За спиной с триумфальной арки стекал настоящий водопад, вода скапливалась на плоской вершине и обрушивалась каскадом. Дождь или нет, а он, Дмитрий, — император!
Слуга подвел за уздцы императорского коня. Дмитрий прыгнул в седло и во главе унылой кавалькады отправился во дворец. Прибыл в настроении донельзя скверном, ворвался в зал аудиенций вместе с толпой знати. Там было темно. Огромные окна закрыты ставнями. К своему удивлению, в неверном свете факелов Дмитрий увидел мать, сидевшую на троне, а рядом с нею — весь двор.
— Сын мой, добро пожаловать! Я ожидала тебя. Жаль, что ты не приехал на похороны брата. Селимбрия, кажется, совсем недалеко?
— Я прибыл, как только узнал о горестной новости, — ответил Дмитрий.
— Конечно. К счастью, ты опередил брата, Константина. Теперь ты не пропустишь коронацию нового императора.
— Мама, вы ошиблись. Короновать должны меня. Наверное, вы уже слышали: меня провозгласили императором сегодня утром.
— В самом деле? — Елена изобразила удивление. — И кто же провозгласил тебя императором?
Дмитрию показалось, что он заметил, как ее правая рука чуть двинулась — резко, коротко, и за спиной новоявленного императора глухо бухнуло — будто обвалили что-то тяжелое. Интересно, что? Впрочем, не важно — с ним достаточно воинов, чтобы разогнать охрану дворца. Мать уже ничего не сможет сделать.
— Стоящие за мной воины, знатнейшие и лучшие люди города, провозгласили меня императором. Патриарх Мамма благословил мое правление.
— В самом деле? — Елена вопросительно изогнула бровь. — Боюсь, твое правление окажется коротким.
— Не бойтесь за меня, мама. Пришедшие со мной поклялись защищать императора. Если потребуется — ценой своих жизней.
Дмитрий обнажил меч — и знать вслед за ним.
— Мать, я пришел за короной. — В голосе его звучала угроза. — Отдай ее мне.
— Дмитрий, ведь ты же не поднимешь руку на свою мать? Не причинишь мне зла?
Казалось, Елена чуть побледнела, увидев обнаженные клинки. Отлично! Значит, напугана.
— Конечно же нет, мама. Эти люди просто хотят защитить своего императора. Они нападут лишь на тех, кто угрожает мне. У них и в мыслях нет вредить тебе.
— Клянешься?
— Клянусь, мама.
Дмитрий и вправду не хотел ей вредить. Заполучит корону и сошлет родительницу в далекий монастырь.
— Очень хорошо! — заключила Елена. — Значит, аудиенция окончена.
Она коротко кивнула, и тут же ставни распахнулись, в зал хлынул свет. А в окнах стояли лучники со стрелами на натянутых тетивах, против света казавшиеся черными.
— Двери! — закричал Дмитрий.
Его люди кинулись к дверям — и нашли их запертыми. Дмитрий проклял свою глупость. Посмотрел на меньшую дверь в дальнем конце зала, за троном. Но придворные уже спаслись бегством сквозь нее, а их место заняла стража. Клацнул засов, отрезавший выход. Все, ловушка захлопнулась.
За спиной Дмитрия в отчаянии заволновалась толпа. Кто-то уже рубил лихорадочно массивные двери, ведшие вон, и наносил мечам больше вреда, нежели дереву. Другие тщетно пытались влезть по каменным стенам, добраться до окон. Из общего испуганного гомона вырывались крики: «Мы пропали! Ломайте двери! Хватайте Елену!»
Из толпы выскочил человек, кинулся к императрице-матери. Но зазвенели тетивы, и он пал, пронзенный множеством стрел. Рванулись еще несколько — и зал наполнился свистом стрел и криками раненых. Один из дворян, со стрелой в груди, таки подобрался к Елене, но Дмитрий заслонил мать и зарубил нападавшего. Хоть сдуру, но ведь поклялся не допустить вреда ей!
— Стойте! — Властный голос Елены раскатился по залу, перекрыв гомон и шум битвы.
Она встала перед троном — величественная, омытая светом, с высоко поднятой рукой. Стрелы перестали свистать, и в зале воцарилась тишина.
— Господа, вас обманули, — объявила Елена. — Человек, которого вы поклялись защищать, — не император. В его жилах нет моей крови. Мой сын, Дмитрий, не привел бы сюда вооруженных людей. Мой сын не оспорил бы волю матери, не захотел бы отнять у старшего брата законного права на трон. Этот человек — не мой сын. Он самозванец.
Дмитрий слушал, немея от удивления. Она что, с ума сошла? Отреклась от сына? Собирается ослепить, убить?
— Вы поклялись в верности императору, но здесь нет императора. Раз вы всего лишь поддались обману, ваша клятва ничего не значит. Я освобождаю вас от нее. Клянитесь же в вечной и незыблемой преданности императору Константину и в знак того оставьте мне ваши мечи!
— Мы клянемся в преданности императору Константину! — заголосили знатные.
Один за другим они подходили, клали мечи у ног Елены. А Дмитрий кусал губы. Мать безукоризненно все разыграла. Если объявить, что знать поклялась Дмитрию в верности и злоумышляла против императрицы-матери и Константина, изменников пришлось бы убить. Но тогда прочие дворяне воспылали бы ненавистью к Константину, и правление его не было бы мирным. Выход оставался единственный: искусно помиловать бунтовщиков, объявив их жертвами обмана, их клятву — адресованной самозванцу и потому бессмысленной. Хоть Дмитрий и гневался на Елену, он не мог не признать: придумано здорово. Матушка сумела собрать всех худших врагов Константина и заставить их присягнуть ему на верность.
Большие двери распахнулись, и незваные гости гуськом пошли прочь из зала.
— Эй, самозванец, — пригласила Елена. — Пойдешь со мной.
Она провела его сквозь меньшую дверь за троном. На входе пара стражей отняла у Дмитрия меч и пошла следом, держась в шаге. Длинными извилистыми коридорами пришли они к башне, взобрались по лестницам на самый верх, в маленькую комнату с узкой кроватью и единственным креслом. Когда зашли, стражи немедленно закрыли за ними тяжелую дверь. Елена указала Дмитрию на кресло, сама же осталась стоять.
— Не будь я твоей матерью, ты бы уже превратился в труп.
— Мама, я…
— Молчать! — рявкнула Елена. — Я не желаю слышать, как мой сын унижается, моля о пощаде! Кто подбил тебя на измену?
— Никто.
— Сын, я хорошо тебя знаю. Не ты придумал измену, это дело не твоего ума. Кто же? Геннадий?
— Н-нет. — Дмитрий не решался сказать больше, боясь нечаянно проговориться.
Сглотнул судорожно. Елена же, приблизившись, вглядывалась в его лицо.
— Нотар?
— Нет! — выдавил Дмитрий.
Елена отвернулась, кивнула медленно.
— У них хватило ума держаться в тени, — сказала она, вздохнув.
Сгорбилась уныло и показалась вдруг очень старой, уставшей.
— Отчего же врагами всегда становятся лучшие?
Но она одолела слабость, выпрямилась и, когда снова повернулась к Дмитрию, была уже прежней царственной Еленой, и голос ее был холоден и безжалостен.
— Поклянись жизнью: когда прибудет брат, ты воздашь ему почести как императору!
— Клянусь.
— Я слышала твою клятву. Я довольна. До прибытия Константина ты останешься здесь. Если попытаешься сбежать, я прикажу выколоть тебе глаза и отрезать язык и заточу до конца жизни в отдаленном монастыре. Понятно?
— Да, мама.
— Хорошо.
Елена ступила вперед, взяла в ладони голову Дмитрия, поцеловала его в лоб.
— Сынок, добро пожаловать домой!
Подошла к двери, постучала тихонько. Та распахнулась, затем с грохотом затворилась за ней. Скрежетнул задвигаемый засов. Дмитрий отвернулся, посмотрел в окно. Дождь все лил, ровный, монотонный, равнодушный. Краткое правление императора Дмитрия окончилось, не начавшись.
Январь 1449 г.
Мистра
Шестого января, накануне православного Рождества, Лонго стоял в церкви Святого Дмитрия в Мистре, столице Морей, в ожидании человека, которому предстояло принять корону и стать Константином Одиннадцатым, императором Рима. Церковь заполнила огромная толпа императорских чиновников и знати. Лонго пребывал в первом ряду, затиснутый между императорским телохранителем Далматом и толстым коротышкой, постоянно тыкавшим локтем в ребра. Богатая одежда толпы — сплошь шелковые далматики с вышивкой золотом по вороту — плохо сочеталась с кислой вонью, истекавшей от множества взопревших, прижавшихся друг к другу тел. Некоторые пытались заглушить смрад духами, и оттого он делался еще страшней. Лонго старался не дышать глубоко и непрестанно себе напоминал: быть приглашенным на коронацию — великая честь.
Приглушенный рев — будто волна обрушилась на берег — донесся снаружи, от толпы простолюдинов, окруживших церковь и теперь первыми завидевших Константина. Лонго повернулся вместе со всеми лицом к дверям. Ему не терпелось увидеть нового императора, кому выпадет оборонять Константинополь от турок. Рев снаружи делался все громче и громче, и наконец двери церкви распахнулись. Два ряда юношей прошествовали, помахивая серебряными кадилами на длинных цепочках и наполняя храм сладким ароматом благовоний. За юношами вошел Константин, облаченный в простые белые одежды, белые сапоги и перчатки, — высокий, стройный, со смуглой загорелой кожей, с красивым сильным лицом. Аккуратно подрезанные волосы и ухоженная бородка были совершенно седыми, хотя Константин вовсе не казался стариком. В свои сорок четыре года он сохранил еще юношеский задор и силу, шагал уверенно — горделивый, величественный. Взошел по ступенькам на помост, воздвигнутый перед алтарем, повернулся к толпе. Совсем близко — и Лонго сумел разглядеть глаза нового императора: серые, спокойные, добрые.
