Нам все же удалось открыть кассеты двух остальных, еще не успевших загореться секций ангара. Однако самолетов в них оказалось меньше, чем в горевшей. Ребята бегом на руках быстро выкатили все оставшиеся самолеты на безопасное расстояние в поле. На руках же откатили туда и все СБ, стоявшие около ангаров. Закончив эвакуацию, глянули на горящий ангар. Зрелище страшное. Даже во время войны я не видел такого большого пожара. В это время от высокой температуры, словно фугасные бомбы, стали рваться баллоны со сжатым воздухом. В одном из углов ангара находилось около 30 баллонов.
Раскаленные осколки разлетались на 300 и более метров. Один баллон, видимо, со стравленным воздухом, раздулся до размеров большого шара и взрывной волной был выброшен из ангара. С шипением, постоянно меняя направление от встречавшихся на его пути неровностей, укатился метров на сто от ангара, изрядно напугав людей, находившихся поблизости.
Поглазеть на пожар сбежалось немало любопытных из города. Многих из нас, в том числе и меня, срочно поставили в оцепление. Незнакомый командир, взявший на себя руководство, увидев на моей груди редко встречавшийся красивый значок «Союзосвод», членом которого я был на гражданке, очевидно, подумал, что парень с таким значком заметнее остальных, и назначил старшим. Для нашей группы он отвел участок протяженностью более ста метров. Прибывшие пожарные и паровоз, с которого тоже подавалась вода, ничего не могли сделать с огнем. Лужи воды, поверх которых находился горевший бензин, растекались в разные стороны, создавая угрозу возгорания другим объектам. Часть прорвавшихся горожан вместо оказания помощи, пользуясь наступившей темнотой, стала заниматься мародерством.
Их внимание привлек парашютный склад. Пользуясь суматохой и отсутствием охраны, они под предлогом спасения имущества сорвали замки с дверей и хлынули внутрь. С помощью подоспевших курсантов нам удалось спасти склад от разграбления. Почти до утра мы вылавливали непрошеных добровольцев и выпроваживали их с территории аэродрома. Среди ночи в свете огня я увидел начальника школы полковника Тихомирова. Без головного убора, с расстегнутым воротом гимнастерки, полностью потеряв голос, он кричал что-то невразумительное. Глядя на него, я был поражен, что такой грозный для нас начальник в критическую минуту выглядел жалким и беспомощным. Начальника штаба на пожаре вообще никто не видел, как, впрочем, и комиссара полковника Иванцова.
На следующий день мы пошли посмотреть на пожарище. На месте, где стоял ангар, валялись искореженные огнем остатки ферменных перекрытий. Тут же на цементном полу лежали полностью или частично расплавленные коленчатые валы двигателей. Когда мы рассматривали остывший раздутый в шар воздушный баллон, на поле приземлился «дуглас». Из самолета вышло около десятка генералов. Никто их не встречал. Выйдя из самолета, они направилась к сгоревшему ангару, а затем в штаб.
Это прибыла комиссия по расследованию ЧП. Что она установила, нам не сообщали, знали только одно – в ангаре сгорело 19 самолетов Р-5 и четыре У-2. Помимо самолетов, сгорело 13 кабин штурмана, снятых с боевых СБ, вместо которых временно установили учебные. Помимо этого, сгорело много другого оборудования и имущества. По непонятным причинам загорелась еще и бензоколонка в автопарке, который находился более чем в трехстах метрах от места пожара. Кроме того, во всем гарнизоне кто-то отключил электроэнергию, обесточив тем самым водонасосы.
Так вместо концертного представления нам пришлось стать свидетелями совсем другого зрелища, закончившегося для некоторых, в большинстве своем невиновных, тюремной решеткой. В числе арестованных оказались часовой, разводящий, начальник караула, работники инженерно-технической службы и другие военнослужащие. Попал в тюрьму и начальник школы Тихомиров. Избежал наказания начальник штаба полковник Демон.
Всех нас интересовала причина пожара. Высказывалось, в частности, предположение, что технический состав слишком рано зачехлил самолет, мотор которого после полета еще не успел как следует остыть. Но известно, что выхлопные патрубки двигателя имеют тонкие стенки и через несколько минут после окончания работы двигателя остывают настолько, что за них можно свободно браться руками. Поговаривали и о преднамеренном поджоге – уж больно все получилось одно к одному: и курсантов решили поголовно отпустить в город, и самолеты установили в ангаре «елочкой», да так, что, не выкатив одного, нельзя было выкатить и остальные, и загорелся именно тот угол, с которого надо было начинать выкатку. Плюс к этому одновременное возгорание заправочной бензоколонки и, наконец, отключение электросети. Как выяснилось позже, предположение об умышленном поджоге подтвердилось. Происшедший пожар на какое-то время сбил темп нашей учебы. Полеты прекратились, больше занимались в классах, сдавали экзамены по некоторым теоретическим дисциплинам.
Не прошло и двух недель, как снова неприятность. У ангара, расположенного в непосредственной близости от ремонтного завода, часовой с помощью караульных, прибежавших на помощь, задержал группу людей, пытавшихся совершить в ночное время очередную диверсию. Их допросили и выяснили, кто они и откуда. Оказалось, что многие из них работали на авиаремонтном заводе. Все они, как и пойманные во время апрельской вылазки, проживали на окраине города Балашова, прозванной местными жителями «Японией».
Своеобразное прозвище этот район получил после появления в городе переселенцев, длительное время проживавших в Маньчжурии. В свое время они обслуживали КВЖД, но в начале тридцатых годов в связи с продажей дороги марионеточному правительству Маньчжурии были вывезены в Союз. Переселенцев разместили во многих местах. Одним из них стал юго-западный район Балашова. Часть переселенцев оказались завербованными японской разведкой для шпионажа и ведения диверсионной работы.
Организатором и руководителем диверсий, к нашему удивлению, оказался человек, который знал о гарнизоне абсолютно все. Это был начальник штаба школы полковник Демон, немец по происхождению. Для нас, курсантов, это было полной неожиданностью. На ремонтном заводе из числа работавших там переселенцев он подобрал и организовал диверсионную группу, с которой начал нагло и уверенно орудовать в гарнизоне. К сожалению, обезвредить его удалось с большим опозданием. Диверсанты уже натворили бед. В определенный момент Демон почувствовал, что его подозревают. Поэтому за неделю до начала войны он решил скрыться.
В темную ночь на служебном пикапе, в котором обычно разъезжал по гарнизону, он выехал через южные ворота городка в сторону второй учебной эскадрильи, базировавшейся в 12 километрах от города у разъезда 217-й км. Дежурный, увидев, в каком направлении поехал начальник штаба, на всякий случай, чтобы тот не застал врасплох соседей, позвонил и предупредил их по телефону. Подошло время прибытия, а его все нет. Предполагая возможность задержки из-за неисправности машины, из эскадрильи послали помощь.
Проехав весь участок от эскадрильи до проходной гарнизона, машину с начальником штаба они так и не встретили. Скорее всего, машина проскочила мимо эскадрильи и проехала в направлении Камышина. У органов безопасности Демон уже был на подозрении. За ним следили и, как только стало известно о его выезде и невозвращении, послали погоню. В одной из деревень он был задержан.
О том, что Демон оказался немецким шпионом и являлся организатором диверсионно-подрывной работы в школе, нам официально сообщили на одной из бесед, проводившейся политработниками. Только сейчас мы поняли причину его излишнего внимания и доброты к нам. Таким отношением он хотел расположить к себе курсантов, войти к нам в доверие с целью подбора кандидатур для своих темных дел. Правда, своим молчаливым видом и неестественно слащавой улыбкой он нас скорее отталкивал, чем привлекал.
Вместо снятого с должности начальника школы Тихомирова прибыл новый – подполковник Третьяк. Вступив в командование, он прибыл к нам в эскадрилью для ознакомления. Новый начальник произвел на нас хорошее впечатление, отлично выступил, призвав укреплять порядок и дисциплину. Беседу с нами закончил словами: «У курсанта все должно блестеть и быть чистым. Этого требуют от вас наши уставы, этого требую я». После этой беседы я его больше никогда не видел, хотя он и оставался начальником до моего выпуска. После пожара и смены школьного руководства у нас был большой перерыв в полетах.
Одной из причин этого была смена всего руководства эскадрильи. Вместо прежнего командира капитана Мирохина вообще никого не назначали. Должность оставалась вакантной. Командиром отряда стал энергичный и общительный капитан Казаров. Вместо сгоревших самолетов эскадрилья получила новые. На ночь, как было прежде, на основной аэродром их не перегоняли, а оставляли на площадке, где летали. Для нас это была морока, связанная с охраной матчасти. Караульная служба нас и так сильно донимала. Вместо учебы большая часть времени уходила на охрану всевозможных гарнизонных объектов.
