– Вот видите, мистер Вэнс, вы сами ответили на свой вопрос. Больше мне добавить нечего.
Она ожидала, что он возразит, начав рассуждать о родительском долге, чувстве ответственности и прочих высоких материях… Все это говорил ей в свое время Джейк, дабы внушить к себе больше уважения и доверия…
Но Хэмфри Вэнс не стал ни возражать, ни рассуждать о высоких материях. Он просто внимательно и напряженно смотрел в глаза Эмили, будто пытался до дна высмотреть ее душу в поисках ответа на непрозвучавший вопрос, который вполне мог быть им задан. А сумеет ли она сама, Эмили Грэм, стать подходящей матерью для его ребенка, если женой Хэмфри Вэнс захотел бы видеть именно ее?
– Зовите меня просто Хэмфри, – негромко проговорил он.
У нее, как у школьницы, появилось ощущение, что она удачно сдала экзамен. Они стояли на расстоянии друг от друга. Однако она чувствовала, что между ними существует некое напряжение. Что-то гипнотическое притягивало ее к этому человеку, так что подавленная чувственность будто проснулась в ней… Струны каких-то первобытных страстей тихонько позванивали, задетые его близостью.
Вдруг он улыбнулся: тягуче, чувственно, многообещающе.
– Вы, должно быть, проголодались? Я – так страшно.
– Да, – ответила она.
Она проголодалась по многим вещам, и каждый день, проведенный ею в Лас-Вегасе, ощущала, как все эти вещи от нее ускользают, оставляя ощущение пустоты, которую не смогло заполнить даже обещание карьерного роста. Возможно, она просто безумна, желая заполнить этим человеком огромную пустоту, образовавшуюся в ее душе? Но каковы бы ни были его намерения, сейчас она четко осознала, как он желанен ей.
– Пойдемте, – сказал он, указав на конторку портье.
Ужин на двоих. Они называют друг друга по именам. Эмили и Хэмфри.
Она думала, что он хочет расспросить портье о местных ресторанах, но он спросил о другом.
– Как с моим номером?
– Все в порядке, мистер Вэнс. Номер в пентхаузе с выходом на патио. Ваш багаж уже наверху. Вот ваш ключ.
– Спасибо.
– Желаете что-нибудь еще, сэр? – спросил клерк.
– Нет, спасибо. Я позвоню.
Он указал Эмили в сторону лифтов, как бы приглашая, но она, сделав несколько шагов, остановилась и спросила:
– Я думала, что вы с самого начала остановились в этом отеле? Разве не так?
– Так. Но я уже выписался и готов был уехать, как вдруг увидел в холле вас.
– И что же, вам опять пришлось вписываться?
– Я решил, что лучше обсудить наши с вами дела в частной обстановке.
Частная обстановка… Номер в пентхаузе. Двери лифта открылись. Хэмфри пропустил ее в пустую кабину, вошел сам, и двери закрылись.
Исчезло казино, исчезли все люди, находившиеся в холле отеля, и наступила почти полная тишина. Разве что почти неслышно жужжал лифт да громко колотилось сердце Эмили.
5
Казалось, что лифт еле ползет. Хэмфри понимал, что она ожидала приглашения в ресторан, а вместо этого неожиданно оказалась с ним наедине. Он раскинул сеть. Его разум работал с удвоенной скоростью, выискивая слова объяснений и оправданий. Он был готов к возражениям и бурному протесту, поскольку поставил ее в неловкое положение.
Но она молчала. Руки ее были сцеплены, и он это заметил. Вдруг она глубоко вздохнула и повернулась к нему, ее удивленные глаза вопрошали. Он напряженно ждал. Вдруг губы ее шевельнулись, и она тихо произнесла:
– Я не думаю…
– Ну и не думайте!
Неожиданно для него самого прозвучавшая фраза смешала и спутала все подыскиваемые слова, которыми он намеревался успокоить свою гостью. Вместо этого Хэмфри заключил Эмили в объятия и поцеловал со столь пылкой жадностью, что у них не осталось ни малейшей возможности что-либо обсуждать.
Лифт остановился. Двери плавно открылись. Он подхватил ее на руки и понес к номеру, не чувствуя своей вины, ибо она обняла его и грудь ее прижалась к его груди.
Номер был двухэтажным. Он поднялся на второй этаж и сразу же направился к спальне. Никакого соблазнения не потребовалось, он даже не вспомнил об этом. Он просто поставил Эмили на ноги и начал торопливо раздевать.
Сбросил и свою одежду, в чем она ему помогла.
Уже несколько часов он воображал, как увидит ее обнаженной, прижмет к себе, ощутив все изгибы прекрасного тела, шелковистость кожи, как ее длинные ноги обовьются вокруг него.
Она оказалась даже прекраснее, чем он думал. Ее нежное и упругое тело было исполнено женственности. И самое сладостное, что она пылко отвечала на все его движения, на чувственный призыв и ласкала, будто изучая, его большое мускулистое тело так же страстно, как и он.
Он не стал зажигать свет.
Сумерки легкими сиреневыми тенями начали закрадываться в их любовный приют. Здесь не было рекламных всполохов и уличных фонарей, один лишь прозрачный отсвет синего неба, озаренного ярким закатом.
И в этом легком сумраке они с удовольствием смотрели друг на друга и не могли наглядеться.
Ее вишневые глаза, отсвечивая позолотой небес, нежно взирали на него. Чувственные губы готовно отвечали на его поцелуи. А золотые волосы, спадая всей своей шелковой массой на обнаженные плечи, еще больше возбуждали его своим природным запахом и пламенеющим цветом.
И вот, даже не отбросив шелкового покрывала, он положил ее на постель и с минуту просто любовался холмами и долинами этого изысканного пейзажа, расстилавшегося перед ним. Затем, не в силах больше сдерживаться, опустился перед ней на колени. Она лежала готовая его принять. Он вновь залюбовался ею, но она притянула его к себе в жажде свершения.
Им не потребовалось прелюдии, оба они и без того были в высшей мере возбуждены, и он овладел ею со всем жаром накопившегося желания.
Она приняла его, как сама земля принимает долгожданный живительный дождь, – естественно, без малейшего намека на скованность и стеснительность. Приняла его так, будто они просто были в долгой разлуке и, страшно друг по другу истосковавшись, наконец встретились.
Это было необыкновенное ощущение – физическое единение такой полноты и силы. Его напряженное возбуждение, мужская грубоватая сила, в который было что-то первозданное, нашли себе то, во что так желали излиться, – эту невероятную женщину, будто специально созданную для него природой.
Изумительно было и то, что к завершению они пришли вместе, будто подчинившись каким-то неведомым природным силам.
Какое-то время он оставался в ней, не желая покидать это сладостное тело. Удовлетворение было полным, ибо страсть соединилась с нежностью, которую нельзя выразить словами, а только лишь прикосновениями. Наконец он лег рядом, обнял ее, прижал к себе и начал гладить по плечам, по чудным пышным волосам, и к переполнявшей его нежности примешивалась теперь благодарность.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
