- Учитель, можешь ли ты хотя бы сказать мне, как я выгляжу,- обратился я к дервишу, явно отвлекая его от углубленной молитвы,- на какое племя похож и какой возраст мне можно дать?
- Темно. Утром посмотрим,- недовольно ответил старик и вновь погрузился в свое священное бормотание.
Я свернулся на боку, чувствуя себя бездомной, брошенной хозяином собакой и подумал: "Стоит поскорее заснуть, чтобы очнуться в каком-нибудь другом месте". Юность быстро забывает страхи и тяготится недостатком разнообразия, хотя бы и совершенно пустопорожнего.
Не успел я закрыть глаза, как один из угольков сердито затрещал и вспыхнул напоследок ярким язычком, и мне показалось, что от реки блеснула ему в ответ золотая монетка.
"Неужто динар!" - живо очнулся я, но память едва слышным, робким шепотом, будто стыдясь того, что к ней потеряно всякое доверие, подсказала кое-что поважнее денег.
Я вскочил на ноги, потом, стараясь не привлекать к себе внимания старика-дервиша, подхватил уголек пальцами, бросил его в чашку и побежал к воде.
Возложив последнюю надежду на свой глазомер, я выкатил уголек из чашки на высокий, плоский камень я стал осторожно раздувать алое пятнышко. Оно сделалось ярче, осветило мир вокруг себя всего на одну ладонь. Я, как шакал, вперился во тьму, качнулся вправо, потом влево, и вот обетованный динар снова сверкнул передо мной путеводной звездою. Оставалось сделать всего один шаг и протянуть руку.
- Нашел! - вскрикнул я, забыв о всяком почтении к старшим.
Моя рука сжимала небольшой и почти невесомый предмет, который был мне теперь дороже всякой памяти и всякой усвоенной мудрости. Кем бы ни был тот воин, спасший меня из колодца, человеком или призраком, уже не имело значения. Я дал ему слово исполнить его последнюю волю, и отныне мое обещание и моя собственная воля исполнить это обещание были единственными признаками, которые отличали от ночного призрака меня самого.
Больше не требовалось раздувать уголек: с паучьей искусностью пальцы моей правой руки пристегнули маленькие ножны к шерстяной косичке, висевшей на левом запястье.
- Учитель, учитель, прости меня! - жарко зашептал я, бросившись на колени рядом со стариком.- Я нашел его. Значит, я был в той крепости. Меня выбросила река!
Дервиш тяжело вздохнул и сказал такие слова:
- Это была ее ошибка. Но, хвала моему долготерпению, один мой совет ты все-таки не забыл.
- Какой совет? - уже вполне готовый не обижаться ни на какую, пусть даже самую злую шутку, радостно спросил я.
- Стал искать там, где светлее.
Я припал лбом к ногам старика и, почтив его таким образом столько времени, насколько хватило терпения, отполз на свое, уже успевшее остыть место.
Юность переменчива: мне уже не хотелось просыпаться в каком-нибудь незнакомом месте, и Всемогущий услышал мою торопливую и недостойную молитву.
Вскоре, однако, вновь пришлось убедиться в том, что наша самая обычная, повседневная память является причиной многих грехов и одного из главных недоверия к Промыслу Всевышнего. Очнувшись и найдя себя во мраке, я вздрогнул и оробел. Конечно же, я вспомнил о мрачном колодце.
Чья-то рука касалась меня, имея какое-то неведомое мне намерение.
- Благородный искатель сокровищ небесных и земных,- донесся знакомый старческий голос,- пора подниматься в дорогу, если ты считаешь, что она еще не окончена.
Было тепло: меня покрывал шерстяной плащ.
Я вскочил на ноги и, не дав плащу дервиша вновь прикоснуться к пыли земной, протянул материю во мрак, все еще столь густой, словно мы находились на дне чернильницы со стола небесного покровителя всех писцов.
Мне показалось, что я проспал не более четверти ночной стражи, но чувствовал себя как никогда бодрым и отдохнувшим и объяснил это целебными свойствами волшебных шерстяных плащей, что оберегают странствующих дервишей куда вернее доспехов и кольчуги.
- Учитель! - сказал я старику, утопая в море благодарности.- За одно мгновение, проведенное под твоим священным плащом, я обязан стать твоим рабом по меньшей мере на год.
- Почем ты знаешь, что не прошло года, пока ты был под ним? - раздался передо мной во тьме голос дервиша.- Пророк, да будет имя его благословенно во веки веков, успел увидеть рай и ад и девяносто тысяч раз беседовал со Всемогущим Аллахом, между тем как упавший с его ложа сосуд не успел вытечь и наполовину.
- Я ничего не помню,- невольно оправдался я.
- В этом вся твоя беда,- усмехнулся дервиш,- но она в конце концов поправима. Надевай плащ, подвяжи его и носи, пока Всемогущий не пошлет тебе какой-нибудь более подходящей одежды. Не то у первого же стойбища кочевников меня примут за факира, водящего по селениям ручную обезьяну.
Сокровищница небосвода еще не лишилась ни одного из своих драгоценных камней, но на восточной стороне мира, по неровному краю черных, как смола драконового дерева, гор, уже пролег окоем просветленной голубизны, знаменуя о том, что погрузившийся во мрак минувший день был не последним перед наступлением Страшного Суда.
И вот мы двинулись по дороге, пролегавшей вдоль течения быстрой горной реки.
Когда же Всемилостивый Господь ниспослал утро и звезды потонули в молоке небесных кобылиц, я наконец решился показать мудрому дервишу таинственный предмет, крепко привязанный неведомыми силами к моему запястью и к моей судьбе.
- Ограбившие меня разбойники, по всей видимости, не сочли эту вещицу достойной внимания, - сказал я, показывая старику испещренные необыкновенными узорами ножны и маленькую рукоятку с золотым кружочком, который и сверкнул в темноте спасительной звездочкой.
На этом золотом кружке был отчеканен равносторонний крест с раздвоенными концами.
Дервиш долго рассматривал ножны и рукоятку, не принимая, однако, кинжал в свои руки, потом поднял глаза и долго рассматривал меня самого. Ущелья и разломы морщин сделались глубже на его древнем лбу.
- Теперь понимаю, о мудрейший из мудрых,- поспешил я упредить его сетования по поводу моей непреодолимой безмозглости,- что этот предмет вовсе не является доказательством моего неописуемого геройства в царстве демонов и в стенах их собственной крепости.
- Однажды я спал в доме одного из моих старых друзей,- стал вспоминать дервиш,- и мне приснилось долгое, изнурительное путешествие по пустыне. Во сне я страдал от жестокой жажды и, казалось, должен был умереть. Я увидел вдали, у самого горизонта, колодец и, страшась немилосердно обманчивого миража, пополз к нему. Колодец в моем сне оказался настоящим, не призрачным, но призраком оказалась бадья, а спасительная вода драгоценно сверкала на такой глубине, что не хватило бы веревки, свитой из всех моих жил. Мне оставалось на выбор или умереть от жажды наверху, или утонуть в подземелье, сделав один сладостный глоток.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
