи,Мой возлюбленный, Алгонкин!
Он один стоял под ивой,Под густой плакучей ивой,Что роняла слезы в воду,Мой возлюбленный, Алгонкин!
Горе мне, когда о милом,Ах, о милом я мечтаю,Все о нем томлюсь-тоскую,Об Алгонкине, о милом!»
Вот как праздновали свадьбу!Вот как пир увеселяли:По-Пок-Кивис – бурной пляской,Ягу – сказкою волшебной,Чайбайабос – нежной песней.С песней кончился и праздник,Разошлись со свадьбы гостиИ оставили счастливыхГайавату с МиннегагойПод покровом темной ночи.
БЛАГОСЛОВЕНИЕ ПОЛЕЙ
