– Нет, – отрезала Милена.
– Посмотрим, – одновременно с ней сказал Иржка. Он взял Катринку на руки, и она улыбнулась.
«Я люблю кататься на лыжах», – думала она, засыпая на отцовском плече.
Глава 5
Боясь разбудить Катринку, родители отложили спор о лыжной секции на другое время. Они прошли в комнату, уложили дочь в кроватку и, скользнув под одеяло, тихо занялись любовью.
Утром на обратной дороге в Свитов вопрос о лыжной секции больше не поднимался. Пассажиры почти не разговаривали – их мысли были заняты предстоящими делами.
По обе стороны дороги рос лес. Мелькали тонкие березки, а за ними возвышались высокие сосны, чьи широкие ветви были укутаны белым снегом. Их силуэты напоминали элегантных придворных дам восемнадцатого века, тех, что были нарисованы в Катринкиной книжке сказок. Пошел снег. Катринка всматривалась в пробегавшие за окном леса, думая о том, какую снежную крепость она построит во дворе их дома. Она, пожалуй, возьмет в помощницы свою подругу Славку, если та пообещает не жаловаться на холод и не плакать, когда упадет. Катринка не любила играть с девочками, и Славка была тому причиной.
Милена уже почти поверила, что вопрос о секции окончательно забыт. Катринка стояла на табуретке у кухонного стола и длинной деревянной ложкой тщательно перемешивала содержимое большой ярко расписанной керамической миски. Она повернулась к бабушке и твердо сказала:
– Я собираюсь записаться в лыжную секцию. Дана Коваш поставила в духовку цыпленка и повернулась к внучке.
– Подумай, прежде чем сделать это, – сказала она тем же тоном, что и Иржка, когда он кого-нибудь поучал.
Иржка был похож на своего отца, Гонзу. Коренастый, с темными волосами и карими глазами. Но лицом и манерами он больше походил на миниатюрную светловолосую Дану. Глядя на Иржку, сразу можно было сказать, чей он сын.
– Я подумала, – сказала Катринка, добросовестно помешивая ложкой. Она помогала готовить клецки: добавляла молока в смесь из жира и муки, а иногда даже яйца, если бабушка сначала их разбивала в чашку. Однажды, когда бабушка отвернулась, она попыталась разбить яйца сама, но в миску попали скорлупки, и до конца дня ее выдворили из кухни. Она любила наблюдать, как клецки кипели в большом горшке на чугунной старой плите. Но больше всего она любила их есть. Они были горячие, с домашним сыром и сахаром, политые растопленным маслом.
Дана работала, поэтому большая часть хлопот по дому ложилась на Милену. Но свекровь настояла на том, чтобы по вечерам готовить самой, и кухня полностью оставалась ее владением, куда только при необходимости приглашались помощники. Этим она давала всем понять, чей это дом. Вот почему, среди прочего, Милена страстно желала иметь свой собственный дом. Они жили тесно, но чудесно ладили.
Перед свадьбой Иржка и Милена записались на квартиру, но никто не знал, как долго придется ждать. Жилья строилось мало, распределялось оно беспорядочно, при этом процветал фаворитизм, преимущественными правами пользовались члены коммунистической партии. Иржка и Милена были женаты уже шесть лет, но, насколько им было известно, ближе к получению собственного жилья не стали.
Вступление в компартию, конечно, облегчило бы всем жизнь. Для Гонзы, который преподавал плотничное дело в школе, и для Даны, которая работала оператором на коммутаторе, это дало бы быстрое повышение зарплаты. Назначение Иржки на должность помощника директора спортивного комплекса в прошлом году поначалу явилось сюрпризом, но потом все поняли, что директор, один из ленивейших людей в Свитове, взвалил всю работу на Иржку, зная, что с его стороны возражений не будет. Иржке и платили меньше, чем члену партии за ту же работу.
Действительно, многие вступали в коммунистическую партию не по убеждению. Это приводило к периодическим чисткам партии от всех, кроме ее верных сторонников. Для Ковашей (как и для большинства) вопрос о вступлении в партию никогда не стоял серьезно. Они были не только благочестивыми католиками, но и пылкими националистами. С основания государства в 1918 году семья твердо стояла за свободную и независимую Чехословакию.
Никто больше не рассуждал о свободе, во всяком случае, громко, на людях. Никто не ходил частно в церковь, так как государство считало это подрывной деятельностью. Хотя церкви были открыты, священники и церковное братство преследовались, и у прихожан постепенно вошло в привычку ходить в церковь только по необходимости, на крестины или похороны. Никто открыто не жаловался на нехватку жилья. Коваши жили лучше многих. Они занимали половину дома из красного кирпича, с тремя спальнями: он был куплен в 1921 году, когда родился Иржка. Крошечный палисадник перед домом был вымощен камнем и зарос цветами. Вдоль забора росла трава. Во внутреннем дворе Дана выращивала розы, которые были ее гордостью, и овощи, в дополнение к тем, что покупались на рынке.
– Ты голодна, милая? – Она закончила чистить домашнюю морковку из тех, что были заготовлены на зиму в погребе.
– Нет, – ответила Катринка, вспоминая колачки, крошечные пирожные, которые они со Славкой недавно отведали. – Но я люблю клецки.
– Ты сама как маленькая клецка, – сказала бабушка и осторожно, чтобы не сделать ей больно, потрепала ее за щеку. Взяв у Катринки миску и ложку, она взболтала смесь, подошла к плите и начала бросать клецки в кипящую воду.
– Так, значит, ты любишь кататься на лыжах? – спросила она.
Катринка серьезно кивнула.
– А я нет, – продолжала Дана. – Вот папа и дедушка – те другое дело.
Она взглянула на Милену и улыбнулась:
– Я думаю, мы знаем, на кого ты похожа.
– Дядя Ота и тетя Ольга сказали, что у меня получается, – добавила Катринка.
– Да ну? – спросила Дана. – Она слушала щебетание Катринки, не обращая на него особого внимания. Ее больше занимало то, что вскоре надо подавать обед на стол. – Ну, такие чемпионы, как они, должны в этом разбираться.
– Ничего еще не решено, – вмешалась Милена, желая положить конец этому разговору.
– Нет, решено, – упрямо сказала Катринка. – Так сказал папа.
– Катринка… – В голосе Милены чувствовалось раздражение. – Маленькие девочки не отвечают так родителям.
Катринка не любила, когда ее ругали. Она опустила глаза и стала нервно теребить что-то в руках.
– В этом нет беды, – сказала Дана, вставая на сторону Катринки и Иржки. – Свежий воздух и движение. Это будет ей полезно.
Но почему же никто, кроме нее, удивлялась Милена, не думает о переломанных костях?
– И все-таки мы еще не решили, – твердо сказала Милена. Упрямство ее дочь, по-видимому, унаследовала от нее.
